– Выбрось! – крикнула Ольга, тоже обратив внимание на внезапно и так ярко похорошевшую подружку, всегда послушно игравшую роль служанки.
Всеслава замерла, яркий румянец, столь неожиданно преобразивший ее лицо, стал таять на глазах, губы задрожали… И все почему-то примолкли, а Ярыш ободряюще улыбнулся ей и сказал:
– Я тебе еще принесу.
Теперь уже губы дрогнули у Ольги:
– Ты смеешь мне перечить…
Она смотрела в упор на Ярыша, поэтому он и ответил:
– Мы признали тебя госпожой, но это не значит, что я обязан забыть о повелении моей покойной матушки. А она сказала, что я всегда должен поступать справедливо. Посмотри, у тебя куда больше цветов, чем у Всеславы, и Свенди положил их пред тобою раньше, чем я перед Всеславой. Разве чье бы то ни было величие может попирать справедливость?
– Это тоже сказала тебе твоя матушка?
– Эти слова сказал мой отец.
– Он сказал правильные слова, – торжественно объявила Ольга. – Если я – всегда первая, то Всеслава – всегда вторая. Отныне будет так, как я решила.
Так Всеслава была возведена в ранг второго лица, и отныне к ее ногам клали цветы, но – после того, как их получала Ольга, и непременно в меньшем количестве. Справедливость восторжествовала, все быстро забыли о вспыхнувшем было споре. А на следующий день Ярыш удивил всех второй раз. Воевода Ставко принес ему деревянный меч.
– Привыкай, Ярыш. Будущий воин должен носить меч с детства, чтобы рука знала, где его искать.
– Кланяюсь и благодарю тебя, мой господин. – Ярыш и вправду низко поклонился, чего остальные дети никогда не делали. – Дозволь одну просьбу.
– Проси.
– Отец передал госпоже Неждане мои вещи. Среди них – его подарок, которым он опоясал меня полгода назад. Я очень прошу тебя, мой господин, разрешить мне носить его, пока не подрасту. На нем написана клятва, которой я никогда не нарушу.
– Я верю твоей клятве, Ярыш.
Отцовским подарком оказался настоящий меч, откованный соразмерно росту сына. Вдоль отточенного лезвия шла надпись славянской вязью:
«Без нужды не обнажай, без славы не возвращай в ножны».
Ах, каким счастливым детством одарили их боги!..
Глава третья
1Свенельд привычным широким шагом вошел в шатер великого князя. Игорь был один, просматривал какие-то бересты и то ли уж очень внимательно продирался сквозь славянскую вязь, то ли просто сделал вид, что не заметил им же вызванного воеводы. С ним это случалось, и Свенельд лишь усмехнулся про себя. Молча склонился в полупоклоне, прижав правую руку к груди. Это было неприятным для него новшеством, так как доселе русы лишь коротко склоняли головы. А поклон с рукой на сердце был позаимствован великим князем у хазарских послов, именно так приветствовавших его, кагана Киевского. Это торжественное приветствие настолько понравилось Великому Киевскому князю, что было введено повелением, едва лишь пыль осела за копытами коней посольской стражи.
Игорь продолжал безмолвствовать, строго глядя в бересту. Свенельд негромко сказал:
– По твоему повелению, великий князь.
– Древляне собрали вече. – Князь показал берестяную грамотку и начал неторопливо рвать ее, отщипывая лоскутки. – После криков, драк и споров решили самовольно уменьшить дань, а заодно и полюдье. Твоя дружина готова?
– Как всегда, великий князь.
– Пойдем двумя дружинами. Ты со своей обойдешь древлян, я со своей ударю им в лоб. Что скажешь?
– Надо согласовать наши удары.
– Для того и повелел прийти. Ты приводил древлян к покорности, пока я воевал с ромеями, а потому хорошо знаешь их леса.
– Прошлой осенью я собирал там полюдье для тебя.
– Расскажи о наших путях. Моем и твоем, так легче проверить проводника. – Игорь отбросил изорванную бересту, подумал, сказал нехотя: – О дорогах лучше говорить сидя.
– Как повелишь, князь.
– Садись, воевода.
Свенельд подождал, пока князь опустится в кресло – а Игорь делал это почему-то напряженно, медленно, с непонятной осторожностью, которая всегда задерживала внимание воеводы, – присел напротив, через стол.
– Я приказал наградить византийского врача дюжиной батогов, – неожиданно сообщил Игорь.
