— Только ты и я, рыбка, — с улыбкой говорит Зейн.
— Я не знала, что ты умеешь говорить по-итальянски.
— Многие русские хорошо говорят по-немецки, французски и на испанском.
— Вау! Впечатляет.
Зейн берет наш багаж и идет в сторону дома. Пол, выложенный мозаикой, прохладный, стены — белые. Фойе открывает вид на очень большую гостиную с деревянными балками, большим камином и изящными старинными железными люстрами. Она с трудом напоминает стиль рококо своей итальянской мебелью, но в одном углу стоит пианино.
Гостиная выходит на улицу, где находится высокий полированный стол и таких же восемь высоких стульев. В задней части дома имеется большая кухня в стиле кантри с гораздо меньшим столом и деревянными стульями с бледно-желтыми сиденьями. Все комнаты выходят на внутренний дворик, находящийся в центре дома.
Наверху имеется три небольших спальни с двуспальными кроватями, ванными комнатами. Мы заносим наши сумки в одну из спален. Эта комната очень красивая — широкая двуспальная кровать под дамасским пологом, большой гобелен на стене и бархатная аттаманка. Я подхожу к окну, которое выходит на бассейн. К моей несказанной радости здесь есть лимонная роща.
Это высший класс, я поворачиваюсь к Зейну со счастливой улыбкой.
— Что бы вы хотели сделать, мистер Живанецкий?
— А как ты думаешь, миссис Живанецкая? — спрашивает он, приближаясь ко мне.
— Оооо, но мистер Живанецкий я…, — остальные мои слова тонут в его поцелуе.
* * *
Я лежу на с легким ароматом подушках и размышляю о том, что несмотря на то, что все время весь наш секс был крутым, этот — безусловно лучший. Почему? Потому что Зейн здесь — другой. Его тело не было напряжено, как струна, глаза не смотрят с осторожностью, с которой я всегда ассоциирую его. Он даже помолодел.
Порыв ветра из открытого окна приносит в спальню благоуханный запах лимонов и опавших листьев, обдувая разгоряченную кожу. На улице еще светло, солнце еще не село за горизонт, и это не огни урбанизированной Англии. Я поворачиваю голову к Зейну. Прядь волос упала ему на лоб, я убираю ее. Он открывает глаза и внимательно смотрит на меня.
— Как ты думаешь, дождь будет? — спрашиваю я.
— Нет, — тихо овтечает он.
— Мне на самом деле здесь очень нравится, — говорю я, зевая и лениво потягиваясь.
Он пользуется возможностью, и перебирает по моей коже пальцами, опускаясь все ниже, пока не входит в мой проход. Мое тело начинает жить собственной жизнью, все благодаря его искусным пальцам, которые массируют такие чувствительные точки у меня внутри.
— Ох, Зейн, — шепчу я.
— Мне нравится смотреть, как ты кончаешь, — говорит он, продолжая играть со мной.
18. Далия Фьюрия
Мы быстро принимает душ и одеваемся. Зейн одевает шелковый темно-серый, цвета угля, костюм, рубашку Oyster, а я надеваю белое платье с пышной юбкой и завязываю бледно-голубой свитер узлом на шее. Делая макияж, наблюдаю за ним в зеркало. Его волосы все еще влажные после душа, он выглядит мужественно и полон сил.
— Я подожду тебя снаружи, — говорит он.
— Я выйду, как только закончу, — отвечаю я.
Я наношу легкий макияж, и надеваю синие эспадрильи на каблуках, выхожу за дверь. Воздух постепенно становится прохладным. Я застаю его курящим сигарету на террасе. В небе еще видны последние лучи заходящего солнца, оттеняя его волосы красным. Он оборачивается, услышав мои шаги, и смотрит на меня. Я вздрагиваю, опьяненная магией этого момента.
Его глаза светятся, словно изнутри, он медленно улыбается.
— Ох, черт побери, мне придется весь вечер отбиваться от мужчин.
Я краснею и начинаю крутить кольцо, которое мысленно назвала обручальным, на пальце.
— А мне что придется весь вечер выцарапывать глаза женщинам, которые будут смотреть на тебя?
— Ты на самом деле так думаешь? — со смешком интересуется он.
— Да, думаю, потому что так и будет, — подтруниваю я над ним, но немного стесняюсь при этом. Он так отличается от всех, с кем я встречалась раньше, и я так люблю этого родного, дерзкого, шикарного мужчину.
Он затягивается в последний раз, тушит сигарету в пепельнице, стоящей на кованом столе, и подходит ко мне.
— Ты сильно голодна?
— Голодна, — признаюсь я.
Он обхватывает меня рукой за поясницу.
— Хорошо. Тогда, пойдем.
