— Ну что, — в голосе Андрея отчетливо слышались саркастические интонации. — Кто был прав? Или ты по-прежнему считаешь, что я блефовал?
Никита Никитич вздохнул, стараясь скрыть раздражение:
— Андрей… Я не считаю, что ты блефовал. Только я уже тебе объяснял — причины, по которым м-м… мероприятие не состоялось — они могли быть разными. И вообще… Давай эти темы по телефону обсуждать не будем… Хорошо?
— Хорошо, — легко согласился Серегин. — Тогда давай встретимся. Вечерком?
Кудасов замялся — у него полным ходом шла подготовка мероприятий по Антибиотику и потому свободного времени не было совсем.
— Старик… Тут у нас, понимаешь… Комиссия к нам из Москвы приехала. Трясут — как грушу осенью. Ты извини, но я несколько дней — совсем выключенный… Давай в начале следующей недельки пересечемся, а?
— Комиссия? — хмыкнул недоверчиво Андрей. — Комиссия — это плохо… Тебя же, вроде, уже проверяли недавно?
— Да вот, — кашлянул Никита Никитич. — Видать, недопроверили, мало крови попили… Только я тебя очень прошу, Андрей, очень ты, пожалуйста, без меня ничего такого не предпринимай… Я тебе при встрече, возможно, тоже кое-что любопытное расскажу. Ладно?
— А что расскажешь? — сразу заинтересовался журналист.
— Ну, при встрече… Хорошо?
— Хорошо, хорошо… Куды ж крестьянину податься… Ты только, Никита, смотри не переборщи — водишь меня все время как дурака на веревочке и еще хочешь, чтобы я тебе верил.
— Андрей…
— Да ладно, Никита, пока. Позвони, как посвободнее станешь…
Второго ноября начались, наконец, запланированные «мероприятия» по Виктору Палычу — два первых дня Антибиотик, находившийся под плотным контролем Вадима Резакова, следовал своему обычному образу жизни.
Ранним утром старик в сопровождении телохранителей подъезжал к бассейну «Спартак», где часок плавал в гордом одиночестве, потом Палыч «нырял» в свой офис на Московском проспекте, затем (опять-таки с эскортом) подъезжал к ресторанчику «У Степаныча», где находился до семи часов вечера, после чего убывал в загородную резиденцию под Репине. Там Антибиотик отдыхал до 22.00-22.30 и отправлялся в гостиницу «Гранд-отель Европа». В «Европе» Палыч сидел где-то до часу ночи и уезжал спать. Ночевал старик в разных квартирах, предпочитая не проводить две ночи подряд в одном и том же месте. Антибиотик, вообще, уделял большое внимание своей личной безопасности — в процессе следования от одной «точки» к другой пересаживался из машины в машину, никогда не выходя на улицу без плотного прикрытия телохранителей.
Никаких интересных встреч и разговоров у Палыча за эти два дня не было. Радиоперехват также не дал ничего любопытного. Со стороны могло просто показаться — ездит себе богатый дедушка по городу, не сидится ему, старому, на одном месте… Правда, дедок-то еще довольно шустрый — потому как на ночевку прихватывал с собой то одну барышню, то другую… Но это — как известно, тоже не криминал, любви все возрасты покорны. (Однажды старый уголовный авторитет Поленников так ответил Кудасову, удивившемуся, что пятидесятивосьмилетний Слава женился на двадцатипятилетней девушке: «Член ровесников не ищет, гражданин начальник!»).
В общем, Виктор Палыч вел себя просто как богатый и скучающий бизнесмен, а не как городской пахан… Правда, на второй день произошел забавный случай — по дороге в Репино его машину (старик предпочитал «Волгу-31029», правда, не серийную и с бронированными стеклами) остановил инспектор ГАИ. Проверка много времени не заняла, минуты через три вся кавалькада снова тронулась в путь. Но отъехав на километр от поста ГАИ, машины снова остановились, Антибиотик вышел, вытащил из брюк ремень и отхлестал им своего водителя — по мнению «наружки» за то, что тот грубо разговаривал с милицейским сержантом…
Интересные новости (причем, весьма неожиданного характера) появились лишь на третий день работы. Вечером четвертого ноября контроль доложил, что за кортежем Говорова с утра по городу неотступно следовала некая «шестерка» белого цвета. Причем человек, находившийся в машине, постоянно менял собственную внешность и «имидж автомобиля» — то шляпу сменит на кепку, то яркий шарф вокруг шеи намотает, то приклеит на заднее стекло знак «чайника», то заменит его на букву «У», то подголовники на передних сиденьях вдруг установит, то багажник на крышу прикрутит. Самым любопытным было то, что человек в «шестерке» явно приближался к пенсионному возрасту… Старичок-пенсионер поездил за Виктором Палычем до его убытия в Репине, а потом исчез — растворился на улицах города. Впрочем, «наружка» и не пыталась его вести, потому как имела другое задание.