– Он упустил твою болезнь, князь?
– Он упускает все мои болезни, – угрюмо проворчал князь. – Если бы он был рабом, я бы давно отправил его на съеденье своим псам. Но, к сожалению, он – свободный.
– Может быть, у него мало опыта?
– Все его снадобья и настои я сначала проверяю на челяди. Вчера еще один умер от рези в животе.
– Дозволь предложить тебе, князь, моего лекаря. Я купил его, не пожалев золота, и не жалею, что купил.
– Ценю твою щедрость, воевода, – усмехнулся Игорь. – Однако врачующий тело слишком много знает о его слабостях.
– Возьми с него клятву молчания.
– Ты что-то слишком настойчив сегодня, Свенельд. – Князь в упор глянул тусклыми бесцветными глазами. – Но мысль твоя мне нравится: лекарь должен быть рабом. Я куплю себе врачевателя, как только избавлюсь от византийского знахаря.
Свенельд позволил себе слабый намек на улыбку. Это была непозволительная дерзость, но очень уж странным показался ему великий князь в то утро.
– Ты решил отослать в Царьград целителя, знающего о твоих слабостях?
– Он не доедет до Византии. – Игорь внезапно оживился. – Я говорил тебе о договоре с печенегами. Это добрый плетень меж нами и ромеями. Колючий.
– Рано или поздно эти колючки перестанут нравиться византийцам, великий князь.
Игорь строго свел брови на переносье:
– Я не забываю о своих поражениях, Свенельд. И не люблю делить победы с удачливыми воеводами.
У Игоря было на редкость дурное настроение. Сказывалась не только обычная утренняя сварливость: Свенельд чувствовал, что князя раздражает его присутствие, но повода удалиться Игорь ему не давал. Нет, воевода не боялся его гнева: силы были приблизительно равны. Дружина Свенельда, как и положено, уступала княжеской в численности, но выучка ее искупала это внешнее преимущество, а количество одержанных побед вселило в его воинов ощущение непобедимости. И все же Игорь в то утро не скрывал своего неудовольствия: мельком брошенное предупреждение, что Свенельд не будет участвовать в задуманном Игорем походе на Византию, содержало открытый намек на завтрашнюю немилость. При одном условии: если этот второй поход принесет Игорю победу, а не разгром, как первый.
«Этот поход он уже оговорил с печенегами, – думал, слушая князя Игоря, воевода. – Их набег отвлечет силы ромеев… Точно так же, как древляне отвлекут меня. Бересту он изорвал очень старательно и неторопливо, так и не показав мне, а о моем пути в обход он своевременно сообщит древлянам. Недаром же увел разговор о совместных действиях в сторону. Это следует проверить…»
И предложил:
– Если повелишь, я могу пройти Гремячим бродом.
– Гремячим? – недоверчиво переспросил Игорь.
– Вверху – каменная гряда, и шум воды заглушит переправу дружины в седлах. Если древляне не будут ждать меня на другом берегу, я выйду им за спину.
– Гремячий, – повторил князь. – И древляне окажутся меж нашими мечами?
– И они окажутся меж нашими…
Из-за полога внутрь шатра скользнул молодой гридень. Не глянув на Свенельда, склонился к княжьему уху.
– Привезли? – громко переспросил Игорь.
В его голосе слышалось почти восторженное нетерпение. Гридень шепнул что-то еще, но князь перебил:
– Ему дали отдохнуть? Подготовили?
Гридень молча поклонился.
– Тогда давай его сюда. Немедля!
Гридень, пятясь, тут же покинул шатер. Игорь вскочил, прошелся, возбужденно потирая руки.
– Византия прислала подарок. Они боятся меня. Боятся!..
Полог откинули снаружи вышколенные Кисаном гридни, и в шатер, настороженно озираясь, вошел рослый, обнаженный по пояс парень. Могучий торс его блестел, натертый оливковым маслом. Он низко поклонился и, выпрямившись, замер, скрестив на груди перевитые мускулами руки.
– Как твое имя, богатырь? – спросил Игорь.
Богатырь лишь что-то беспомощно промычал.
– Хорош! – сказал великий князь, любуясь живым подарком. – Ты согласен со мной, воевода? И – без языка, как я и требовал.
– Хорош, – равнодушно отметил Свенельд. – Ромеи откупились от твоего набега, великий князь?