На дорожке нас ожидает ярко-желтый Fiat Cinquecento.
— Откуда он появился? — спрашиваю я.
— Он стоял в гараже, — говорит он, внимательно разглядывая меня. — Тебе не нравится?
— Нет, мило, но я не ожидала, что ты кого-то наймешь.
— Когда–то в Риме ..., — он ведет меня вперед и открывает пассажирскую дверь.
Внутри пахнет новой кожей и стоит приторный запах освежителя воздуха. Я разворачиваюсь, взглянув на Зейна, садящегося на место водителя. Он чуть-ли не сложился пополам в этой маленькой машине, и мне становится смешно.
— Рим не создан для больших автомобилей, — поясняет он.
Теперь я понимаю почему улицы такие узкие и заставлены повсюду машинами. Здесь с трудом можно найти место для парковки, но когда все же Зейн паркуется в дюймовом пространстве между двумя машина, я понимаю всю мудрость крошечных автомобилей.
Он запирает машину, и мы идем по узкой улице Рима, над головой парит крошечный кусочек неба. Мимо нас со свистом проносятся по тротуару машины и мопеды. Выстиранное белье висит на окнах, а крошечные балконы украшены цветами.
Уличные музыканты играют у входа в ресторан. На улице стоят столики, за которыми сидят люди. Они наблюдают за местными жителями, а также с любопытством поглядывают на нас. Лысеющий мужчина в белой рубашке и длинном черном фартуке выбегает нам на встречу.
— Ahhh Aleksandr, — громко восклицает он. — Che meravigliosa sorpresa.
— Он говорит, какой замечательный сюрприз, — переводит мне Зейн.
Темные глаза мужчины переходят на меня.
— E chi è questa bellezza? — спрашивает он.
Зейн смотрит на меня сверху-вниз, подмигивая с озорством.
— Эта красота, Лука, моя жена, Далия.
Сильная волна жара опаляет мою шею и лицо, но он словно невзначай назвал меня своей женой, будто бы мы не притворяемся, играя чужие роли. Словно мы на самом деле женаты, и я его жена.
Лука показывает на итальянский манер пальцами «белиссимо».
— Bellezza, — кричит он громко. — Конечно, красивый мужчина поймает красивую женщину себе в жены, — говорит он переключаясь на английский.
— Привет, — отвечаю я.
Он наклоняет голову.
— Англичанка? — спрашивает он, нахмурившись.
— Американка, — подтверждаю я с улыбкой.
Он поднимает палец вверх.
— Ах, я так и почувствовал.
— Привет, входите, — тепло приглашает он, жестом ведя к столику, накрытым черно-белой полосатой скатертью. Как только мы садимся, он говорит: «Лука сейчас кое-что сделает…», он соединяет три пальцы и целует их, с громким звуком, — «для вас».
— Хорошо, — улыбаюсь я ему одобрительно.
Он переводит взгляд на Зейна.
— Cacio e Pepe con Tartufi?
Зейн смотрит на меня.
— Не хочешь попробовать пасту, сделанную в ручную, с сыром пекорино романо, черным перцем и трюфелями?
— Звучит великолепно.
Зейн смотрит на Луку.
— Что ты можешь предложить в качестве главного блюда?
— Saltimboca.
— На римском диалекте дословно переводится, как «прыгать в рот», — говорит мне Зейн. — Это обжаренная нежная телятина, маринованная в белом вине, завернутая в пармскую ветчину с шалфеем.
— Конечно, я буду, — отвечаю я.
— Va bene, — восклицает Лука, уходя, высоко подняв голову и мурлыкая себе под нос, совершенно не обращая внимание на людей, сидящих в ресторане.
— Что он за персонаж? — шепотом спрашиваю я Зейна.
Зейн улыбается.
— Это все фарс. Он острый, как бритва. Он подсчитывает пармезан, который стругает на тарелки своих клиентов.
Я смеюсь.
Появляется официант с закусками.
— Что это? — интересуюсь я.
— Это чувство юмора Луки, — отвечает Зейн. — Он сделал тебе «Американо». (Этот вид коктейля очень популярен в Америке. И, конечно же, он не обходится без содовой. Ингредиенты: Биттер «Campari», Красный вермут, Содовая)
— «Американо» для американки. Хорошо, — я пробую. — Хммм... не плохо. Что это?
— Это «Двойной Негрони». Кампари, вернут Мартини Россо и содовая. (Наполни рокс кубиками льда доверх.Налей в стеклянную часть шейкера: кампари 25 мл, красный вермут 30 мл и джин 40 мл. Наполни металлическую часть шейкера кубиками льда. Переливай ингредиенты из одной части шейкера в другую около 5 раз. Перелей через стрейнер в рок. Укрась коктейльной вишней, дольками лимона и апельсиновой цедрой)
Бриллиант на пальце сверкает от электрического освещения, я стараюсь не поддаваться импульсу и не смотреть на него.