Но на следующий день старичок появился вновь и продолжил свои маскарадные фокусы, а проделывал он их, надо сказать, довольно ловко…
Вадим Резаков, получив утром 5 ноября текущую информацию от контролеров, немедленно вышел с докладом по складывающейся странной ситуации к начальнику 15-го отдела. Никита Никитич отдал распоряжение взять загадочного старичка частью имеющихся сил и средств под контроль…
Несмотря на то, что «пенсионер» в «Жигулях» профессионально проверялся, уйти от «наружки» он не мог — это только в фильмах легко и просто «срубаются хвосты», а в жизни… В жизни профессиональная «наружка» работает так называемым «квадратно-гнездовым» методом, поэтому клиенту (даже профессионалу) не то что уйти от наблюдения — даже просто обнаружить контроль, и то достаточно затруднительно.
Вечером 5 ноября место проживания старичка-фокусника было установлено — пенсионер обитал в добротном домике на территории дачного поселка Кавголово. Домик и двенадцать соток земли охранялись милой собачкой — кавказской сторожевой, свободно перемещавшейся в пределах участка. Старичка, оказавшегося, действительно, пенсионером, звали Василием Михайловичем Кораблевым, в поселке его знали как человека тихого и богобоязненного, малость тронувшегося на своих кроликах, которых он разводил в большом теплом сарае…
Однако последующие три дня наблюдения за «Дедом Мазаем» (так «окрестил» Резаков Кораблева) показали, что старичок-боровичок — совсем не такой тихий дедушка, каким хотел бы казаться.
День у Василия Михайловича начинался ранним утром с десятикилометровой пробежки с последующим окунанием в озеро — это в начале-то ноября! Потом пенсионер, как на работу, ехал в город и «приклеивался» к кортежам Антибиотика, а вечерами — вечерами Дед Мазай выполнял во дворе домика интересные упражнения, очень напоминавшие «ката» восточных единоборств… Заканчивались эти разминки еще более экзотично — старичок метал из разных положений в стену сарая ножи и звездочки-«сюрикены». Причем, по словам контролеров, Василий Михайлович, видимо, просто не умел промахиваться. Такой вот тихий одинокий дедушка…
Девятого ноября Резаков докладывал Никите Кудасову свои выводы:
— Этот Кораблев тщательно изучил ежедневное расписание и маршруты передвижений Антибиотика. Учитывая специфическое поведение Дедушки — предполагаю, что он готовит в отношении Говорова силовую акцию…
— Один? — задумчиво хмыкнул Кудасов.
— За время наблюдения он ни с кем в контакты не вступал, «маяков» никому не подавал, «закладок» не оставлял… Хотя, конечно, это еще ни о чем не говорит, — пожал плечами Вадим.
— Да, дела… — почесал затылок Никита Никитич. — А что из дополнительной информации удалось собрать?
Резаков развел руками:
— Если честно, то ничего интересного… Биография честного труженика — детский дом, армия, работал водилой на Севере, потом преподавал автодело в ПТУ в Мурманске. В Питер перебрался в 1980 году, крутил баранку на Калининской овощебазе… Потом авария какая-то — инвалидность второй группы. Инвалид… Этот инвалид, как лось, по лесу носится! Мне бы такую дыхалку… Холост, не судим, не привлекался, участковым характеризуется положительно. Обычный дедуня. Вот только — где он приобрел такие специфические навыки?
— А где он служил срочную? — спросил Кудасов.
— Под Костромой, в пехоте… Обычным водилой…
— Да, дела, — снова повторил Никита Никитич и, нахмурившись, добавил: — Значит так, Вадим, за этим Мазаем необходимо усилить контроль. И… вот еще что — держи каждый день наготове группу задержания. Возьми толковых ребят.
— Можно Витю Савельева и Саню Калмановича? — предложил Резаков.
