Неожиданно ему захотелось захохотать. Но вместо этого он рухнул вниз вместе с остатками разверзшегося у него под ногами пола.
Морван приземлился в уже выжженном пространстве, скорее в пепле, чем в печи, и сквозь жар ощутил дуновение свежести. Он стоял на коленях, почти целый, и смог подняться на ноги, чтобы оказаться перед рухнувшей стеной, которая распахивала перед ним широкую и чистую улыбку утренней синевы. Сам не зная как, он очутился снаружи и теперь катился вниз по скалистому склону. Серая трава, зеленые скалы, сиреневые камни…
Он остановился в последний момент, над самой пропастью.
Подумал о сыне, которому должны уже оказывать помощь. Подумал о Гаэль, в безопасности в Шату, под приглядом вооруженных полицейских. О Лоике, который сейчас спал, продав за бесценок семейное состояние. Подумал о своих внуках, Миле и Лоренцо, рядом с их матерью, Ледяной Девой, которая изливала на них всю теплоту, на какую была способна.
И только тогда осознал, что горит, вернее, горит его бронежилет, обжигая ему бока и плечи. Он сунул руку в язычки пламени и умудрился отстегнуть липучки нагрудника. Швырнул его в пустоту, вспомнив, что инструкция утверждала, будто кевлар огнеупорен. Черта с два!
Морван захохотал: решительно, рассчитывать можно только на себя.
III. Другой
130
Насколько Гаэль поняла, во время перестрелки, о которой с утра трубила вся пресса, Эрван был ранен и неизвестно, кто именно стрелял. Его перевезли на вертолете в Париж, в госпиталь «Сальпетриер». И все для того, чтобы констатировать, что рана неопасна. Пуля только задела левый бок, над подвздошной костью.
Ее отец, истинный герой всей операции, тоже неплохо выпутался. Он воспользовался вертолетом скорой помощи, чтобы сбежать по-английски, оставив прокурора Республики и регионального префекта объясняться по поводу штурма с таким печальным итогом, – Гаэль уже не помнила точного числа жертв ни с той, ни с другой стороны, но все безумцы были мертвы.
Самым мучительным было видеть клан снова собравшимся воедино в больничной палате, точно так же как два дня назад, только теперь в роли требующего заботы пациента выступал Эрван. Ей позволили – спасибо, папа, – уйти из клиники, чтобы навестить брата и обнаружить здесь всех в полном сборе: верны себе и достойны песни Жака Бреля. Морван, с левой рукой на перевязи и в лубке, говорил по телефону. Лоик, насупившись в кресле, читал свои сообщения. Ее мать, еще более ненормальная, чем всегда, устроилась рядом с кроватью и что-то нашептывала раненому, который, как калиф, возвышался на своем ложе.
Гаэль наклонилась к брату и поцеловала в щеку:
– Как себя чувствуешь?
– Как после матча.
– На трибуне, ты хочешь сказать?
Она прочла, что он был ранен до штурма, который отец осуществил в одиночку.
– Очень смешно.
Хоть Гаэль и отказалась от своих планов отцеубийства, самоубийства и прочих штучек, превратиться сразу же в примерную сестренку она не могла. Но сжала ему руку, извиняясь за неуместную шутку.
– Мои парни с тобой? – спросил отец вместо «здравствуй».
– Они внизу. Решили покурить. Но ведь опасности больше нет, верно?
Морван мрачно на нее глянул и продолжил разговор по телефону.
– Ты прав, – сказал он своему собеседнику. – Я и рта не раскрою.
Напряженный, он, казалось, барахтался в непролазной трясине, хотя Гаэль склонна была предположить, что его завалят поздравлениями. Наверно, ситуация сложнее, чем она думала. Как бы то ни было, в очередной раз великий Морван доказал, что он герой, способный и на самое большое великодушие, и на худшие методы.
Отец – поборник справедливости, брат ранен. Честь клана осталась незапятнанной.
Присев на край постели, она решилась задать дурацкий вопрос:
– Значит, полный порядок, все закончилось?
– Они мертвы, если ты об этом.
– Сколько их было?
Эрван вкратце изложил ей историю, где фигурировали четыре обожателя Человека-гвоздя (в прессе упоминались только трое, лот по имени Ди Греко был изъят), трансплантация клеток, черная магия, ритуальные убийства, месть… Довольно трудно разобраться, но ее старший брат был в полной форме и снова готов к бою. В двадцать девять лет она только-только начинала осознавать, что все больше в нем нуждается.
– Значит, все кончилось? – не сдавалась она.
– Не для меня. Мне еще предстоит подтереть дерьмо.
– Выражайся прилично.
– Это означает, что я должен закрыть все отчеты и прочие бумаги.
– Я пошутила.