— Я так мало о тебе знаю, — говорю я.
— Не так уж много есть, чтобы обо мне знать.
— Зейн, я даже не знаю, какой твой любимый цвет.
— Пурпурный.
Я открываю упаковку хлебных палочек и беру одну.
— Это совсем не мужской цвет. Почему он тебе нравится?
— Не знаю, почему. Может быть потому, что он слишком яркий и сильный. А что насчет тебя? Какой твой любимый цвет?
Я ломаю палочку пополам.
— Мне очень нравится голубой, но я также люблю черный с розовым, зеленый, оранжевый, и все возможные оттенки желтого.
Он улыбается и смотрит на меня, как на ребенка — снисходительно.
— А что насчет еды? Если бы тебе пришлось питаться этим всю оставшуюся жизнь, что бы ты выбрал? — спрашиваю я, кладя палочку в рот.
— Хммм... наверное, аргентинский стейк и гонконгский французский тост.
— Что такое гонконгский французский тост?
— Два тоста, обильно намазанные арахисовым маслом, смоченные в взбитом яйце, обжаренные в масле, подаются с маслом и сиропом.
Господи, похоже этот тост — один холестерин.
Он делает глоток и смотрит на меня поверх своего бокала.
— Это очень вкусно.
— Может, я попробую когда-нибудь.
— Возможно, попробуешь, — тихо отвечает он.
19. Далия Фьюри
Вау. Его слова вызывают у меня мурашки на коже.
— Хорошо, теперь моя очередь, — быстро говорю я. — У меня в жизни-еда-мой-релакс, шоколад, пицца, теплый брауни и мороженое, жареная курица, утка по-пекински, сыр тако, печеный картофель с сыром и фасолью…
Он начинает смеяться.
— Это попахивает настоящим обманом. Ты должна выбрать самые любимые блюда.
— Прости, но это невозможно, невозможно выбрать между ними, — отвечаю я ему.
— Понятно.
— Любимый алкогольный напиток?
— Конечно, водка, даже без обсуждений. Твой?
— Мне нравится шампанское и ... «Маргарита» и... коктейль Boozy Bubbly Sherbet Punch... и еще... Бейлис.
Он хмурится.
— Каков состав Boozy Bubbly Sherbet Punch?
— Ах, игристое вино, малина, мороженое, водка, имбирное пиво и кока-кола, и все это сверху залито шампанским.
Он улыбается.
— Насколько я помню, тебе и «Белый русский» понравился?
Я улыбаюсь.
— Да, правда, должна признаться испытала к нему слабость, — я делаю паузу. — Теперь любимый фильм.
— «Матрица».
— Правда? Поэтому ты назвал свой ресторан «Матрицей»?
— Да. А у тебя?
— Красотка.
Он смотрит на меня, не понимая, о чем я говорю.
— Ты никогда не видел «Красотку»?
— Нееет, — медленно отвечает он.
— Ну, это романтическая комедия.
— Тогда понятно, почему я не видел.
— Хорошо, поговорим о серьезных вещах. Имя лидера, которым ты восхищаешься.
— Путин, — тут же отвечает он.
У меня глаза становятся огромными.
— Путин? Владимир Путин? Президент России?
Он кивает.
— Э... да.
Я наклоняюсь вперед, махая перед ним хлебной палочкой.
— Ты издеваешься?
Он пожимает плечами.
— Он стратег.
— Ты не серьезно об этом говоришь!
— Почему? Он хорош для России.
— Он преступник, — страстно восклицаю я.
— Не думаю, что нам следует дискуссировать по поводу политики, — мягко говорит он.
— Стелла бы сказала: «А почему собственно и нет?»
Он похотливо ухмыляется.
— Если ты не хочешь в конце сражения поиметь жесткий секс.
Я вопросительно приподнимаю брови.
— Ты не в состоянии спокойно говорить о политике не сражаясь?
Он посмеивается.
— Это не я не способен, лисенок. Это ты не можешь контролировать себя.
— Вау! Мне кажется, я вполне способна себя контролировать. Скорее всего, ты боишься, что я разобью в пух и прах твое несостоятельное мнение, будто Путин чист, как свежевыпавший снег.
Он еще сильнее начинает смеяться.
— Я этого не говорил, но просто любопытно, что ты о нем знаешь?
— Достаточно, — уверенно отвечаю я. — Я читаю газеты и иногда смотрю новости по телевизору.
— Я так и думал.
— Что, черт побери, это значит?
— Это значит, что ты обладаешь не достаточной информации, чтобы рассуждать об этом.
Я запрокидываю голову назад.
— Почему это?
— Хорошо, я буду с тобой дискуссировать по данному вопросу, если ты скажешь о нем что-нибудь позитивное.
— Ну, я... Эм, я не… не могу.
— Видишь, именно это я и имел в виду. Во всем мире не может существовать человек полностью отрицательный или положительный, рыбка, — он ухмыляется. — Пока все, что ты слышала или видела о нем исключительно отрицательного характера. Это значит, что информация не совсем объективна. Ты не можешь объективно дискуссировать по этому вопросу.
Честно говоря, не знаю, что и ответить, но слава Богу, прибывает еда с божественным запахом. Я подумаю о том, что он сказал попозже, когда мое путешествие в качестве жены Зейна закончится. Сейчас главный вопрос — еда, я чувствую ужасный голод.
Сам Люка стоит рядом со мной с мини-теркой и небольшим трюфелем размером с голубиное яйцо. Он с заботой и почтением, словно ювелир обрабатывающий драгоценный камень, начинает тереть его, изредка проводя у меня перед носом, чтобы бы я ощутила запах.
Честно говоря, мне не очень нравится. Мускусный, землистый и немного пахнет чесноком. Скорее всего даже напоминает слабый запах застарелого пота, или не побоюсь этого слова, мочу. Театральным жестом он оставляет тончайшую стружку трюфеля на горке пасты.
— Bon appetito, — взахлеб восклицает он.
Мы благодарим его, и он удаляется, выглядя чрезвычайно довольным.
— Ты раньше пробовала трюфели? — спрашивает Зейн.
— Только шоколадные.
— Тогда, — произносит он и поднимает вилкой пару мелких кусочков, направляя ко мне. Не желая его подводить, я открываю рот. Вкус приятный, неповторимый, но, конечно, совершенно не соответствует всей этой суете и восклицаниям, типа «Оооо!». Я пережевываю и глотаю.
— Ну? — спрашивает Зейн.
— Необычно, — неопределенно отвечаю я.
— Теперь попробуй с пастой, — предлагает он.
Я накручиваю немного пасты на кончик вилки, стружка трюфеля тоже попадает туда, и кладу в рот. У меня расширяются глаза от удивления.
Он довольно ухмыляется.
— Хорошо?
— Чееееееерт побери, да, — говорю я смакуя необычный вкус.
Он беззаботно и радостно смеется, я никогда не видела, чтобы он так беззаботно смеялся.
* * *
Мы выходим из ресторана и идем по улице. Жара ушла, стало комфортно и прохладно, небо все усыпано звездами.
— Куда мы идем? — интересуюсь я.
— Никуда, просто гуляем и смотрим на окружающую красоту.
Он прав. Здесь красота везде — в каменных фонтанах, в брусчатке улиц, в красивых площадях, заполненных стильной итальянской молодежью, и даже в разрушенных старинных зданиях, которые подсвечены огнями.
Мы останавливаемся, чтобы купить каштаны у пожилого мужчины, обжаривающего их на огромной круглой сковороде. Его лицо разрумянилось от огня, а руки почернели от сажи. Он наполняет бумажный кулечек горячими, с сладковатым запахом орехов, каштанами. Зейн протягивает ему два евро, и мы направляемся к каменной скамье.
— Ты напоминаешь мне мою бабушку, — говорю я ему, снимая кожицу с каштана и отправляя его в рот.
— Вау! Не входи в раж с комплиментами, хорошо? — говорит он.
Я ухмыляюсь.
— Не буду, я имела в виду, как ты ешь. Наслаждаясь вкусом всего по отдельности. Ну, ты не заглушаешь сам вкус кетчупом или соусом барбекю. Моя бабушка предпочитала раздельное питание и ела из пластикового подноса, который используют в самолетах, наслаждаясь каждым вкусом в отдельности.
— Это больше походит на больного с навязчивой идеей фикс, — говорит он.
Я толкаю его плечом.
— У нее ничего такого не было, она была ценителем еды.
Он смотрит на меня, и у него в глазах появляется внезапная нежность, у меня перехватывает горло.
— Единственную вещь, которую я ценю — это твоя сладкая киска.
Я целую его в губы.
— Ты делаешь меня настолько мокрой, но я сейчас ничего не могу здесь сделать с тобой, — шепчу я ему в губы.
Его улыбка озаряет лицо в ночи, становясь ослепительной и опасной.
— Итак, что мы сегодня выяснили?
— Ты любишь мою киску, и я мокрая?
— Мы выяснили разницу между «нравится» и искушать «до безумия», именно это ты и делаешь.
Я кокетливо с удивлением поглядываю на него.
— Докажи на практике.
— Ты не можешь подождать, пока я отвезу тебя домой и раздену?