Никита Никитич поморщился:
— Нежелательно бы их сейчас дергать, они группу Тиграна раскручивают. Ладно, я с ними переговорю… Похоже, у нас с этим Кораблевым может что-то интересное выкрутиться…
Еще через два дня работы наблюдение доложило что кроликовод Кораблев вышел из дома с чертежным тубусом, доехал на электричке до Финляндского вокзала, оттуда автобусом переместился в район улицы Блюхера, где располагались кооперативные гаражи. Из гаражного кооператива Мазай выехал на черной «Волге — двадцать четверке»…
— Нежелательно бы их сейчас дергать, они группу Тиграна раскручивают. Ладно, я с ними переговорю… Похоже, у нас с этим Кораблевым может что-то интересное выкрутиться…
Еще через два дня работы наблюдение доложило что кроликовод Кораблев вышел из дома с чертежным тубусом, доехал на электричке до Финляндского вокзала, оттуда автобусом переместился в район улицы Блюхера, где располагались кооперативные гаражи. Из гаражного кооператива Мазай выехал на черной «Волге — двадцать четверке»…
Резаков обо всех маневрах «старичка-пенсионера» немедленно доложил Кудасову, который тут же распорядился:
— Вадик, подтягивай группу задержания поближе к объекту, держи ее где-нибудь рядом! Похоже, что-то начинается!
Между тем контролер сообщил, что Кораблев остановил машину в трех домах от ресторанчика «У Степаныча», надел в автомобиле длинный плащ и шляпу и вышел на улицу, держа в руках все тот же большой черный тубус. Потом Мазай неспешным прогулочным шагом проследовал к дому напротив ресторанчика… Еще через пятнадцать минут наблюдение зафиксировало, что старик расположился на чердаке дома, из окна которого хорошо просматривался подъезд к кабачку. Из тубуса «пенсионер» деловито извлек карабин СКС с оптическим прицелом.
Получив последнее сообщение, Никита Никитич, сидевший вместе с Резаковым в неприметных «Жигулях» недалеко от ресторанчика, даже присвистнул:
— Смотри ты… Ну, и дед! Точно ведь собрался Палыча грохнуть! Вадим, что у нас со временем, когда Говоров подъезжает?
— С Московского он уже выехал, через полчаса будет здесь…
Резаков кинул быстрый взгляд на Кудасова и, понизив голос, вдруг спросил:
— Никита Никитич, а может… Может, нам старикашку на «мокром» взять… После выстрела?
Кудасов сердито засопел и несколько секунд ничего не отвечал, потом решительно махнул ручкой:
— Будем задерживать! Речь об убийстве идет, и не важно — кто «объект».
— Но, Никита Никитич, может, все-таки?…
Кудасов катнул желваками, тяжело посмотрел на Вадима:
— Ты что, не понял? Задерживаем этого Мазая! Давай команду!
Вадим вздохнул и нажал на кнопку портативной рации…
Через несколько минут начальник 15-го отдела нарушил неприятную тишину в машине:
— Вадик, ты пойми… Мы ж не можем так же, как они… Мы же менты… Мы их по-ментовски переигрывать должны. Если по другому начнем — сами не заметим, как ссучимся…
Резаков пожал плечами:
— Да, я понимаю, просто… Как вам сказать?…
— Не надо ничего говорить, — Кудасов положил оперу руку на плечо. — Я тоже все понимаю…
Группа задержания работу свою выполнила достаточно грамотно, правда, без «нюансов» все же не обошлось. Тихий дедушка Василий Михайлович Кораблев умудрился скинуть свой карабин в чердачное окно и вырубить ударом в горло Сашу Калмановича, но уйти все же не сумел — его просто задавили массой, припечатали к грязному чердачному полу и надели на выкрученные за спину руки «браслеты».
Никита Никитич, по-прежнему сидевший вместе с Резаковым в «Жигулях», даже застонал от досады, когда карабин вместе с осколками стекла брякнулся на тротуар. Среднеохтинский проспект в Питере — не из самых широких, швейцар ресторана «У Степаныча» услышал шум, выглянул, увидел лежавшее на асфальте оружие, оторопело поднял глаза и, естественно, заметил разбитое чердачное окно… В следующее мгновение привратник юркнул обратно в кабачок, задвинул на двери засов и вывесил табличку «Закрыто по техническим причинам».
— Все, — вздохнул Резаков. — Побежал Палычу звонить.
— Ладно, — растер пятерней морщины на лбу Кудасов. — Пойдем, с нашим любителем кроликов познакомимся…
Вылезая из машины, Вадик что-то недовольно пробубнил.
— Что? — не понял Никита Никитич.
— Я говорю, одна радость — обломали Палычу обед, — криво улыбнулся Резаков. — Но при этом, похоже, мы сами без обеда остались… Антибиотику-то что, он не здесь, так в другом месте похавает, а мы? Где, спрашивается, социальная справедливость? По понятиям, так Палыч нам теперь по жизни должен горячие блюда в любые точки города доставлять…
Резаков, вообще, любил поговорить на тему еды — аппетитом он обладал каким-то фантастическим, причем никто не понимал, куда рассасывалась сожранная Вадиком еда, ибо телосложение опера было худощавым, живота даже не намечалось. Максим Егунин, постоянно подтрунивавший над Резаковым, советовал ему обратиться к врачу и провериться — дескать, у него в животе сидит страшный глист-солитер, который всю пищу и съедает, а потом начинает самого Вадика изнутри жрать…
Никита, знавший, естественно, о слабости своего подчиненного, рассмеялся и обернулся к сидевшему за баранкой «Жигулей» Семенову:
— Леша, давай-ка, пока мы тут осмотр закончим, сгоняй в гастроном. Купи там колбаски, хлеба, кефирчику.