Эрван улыбнулся с некоторым запозданием, как обычно.
– Не надо его утомлять.
Гаэль повернула голову к матери, и ее хорошее настроение мгновенно улетучилось. Она поцеловала Эрвана и вышла, ни слова не сказав остальным. В коридоре ей снова вспомнилась клиника Сент-Анн. Метания по запертому этажу, бегство через раздаточное окно… Она уже не знала, смеяться над этим или плакать.
Она нажала кнопку лифта – скорее уж грязного грузового подъемника, – и дверцы распахнулись. Санитар подвинул носилки, чтобы освободить ей место. К счастью, на носилках никого не было. Она не вынесла бы зрелища старика в полубессознательном состоянии по дороге в отделение. Но на санитаре была хирургическая маска, и этой детали хватило, чтобы ее охватил страх.
Пока они спускались, ее тревога усилилась. Через несколько секунд она начала задыхаться. Что ж это со мной, черт? Неужели она теперь до конца дней не сможет и ногой ступить в больницу?
На первом этаже она бросилась наружу, свернув к стеклянным дверям, ведущим в сад. Ее телохранитель, чернокожий, откликавшийся на имя Карл, спокойно курил на воздухе, в котором уже начали сгущаться тени.
– Все хорошо? – спросил он, расплываясь в улыбке.
Она кивнула. Казалось, ее сердечную мышцу свела судорога. А в горле узел из связок.
– Дай сигаретку, – задыхаясь, приказала она.
131
Два часа с семьей обеспечили Эрвану чудовищную мигрень – как в ранней молодости, когда он целыми днями не снимал наушники в каморке, пропахшей мочой и «Макдоналдсом». Мать с ее шаманскими снадобьями, отец и его взгляды типа «Ты станешь настоящим мужчиной, сынок», брат, из-за которого все должны смотреть по телевизору документальный фильм о проблемах допинга на «Тур де Франс»…
Только к Гаэль он испытывал теплые чувства. Несмотря на все ее закидоны, несмотря ни на что, она предстала перед ним во всей своей чистоте – и сложности. Как и ее духи, смесь «Шанель» и чего-то другого, насыщенно-древесного, почти пепельного, создающего ощущение, что она только что с премьеры или с похорон. Золотой локон в стране теней.
А потом снова начались испытания: комиссар Фитусси в сопровождении префекта и нескольких политиков, чьи имена он мгновенно забыл, явился его поздравить. Пустословие, комплименты, заверения в продвижении по службе… Его положение даже лучше, чем у отца: в чем можно упрекнуть того, кто был ранен до штурма?
Теперь он остался один и сидел в кровати, по-прежнему в бумажной сорочке, едва прикоснувшись к отвратительному ужину. Телевизор с выключенным звуком без конца прокручивал картинки дома в Локиреке и портреты убитых.
Идеальная обстановка, чтобы обдумать мрачный итог расследования. В очередной раз «Операция прошла успешно. Пациент скончался».
Он не сожалел о трех фанатиках, хотя их смерть лишала его возможности получить кучу ответов. Но постоянно возвращался мыслями к Аршамбо, агонизирующему перед его глазами, и его искореженному лицу. Аршамбо, длинная жердь в очках, с его потусторонним видом, талантами моряка и только ему присущей манерой помогать в расследовании. Человек, спасший ему жизнь в душевой К76. Разумеется, он получит медаль посмертно, похороны с полным набором траурных церемоний и скорое забвение коллег – «Кэрверек» должен вернуться к обычной жизни.
Эрван подумал и о Верни, чья «жизнь находится вне опасности», как объявили в новостях, и Ле Гане, плачущем над останками друга. Боевые воспоминания, которые он не может пережевывать вечно. Он полицейский и должен радоваться, что дело закончено и убийцы нейтрализованы.
В 19:00 Эрван получил по мейлу отчет об операции «Бег-ан-Фри» (по названию мыса, находящегося поблизости), подписанный лично Верни, – парень просто неутомим. К отчету были приложены многочисленные документы, в частности свидетельства о смерти Иво Лартига, Себастьена Редлиха, Жозефа Ирисуанги; вскрытие еще продолжалось. Имелся и список погибших бойцов группы вмешательства: Арно Савек, тридцать два года, Николя Граноде, двадцать девять лет, Филипп Астье, тридцать лет. Еще пять жандармов были ранены, из них двое серьезно. Таких опустошительных операций еще не случалось.
Верни добавил общий обзор ситуации. Продолжались поиски среди обугленных развалин дома. Уже выяснили содержание арсенала: «Кольт-45», «Магнум 357» десятизарядный, штурмовые ружья… не говоря о взрывчатке, детонаторах, гранатах… есть над чем поработать баллистикам.
Верни добавил общий обзор ситуации. Продолжались поиски среди обугленных развалин дома. Уже выяснили содержание арсенала: «Кольт-45», «Магнум 357» десятизарядный, штурмовые ружья… не говоря о взрывчатке, детонаторах, гранатах… есть над чем поработать баллистикам.
С процедурной стороны работу разделили между собой различные ветви власти: исследовательская группа жандармерии Бреста, региональная служба уголовной полиции Ренна, полицейские из Центрального бюро противодействия насилию над личностью, специализирующиеся на борьбе с сектами. Прокурор Республики в Кемпере назначил следователя, который установит достоверность фактов на месте. Прокуратура Парижа, со своей стороны, срочно назначит магистрат, призванный изучить серию убийств, в которых подозревались трое «безумцев из Локирека» – таков был заголовок статьи в вечернем выпуске «Монд».
Эрван откинулся назад и закрыл глаза. Это расследование он считал главным делом в своей карьере – каким был африканский Человек-гвоздь для его отца, – но результаты оказались недостаточно ясными, а его роль куда менее яркой. Он вычислил виновных, докопался до произведенных ими мутаций – на данный момент еще никто не знал об этом факте, – но все его свершения блекли перед боевой доблестью Грегуара Морвана, который, в шестьдесят семь лет, в одиночку с оружием в руках уничтожил трех убийц.
Писанина ничто по сравнению с прицельным огнем. Он выглядел чиновником, а отец – героем.
Эрван ни разу и не вспомнил о том, как старый ловкач подстрелил его, чтобы спасти сыну жизнь. Очередное злоупотребление отцовской властью. Морван не умел действовать иначе.
* * *В дверь постучали.
Он снова открыл глаза и зажег ночник. Одри, Сардинка и Тонфа друг за другом проскользнули в палату. У каждого в руках был большой картонный скоросшиватель.
– Это что?
– Резюме протоколов процесса Тьерри Фарабо, составленные бельгийскими адвокатами, – пояснил Фавини.
– Резюме? – удивился Эрван, прикидывая объем папок.
– Процесс длился много недель. Все было заархивировано в Намюре, только не спрашивай почему. Наш офицер по связям разыскал их вчера. Умудрился извлечь их, погрузил в свою машину и лично доставил в управление сегодня пополудни. Браво, полиция!
Они по очереди выложили скоросшиватели на единственный стул в палате, соорудив опасно наклонившуюся Пизанскую башню.
– Мы решили, что тебе будет что почитать, – улыбнулась Одри.
– Спасибо. А Крипо?
– Подчищает хвосты. Следователя скоро назначат. Так что лучше доделать домашние задания.
Непростая задача: свести воедино имена, даты, места, с одной стороны, и их подозрения – с другой, так ни разу и не заполнив графу «прямые и косвенные доказательства».
– Каждый из нас выбрал по одному подозреваемому, – подтвердила Одри, – и постарается навесить на него убийство, по которому у того нет алиби.
– Я занимаюсь Ди Греко, – сказал Тонфа.
– А я Лартигом, – подхватила Одри, – Нико взялся за Редлиха, Крипо за Ирисуангу.
Нигериец больше всего подходил эльзасцу – с точки зрения неизбежных бюрократических процедур его дело было наиболее сложным: придется лавировать между дипломатической неприкосновенностью и напряженными отношениями с посольством Нигерии. Настоящий вызов Писарю.
Полицейские топтались, не зная, что еще сказать. Ночник, разобранная постель, остывшее пюре и рыба в панировке: в семь вечера палата Эрвана уже призывала к светомаскировке.
– Ладно. Мы пошли, – поставила точку Одри. – Когда ты выйдешь?
– Завтра, надеюсь.
Все переглянулись: никто в это не поверил, но не спорить же с боссом на следующий день после его неудавшейся битвы.
Минуту спустя он вновь остался один; веки как свинцом налились, мысли путались. Он протянул руку и взял одну из папок. Ее вес вызвал у него крик боли. Он разжал пальцы, и скоросшиватель хлопнулся на пол. Поднять его сил не было.
А кстати, так ли уж необходимо ворошить прошлое? Проблемы возникали в настоящем. Слишком много неясностей: как познакомились эти фанатики? Как сумели сорганизоваться? Как объяснить убийства, при которых исполнитель сумел остаться совершенно незамеченным? Как человек в инвалидном кресле или хромой мог совершить такие чудеса? Как Ди Греко, совсем ослабевший, мог убить Виссу Савири? Или они действовали сообща? Где находится комната ужасов, в которой совершалось жертвоприношение? Что случилось с изъятыми органами?
Оставались без ответа и другие вопросы: в чем причина изнасилований, подразумевающих личную, внутреннюю одержимость? Почему Ди Греко покончил с собой, хотя месть только начала свершаться? Кто попытался убить Эрвана в Фосе? К чему, действительно, стремились эти психи? Собирались ли они в перспективе уничтожить весь клан Морванов?
Послеродовая депрессия полицейского, без сомнения. Эрван заранее проникся отвращением к отчетам, которые ему предстоит писать и где все сведется к хронологической раскладке, анализам ДНК, воспоминаниям соседки… не считая того факта, что судебного процесса все равно не будет, поскольку подозреваемые мертвы.
У него мелькнула еще одна мысль. Он схватил мобильник и послал СМС Одри: «Не забудь Маро». Отец спас ему жизнь и по-своему подвел черту под новым делом Человека-гвоздя. Однако Эрван по-прежнему хотел прижать его и заставить вернуть награбленное. После некоторого колебания, ощущая неприятный привкус во рту, он нажал кнопку «отправить».
Эрван уже погасил свет, когда снова раздался стук в дверь. Он еще не успел ответить, а она уже стояла на пороге, спокойная и величественная. Круги под глазами, пот, осунувшееся лицо: весьма подпорченная версия Софии, но все так же высеченная из каррарского мрамора.
– Я уже не верил, – сказал он, улыбаясь.
– Я не хотела встретиться с ужастиками.
– С кем?
– С остальным твоим семейством, мой ангел.
Он улыбнулся и стыдливо натянул одеяло на больничную сорочку.
132
23:00, авеню Матиньон. Лоик спал, но грезил не он, а Морван. О небольшом добротном государственном перевороте в Конго.
О событии, которое приведет в ужас всех держателей акций «Колтано» и позволит ему выкупить собственные по божеской цене. Трейдеры и брокеры перезвонили каждый в свой черед, и Серано первым, чтобы подтвердить, что ожидаемая смена позиций произошла. Акции понижались, и портфель Морвана пустел. Еще ожидали новостей от «Heemecht», но Старик не волновался – Монтефиори бдит.
Итак, у него на руках оказалась куча денег, но по сравнению с потенциалом месторождений или с разумными рыночными ценами эта обвальная продажа напоминала финансовое самоубийство. Сухой остаток того, что было делом его жизни.
Он ни о чем не жалел. Генералы заметят это падение и призовут его, чтобы потребовать объяснений. Он изобразит из себя невинную овечку, свалив все на неустойчивость рынка. Как ни парадоксально, ему будет легче защищаться в такой тревожной ситуации – невозможно заподозрить, что он сам себя разорил.
А пока три банкира, смешавшие все карты, за бесценок сбудут свои акции. Кабонго их скупит. Монтефиори тоже. Он и сам вернет себе что сможет, а курс перейдет в свой нормальный режим. Не более того. Конголезцы забудут про это дело, и Морван сможет продолжить ускоренную эксплуатацию новых месторождений, удвоив количество милиции и регулярных частей на территории вокруг них. Снова набьет себе карманы и выложит их содержимое в своем завещании. В его возрасте пашут только на то, что будет после тебя.
Он встал (лубок с перевязью был уже снят) и мягко взъерошил волосы Лоика, который похрапывал в кресле за рабочим столом. Весь день они работали над продажами в помещении «Firefly Capital», как зеленщики, пытающиеся впарить подгнивший салат, и, несмотря на финансовый крах, он был счастлив разделить эти несколько часов с сыном. К ним вернулось подобие общности, как во времена парусников и регат.
Морван подошел к окну и посмотрел на уличное движение, выписывающее в ночи узор из медных нитей и рубинов. Ему регулярно приходилось прерываться, чтобы ответить на вопросы начальства по поводу событий в Локиреке. За свой приступ героизма он получил столько же лавров, сколько и нареканий. Как обычно.
Всю жизнь он был вынужден оправдываться за свои действия или объяснять свои решения компании бездарностей, вечно сидящих на скамье для запасных. Он только что хладнокровно убил трех человек – убийц, да, но из них двое были калеками. И всегда найдутся журналисты, политики, самозванцы, чтобы объяснить ему, что он мог (и должен был) действовать по-другому. Когда он был молод, эти комментарии его ранили. Позже они его только подстегивали. Теперь они оставляли его совершенно равнодушным. Такова цена за активную жизнь.
Нет, как всегда, настоящий шок подстерегал изнутри.
Когда отделяешь себя от человеческого рода, то есть от массы, то становишься монстром, в прямом смысле этого слова. Как говорил Ницше: «Хочешь вести легкую жизнь? Оставайся всегда рядом со стадом и забудь себя в нем». Морван вновь опустился в ледяные глубины, столь хорошо ему знакомые. Он доказал свою несхожесть. Он удержался на гибельной грани между жизнью и смертью.