– Месть! – Игорь потряс сжатым кулаком. – Я помню свой разгром даже тогда, когда сплю. Ступай, Свенельд, ступай. Мы потом поговорим о древлянах и… Как ты назвал брод?
– Гремячий.
– Да, да. Потом, потом. Тебя известят.
Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.
2– Всадники! Всадники!..
Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви-то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради – какой барыш с нищих да убогих? – а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…
Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.
2– Всадники! Всадники!..
Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви-то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради – какой барыш с нищих да убогих? – а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…
Но из моленного дома появился старый – борода белая – священник-грек. Высоко поднял наперсный крест.
– Веруйте в час испытания!
Беготня сразу же прекратилась. И все вдруг услышали частый перестук конских копыт.
– Они – в белом, в белом с золотом, – задыхаясь, сказал служка. – Это не княжьи отроки.
– В белом – стража княгини Ольги, – пояснил священник. – Откройте ворота на ее милость. Она даровала нам эту обитель.
Служка метнулся к воротам. Тощая его бороденка после слов священника степенно прижалась к груди и не выглядела теперь совсем уж беспомощной. Он успел распахнуть воротные створы, и во двор шагом въехали всадники в белой, отделанной золотом одежде. Священник сразу приметил среди них статную молодую женщину и склонился в глубоком поклоне.
– Прими мое благословение, великая княгиня.
Ольга не ответила ни словом, ни жестом. Надменное лицо ее ровно ничего не выражало, но старый грек, мельком глянув, успел почему-то подумать, что решение, которое она сейчас принимает, дается ей очень нелегко.
– Мои слова не для сторонних ушей, старик.
– Изволь пройти за мной, великая княгиня.
Священник неторопливо двинулся к моленной избе. Ольга, спешившись, молча последовала за ним, а ее стражники тоже начали спешиваться и отпускать коням подпруги.
Грек и княгиня вошли в тесную избу, освещенную единственной свечой, горевшей у подножья креста из темного мореного дуба.
– Здесь нет любопытных ушей, великая княгиня, – сказал священник. – Здесь слушают слово Божие.
– Как же твой Бог слышит твои молитвы?
– Он слышит душою Своей.
– А как быть с твоими ушами, старик?
Кажется, Ольга усмехнулась, но так могло и показаться, почему грек предпочел промолчать.
– Я могу повелеть отрубить их, но тогда ты не услышишь моих слов. – Она рассуждала спокойно, как о чем-то незначащем. – Впрочем, можно будет вырвать тебе язык после твоих ответов.
– На все воля Божия, великая княгиня, – смиренно поклонился священник.
– На все – моя воля.
Старик промолчал. Начало беседы складывалось напряженно, он ощущал это. И по опыту знал, что самым простым выходом из раздражающих сильных мира сего напряжений всегда были кровь и мучения. И даже успел подумать, что этот опыт в конце концов и привел его не только к вере во Христа, но и к истовому служению Ему. И тихо, но несокрушимо упрямо повторил:
– На все воля Божия.
– Твой Бог и вправду премудр и всемогущ? – как-то нехотя, будто заставляя саму себя, спросила она.
– Он вдохнул в меня бессмертную душу.
– Тогда спроси своего Бога, с чем я пришла к тебе сегодня, – неприятно усмехнулась Ольга. – И хорошо услышь ответ его, если не хочешь лишиться головы.
Священник грузно опустился на колени пред крестом. Широко осенив себя крестным знамением, уперся лбом в грязные, истоптанные жерди настила. Выдохнул:
– Господи!..
На мгновение смертный ужас объял его: в голосе всемогущей княгини Великой Киевской Руси слышались не только неведомая ему досада, но и странное недовольство собой, которое обещало легко обернуться гневом при малейшей ошибке в ответе. Усилием воли он поборол эту волну ужаса: спасение могло прийти только в угаданных словах, и ему предстояло найти эти слова. «Господи, просвети, Господи, не оставляй, Господи, помоги рабу Твоему!..» – горячечно шептал он про себя, но в голове лишь бестолково метались обрывки пустых суетных мыслей.
Нет, не только жизнь сейчас было страшно потерять: смерть под крестом – прямая дорога в рай, и он страстно веровал в это. Страшно, невыносимо страшно было потерять заблудшую душу, с его помощью на глазах обретавшую путь спасения. Княгиня начала искать тропу истиной веры, он знал об этом, он почувствовал ее поиски даже в той цепкой дотошности, с которой Ольга расспрашивала его, и он должен был, обязан был спасти ее душу. И тогда скромная, презираемая всеми киевлянами обитель их стала бы духовным центром всего Киева. Сюда потянулись бы не только ищущие спасения загробного, но и ищущие блага земного, сиюминутного и суетного. Но что, что, какого заветного слова ждет от него великая княгиня?..
Он молился долго, истово. И княгиня не выдержала молчаливой его молитвы:
– Так от чего же, от докуки какой мается душа моя денно и нощно, старик? Отвечай!
«Мается душа, сказала?.. Это у нее, у супруги Великого князя Киевского Игоря, денно и нощно мается душа? Душа мается, не плоть, а – душа. Душа – это не оговорка. Нет, нет, это вырвалось из сердца женщины, из его глубин. Отчего же мается женская душа, чего ей не хватает? Власть, могущество, роскошь, супруг, семья… Семья?.. Супруг – еще не семья. Семья – дети и внуки, и… И ни того, ни другого. Нет сына у великой княгини Ольги, нет наследника у великого князя Игоря. Никого нет, а ведь прожили они без малого двадцать лет в союзе брачном… Вот твоя докука, княгиня Ольга, вот твоя маета. Не только женская, но и княжеская».
И торжественно изрек, вздохом скрывая ликование:
– Плачет душа твоя, великая княгиня, ибо не слышит она голосов детей твоих. Плачет Стол Великого княжества Киевского, ибо нет наследника великому князю Игорю. А вскоре заплачет и вся земля Русская, ибо смута и татьба грядут в час скончания дней великого князя Игоря на этом свете.
– Велик Бог христианский, – с тихим страхом вздохнула Ольга. – Воистину велик.
– Воистину! – громко возвестил священник и широко осенил себя крестным знамением.
И оба замолчали. Грек долго не решался нарушить этого молчания, хотя душа его торжествовала. Он смирял гордыню, непрестанно про себя повторяя молитвы, и ждал, что скажет княгиня. И мучился, не понимая, почему она молчит и каковы будут первые слова ее…
Но великая княгиня продолжала молчать, потупив очи долу, а потом вдруг сказала смущенно и требовательно:
– Ты когда-то поведал мне о великом чуде своего Бога. А я рассмеялась, ты помнишь ту нашу встречу? Но если он действительно так велик и славен…
Что, что он ей когда-то поведал? Бесед было три… Нет, четыре! Четыре: последнюю она закончила насмешливым, звонким, почти девичьим смехом. И речь шла тогда… Да, да, речь шла о непорочном зачатии. Именно это чудо язычники встречают смехом всегда, откровенно объясняя, что нужно сотворить для того, чтобы рожали их лошади, козы и собаки…
– Великое чудо непорочного зачатия, о котором я поведал тебе, было сотворено Господом Богом нашим ради спасения всего племени людского. Да, это воистину так. Это великое таинство Господне: Он сотворил Сына Своего без плотского греха и отдал Его людям на муки и терзания…
– Так пусть же он повторит свое чудо! – вдруг жарко выдохнула Ольга. – Муж мой стар с рождения своего и немощен со дня первой супружеской ночи, старик!..
Она резко оборвала горячечное признание, и священник успел увидеть, как яростным гневом сверкнули ее глаза, во мгновение ставшие из голубых стальными. А Ольга, приметив его осторожный взгляд, выдавила сквозь стиснутые зубы:
– Ты умрешь в страшных мучениях, если из уст твоих прозвучит хотя бы намек…
– Пред Святым крестом клянусь в вечном молчании своем! – Он торжественно перекрестился и поцеловал крест. – Но не требуй невозможного. Великое чудо непорочного зачатия должно быть лишь для супруга твоего, женщина. Лишь для супруга единого. И тогда ты обретешь сына, а Великое княжение Киевское – преемника на Княжеском Столе.
– Сына?.. Ты сказал: сына?
Он не задумался с ответом. Даже поднял руку в знак торжественной клятвы:
– Силы небесные пророчествуют тебе грешными устами моими, княгиня!
Он не только святотатствовал сейчас: он шагнул к краю пропасти, давая такое необдуманное обещание. Но она ждала именно этих слов, и последняя капля наполнила чашу веры ее.
– Да будет так.
– Да будет так, – повторил он с облегчением. – Избранник твой станет посланцем небес, коли не ошибешься ты в своем выборе, великая княгиня.
– Коли случится сие, я щедро награжу тебя и общину твою. И заря христианства взойдет над всею землею русичей!