— Сыру обязательно — подал голос мрачный Резаков. — Можно плавленого. Даже лучше плавленого — вместо масла пойдет под колбаску. А вообще-то, вся эта сухомятка нас до добра не доведет, господа. Нет, не доведет…
Они поднялись на чердак, откуда Кораблев хотел «снять» Виктора Палыча. Занятно, но никто из находившихся там людей не знал, что именно в этом месте еще полгода назад устроил свою засаду Олег Званцев… Да, видать, несчастливым был этот чердак для «охотников»…
Дед Мазай сидел на полу, прислонившись к стене и безучастно прикрыв глаза. Кудасов внимательно оглядывал его фигуру, одновременно слушая Витю Савельева, докладывавшего результаты осмотра: у старика были изъяты водительские права, инвалидная книжка и охотничий билет, в котором, кстати, официально был зарегистрирован карабин СКС и охотничий нож. Из карманов плаща Кораблева оперативники извлекли двадцать один патрон калибра 7,62 мм. Кудасов глянул на патроны — они были боевыми, а не охотничьими…
— Что же вы это, гражданин Кораблев? — спросил Никита Никитич с усмешкой. — На старости лет решили душегубством заняться?
— А? — старик открыл блеснувшие сумасшедшинкой глаза и вдруг заблажил: — Дык, голуби же… Сруть и сруть на голову, совсем житья нет… Я их, подлюг, где могу — стреляю. Вреда людям нет, а мне какое-никакое развлечение…
— Понятно, — протянул Кудасов. — На голубей, стало быть, охотимся… Боевыми патронами. Шутник вы, дедушка… А зачем сотрудникам милиции сопротивление оказывали?
Кораблев снова понес какую-то околесицу про срущих везде и всюду голубей, Витя Савельев не выдержал и фыркнул:
— Дурковать решил — под браконьера косит…
Никита Никитич вдруг снова остро взглянул на старика — показалось ему что-то знакомым в его лице, какая-то тревога ворохнулась в груди… Нет, показалось, наверное — на полутемном чердаке серые тени причудливо меняли выражения лиц…
— Ладно.
Кудасов провел ладонью по лицу, будто смахивал с нее невидимую паутину, и повернулся к Резакову:
— Поехали на базу, там с этим Дедушкой Мазаем и поговорим. Голуби, значит…
Никита хмыкнул и направился к выходу с чердака. Он не видел, каким странным и совсем не сумасшедшим взглядом проводил его закованный в наручники старик.
Перекуривая на улице в ожидании, пока Кораблева выведут из дома и усадят в служебную «семерку», Вадим Резаков с удивлением наблюдал за своим шефом — с Кудасовым творилось что-то непонятное: он все время морщился и потирал пальцами лоб. То ли у него голова снова разболелась, то ли он что-то напряженно вспоминал… Когда старика наконец вывели, Никита Никитич буквально впился глазами в его лицо, потом перевел отсутствующий взгляд на Вадима:
— Лешка приехал уже?
Резаков кивнул.
— Отлично, тогда трогаемся на базу. Там и перекусим. Мы в голове, остальные — за нами…
В машине Кудасов закрыл глаза и привалился правым виском к холодному стеклу окошка. Резаков и Семенов молчали. Никита стиснул зубы и в который уже раз мысленно представил себе лицо Кораблева — ему не давало покоя ощущение, что он где-то его уже видел… Где? Когда? Может быть, старик просто похож на кого-то? Кудасов вздохнул, и, не открывая глаз, постарался разбить лицо Мазая на фрагменты: лоб высокий, морщинистый, волосы прямые, короткие, седоватые. Раньше, видимо, были русыми… Брови густые, дугообразные. Нос хрящеватый, средний, прямой, щеки впалые. Уши средние, прижатые. Подбородок — округлый, без ямочки, выступающий. Губы — узкие, бледные. Глаза… Глаза серые, средние, веки чуть опущенные, набрякшие, на левом веке красноватая родинка.
Родинка… На левом веке красноватая родинка… Красноватая родинка на левом веке!!
— Стой! — хрипло сказал, выпрямляясь в кресле, Кудасов. — Леша, стой!
— Что случилось, Никита Никитич? — удивленно повернул голову Семенов. Кудасов схватил его за плечо: