Выйдя из экипажа, Калландра сказала кучеру, когда будет уезжать, а потом поднялась по ступенькам и вошла через широкие парадные двери в облицованное камнем фойе. Женщина средних лет торопилась пройти через него с ведерком грязной воды в одной руке и шваброй в другой. Ее жидкие волосы были откинуты с бледного лица и стянуты в узел на затылке. Задев на ходу ведерко коленом, она выплеснула воду на пол. На миссис Дэвьет она не глядела, словно той здесь и не было. Прошел хирург-практикант: алые пятна артериальной крови на его куртке со стоячим воротником и поношенных брюках немо свидетельствовали о работе в анатомическом театре. Он кивнул Калландре и проследовал дальше.
Пахло угольной пылью, жаром тел, сжигаемых лихорадками и болезнями, грязной одеждой, помоями и выделениями человеческих тел… Надо бы зайти к старшей сестре, обсудить дисциплину. Пора вновь прочитать им лекцию. Потом следует зайти к кастелянше, поговорить о фондах и передать ей из рук в руки известные суммы на конкретные благотворительные мероприятия. Сперва придется сделать все эти дела – ну, а потом можно будет и переговорить с Кристианом Беком.
Старшую сестру леди Дэвьет обнаружила в одной из хирургических палат, где лежали и еще ждущие операции больные, и уже выздоравливающие пациенты. У некоторых ночью началась лихорадка, а состояние тех, кто уже был в жару, заметно ухудшилось. Один мужчина находился в коме, и смерть уже приближалась к нему. Невзирая на то что недавнее открытие анестезии позволило проводить самые разнообразные операции, больные часто умирали после них от заражения крови. Выживали немногие. Сепсис или гангрена грозили каждому, и даже с их симптомами врачам было трудно бороться, не говоря уже о том, чтобы их излечивать.
Миссис Флаэрти вышла из небольшой комнаты, где хранились лекарства и чистые бинты. Седые, туго зачесанные назад волосы натягивали кожу около ее глаз на бледном лице. На щеках женщины выступили два гневных пятна.
– Доброе утро, ваша светлость, – отрывисто проговорила она. – Вам сегодня здесь делать нечего, а я не хочу ничего слышать ни о мисс Найтингейл, ни о свежем воздухе. У нас и без того столько народу умирает от лихорадки, а холодный воздух непременно убьет остальных, если я вдруг послушаю вас. – Она взглянула на часы, свисавшие с булавки на ее хрупком плече, а потом вновь поглядела на Калландру. – Я буду весьма признательна вам, мэм, если вы еще раз поговорите с сиделками о том, как им надлежит себя вести, и не забудете упомянуть про честность. Больные жалуются на кражи. Конечно, по мелочам – у них ничего, собственно, и нет, иначе не лежали бы здесь. Хотя я не знаю, чем можно исправить дело.
С этими словами старшая сестра вошла в палату. Эту длинную комнату под высоким потолком с обеих сторон полностью занимали узкие кровати, прикрытые серыми одеялами. Все они были заняты больными. Одни пациенты были просто бледны, других лихорадило, третьи, не зная покоя, перекатывались с боку на бок, а некоторые лежали без движения, тяжело дыша. В палате было жарко и душно.
Молодая женщина в грязном халате шла между постелями с неприкрытым ведром. Крепкий кислый запах ударил в ноздри проходившей мимо Калландры.
– Прошу прощения, – ответила леди, вновь возвращаясь к просьбе старшей сестры. – Лекции здесь не помогут. Нужно, чтобы делом занялись другие женщины, с которыми можно обращаться соответствующим образом.
На лице миссис Флаэрти выступило раздражение. Она уже не раз слышала эти речи и относила их к абсолютно нереальным фантазиям.
– Послушать вас, так все это очень хорошо, ваша светлость, – резко ответила она. – Но нам приходится иметь дело с теми женщинами, что у нас есть, а посему бороться с их ленью, пьянством, воровством и полной безответственностью. Если вы хотите помочь, надо бороться с этими пороками, а не говорить о том, чего не может быть.
Калландра уже открыла рот, чтобы возразить, но ее внимание отвлекла больная, лежавшая в середине палаты, – она начала задыхаться, и ее соседка позвала на помощь.
Бледная тощая женщина с помойным ведром направилась к задыхавшейся пациентке, у которой началась рвота.
– Это действуют листья дигиталиса, – деловито проговорила миссис Флаэрти. – У бедняжки водянка. Который день нет мочеотделения, но это ей поможет. Она уже лежала у нас и поправилась. – Старшая сестра оглянулась, отыскивая взглядом стол, на котором она записывала назначения и расход медикаментов; тяжелые ключи на поясе звякнули друг о друга. – А теперь, простите, сударыня, – проговорила она, поворачиваясь спиной к миссис Дэвьет, – у меня бездна дел и у вас, кажется, тоже. – Голос ее на последних словах сделался полным сарказма.
– Да, – ответила Калландра столь же едким тоном. – Да, у меня много дел. А потому боюсь, миссис Флаэрти, что вам придется попросить об этом кого-нибудь другого. Быть может, леди Росс-Гилберт сможет это сделать. Она очень толковая женщина.
– Бесспорно, – подтвердила ее собеседница и, опустившись за стол, взялась за перо. Прием был закончен.
Калландра, выйдя из палаты в темный коридор, прошла мимо женщины с ведром и шваброй. В углу, привалившись к стене, сидела еще одна работница, одурманенная алкоголем и похожая скорее на груду тряпок, а не на человека.
В конце коридора попечительница столкнулась с группой из трех молодых врачей-практикантов, которые энергично переговаривались, сблизив головы и жестикулируя.
– Великолепно, – проговорил рыжеволосый молодой человек, вздымая стиснутый кулак. – Сэр Герберт обещал вырезать мне эту штуку. Слава богу, я буду жить! Подумать только – насколько безнадежной была бы ситуация лет двенадцать назад, до изобретения анестезии. Что не подвластно эфиру и закиси азота?
– Самое великое событие в медицине после Харви[5], открывшего кровообращение, – с энтузиазмом согласился другой. – Мой дед во времена Нельсона служил на флоте хирургом. Операции тогда делали с помощью бутылки рома и кожаного кляпа, больного держали два человека… Боже, сколь великолепны достижения современной медицины!.. Тьфу ты, опять испачкал брюки! – Достав из кармана носовой платок, он принялся тереть оставленное кровью пятно, но только напрасно замарал платок.
– Ты сам создаешь себе трудности, – проговорил третий молодой человек, с иронической улыбкой глядевший на его старания. – Ты же только ассистируешь… Ну, так и прикрывай чем-нибудь одежду. И никогда не надевай в операционную хороший костюм… Ничего, сэр Герберт отучит тебя от пустого тщеславия!
Затеяв шуточную потасовку, практиканты прошли мимо Калландры, не забыв поприветствовать ее, и направились дальше.
Мгновение спустя из высоких дубовых дверей вышел сэр Герберт Стэнхоуп. Заметив леди Дэвьет, он помедлил, словно бы стараясь припомнить ее имя. Хирург был не слишком высоким, но крупным мужчиной и держался с подчеркнутой значительностью. Простое лицо, небольшие глаза, острый нос, высокий лоб, редкие светлые волосы… И все же внимательный взгляд не мог не отметить несомненный интеллект и эмоциональную собранность этого врача.
– Доброе утро, леди Калландра, – промолвил он с внезапным удовлетворением.
– Доброе утро, сэр Герберт, – ответила она, чуть улыбнувшись. – Рада, что сумела повидать вас перед операцией.
– Я спешу, – отвечал медик с легким раздражением. – Персонал уже собрался в операционной… более того, вот-вот привезут больную.
– Но я хочу предложить одно мероприятие, которое поможет уменьшить заболеваемость, – не обращая внимания на его слова, продолжила попечительница.
– Неужели? – скептически отозвался хирург, между бровями которого уже залегла недовольная морщинка. – И какая же идея вас осенила?
– Я только что была в палате и опять видела, как сиделка несет по комнате ничем не прикрытое ведро.
– С этим нельзя бороться, сударыня, – нетерпеливо ответил доктор. – Тела людей несовершенны, и извержения их неприятны, особенно когда те больны. Рвоты сопутствуют и заболеваниям, и лечению.
Калландра с трудом сохраняла терпение. Вспыльчивой она не была, но оскорбления переносила с трудом.
– Я прекрасно знаю это, сэр Герберт, – заявила леди. – Но уже по той причине, что это телесные извержения, испарения их неприятны и не оказывают благодетельного воздействия. Разве это сложно – обязать сиделок прикрывать ведра?
Откуда-то из-за угла коридора послышался хриплый женский хохот. Врач скривился.
– А вы, сударыня, еще не пробовали самостоятельно заставить сиделок соблюдать какие-либо правила? – проговорил он с легкой усмешкой. – В прошлом году в «Таймс» напечатали о них – не ручаюсь за точность цитаты – примерно следующее: сиделкам читают лекции комитеты, за них молятся священники, их ругают казначей и кастелянши, отчитывают сестры-хозяйки, тиранят хирургические сестры, на них ворчат и ругаются пациенты. Если они старые – их оскорбляют, если средних лет – не уважают, а если они молоды – совращают. – Хирург приподнял редкие брови. – Что же удивляться тому, что они таковы? Какая женщина возьмется за подобного рода работу?
Откуда-то из-за угла коридора послышался хриплый женский хохот. Врач скривился.
– А вы, сударыня, еще не пробовали самостоятельно заставить сиделок соблюдать какие-либо правила? – проговорил он с легкой усмешкой. – В прошлом году в «Таймс» напечатали о них – не ручаюсь за точность цитаты – примерно следующее: сиделкам читают лекции комитеты, за них молятся священники, их ругают казначей и кастелянши, отчитывают сестры-хозяйки, тиранят хирургические сестры, на них ворчат и ругаются пациенты. Если они старые – их оскорбляют, если средних лет – не уважают, а если они молоды – совращают. – Хирург приподнял редкие брови. – Что же удивляться тому, что они таковы? Какая женщина возьмется за подобного рода работу?
– Я помню эту статью, – согласилась Калландра, стараясь не отставать от собеседника, направившегося к операционной. – Вы забыли одну мелочь – их еще костерят хирурги. Именно так и было написано. – Она не обратила внимания на легкое раздражение в глазах врача. – Быть может, нам не найти лучшего аргумента, свидетельствующего в пользу того, что пора обратиться к услугам более нравственной категории женщин и относиться к ним как к сотрудницам, а не как к самой презренной прислуге?
– Леди Калландра, дорогая моя, вы говорите так, словно сотни приличных и интеллигентных молодых женщин из хороших семей просто рвутся на эту работу. После того, как исчезла притягательная сила войны, мы более не сталкиваемся с подобным явлением. – Герберт тряхнул головой. – Неужели сложно это заметить? Идеалистические мечтания – весьма приятная вещь, однако мне приходится иметь дело с реальностью и работать с теми, кто у меня есть… с этими вот женщинами, которые поддерживают огонь в очагах, выносят ведра, скручивают бинты… Кстати, в трезвом состоянии они почти не грубят больным.
Мимо прошел облаченный в черное казначей госпиталя со стопкой гроссбухов. Он кивнул им, но не остановился.
– Впрочем, – продолжал сэр Стэнхоуп еще более недовольным тоном, – если вы собрались облагодетельствовать нас крышками на каждое ведро, постарайтесь самостоятельно проследить за тем, чтобы сиделки ими пользовались. Ну, а сейчас меня ждут в операционной, куда вот-вот подадут пациентку. Желаю вам доброго дня, сударыня.
Не дожидаясь ответа, он повернулся, блеснув начищенными ботинками, и направился через холл к противоположному коридору.
Калландра едва успела перевести дыхание, когда заметила женщину, с трудом передвигающуюся при помощи двух молодых людей в ту сторону, где только что исчез сэр Герберт. Ее, должно быть, и ожидали в операционной.
После скучного, но весьма делового разговора с казначеем, посвященного разным финансовым вопросам, пожертвованиям и дарам, леди встретила одну из попечительниц – ту самую, о которой она с таким одобрением отзывалась в разговоре с миссис Флаэрти. Когда миссис Дэвьет вышла на лестничную площадку, сверху как раз спустилась Береника Росс-Гилберт. Эта высокая женщина всегда двигалась с непревзойденной непринужденностью и элегантностью, и даже самое скромное платье на ней казалось верхом совершенства. В этот день она была в блузке с глубоким вырезом и мягкой зеленой муслиновой юбке с тремя небольшими воланами, расшитой множеством цветов. Эта одежда весьма шла к ее рыжим волосам и бледной коже, делая обворожительными ее тяжелые веки и несколько короткий подбородок.
– Доброе утро, Калландра, – проговорила леди Росс-Гилберт с улыбкой, придержав юбку возле столбика перил. – Я слышала, вы сегодня слегка повздорили с миссис Флаэрти. – Она изобразила на лице легкое осуждение. – Я бы на вашем месте забыла про мисс Найтингейл. Конечно, она очень романтичная особа, но ее идеи здесь неприменимы.
– Я не напоминала про мисс Найтингейл, – отозвалась миссис Дэвьет, спускаясь вместе с ней. – Просто сказала, что не собираюсь читать лекции сиделкам и уговаривать их не пить и не воровать.
Береника коротко усмехнулась:
– Совершенно бесполезное занятие, моя дорогая. Разве что миссис Флаэрти потом может сказать, что пыталась добиться порядка.
– А вас она еще не просила переговорить с ними? – полюбопытствовала Калландра.
– Конечно же, попросила! И я, пожалуй, соглашусь, но говорить буду то, что сочту нужным.
– Она не простит вас, – предупредила леди Дэвьет. – Миссис Флаэрти ничего не прощает… Кстати, а что вы хотите им сказать?
– Еще не знаю, – отозвалась ее собеседница. – Как и у вас, у меня нет к ним серьезных претензий.
Они спустились вниз.
– Увы, моя дорогая, в нашем климате нечего даже надеяться приучить людей открывать окна! – говорила леди Росс-Гилберт. – Они замерзнут. Даже в Вест-Индии мы не впускаем в дом ночной воздух. Он нездоров, хотя и жарок.
– Там дело другое, – возразила Калландра, – там люди болеют разными лихорадками.
– Но и у нас здесь есть холера, тиф и оспа, – заметила Береника. – Всего пять лет назад случилась серьезная вспышка холеры, и это только доказывает мою точку зрения! Окна следует держать закрытыми, в особенности там, где есть больные.
Дамы пошли вдоль коридора.
– А долго ли вы прожили в Вест-Индии? – спросила Дэвьет. – И где именно, на Ямайке?
– О! Целых пятнадцать лет, – сказала ее спутница. – И в основном на Ямайке, да. У моей семьи там плантации, приятное место. – Она элегантно повела плечами. – Приятное, но скучное. Так не хватает общества и развлечений. Неделю за неделей ты имеешь дело с одними и теми же людьми. И в конце концов оказывается, что успела уже познакомиться буквально со всеми сколько-нибудь интересными личностями и выслушала все, что они знают.
Коридор разделялся надвое, и Береника намеревалась повернуть налево. Калландра же хотела повидать Кристиана Бека и решила, что в это время дня врач, скорее всего, будет у себя в кабинете, где он принимал пациентов и хранил свои книги и бумаги… Ей надо было идти направо.
– Тогда вам наверняка было нелегко сняться с места, – проговорила она, не испытывая особого интереса к беседе. – Англия – дело совсем другое, и вам, наверное, на первых порах не хватало семьи?
Росс-Гилберт улыбнулась:
– Когда я уезжала, расставаться было практически не с чем. Плантации потеряли свою прежнюю доходность. Помню, девочкой меня возили на невольничий рынок в Кингстоне, но рабовладение давно запрещено законом. – Она провела рукой по своей огромной юбке, смахнув прилипшую к ткани ниточку.
Потом, сухо усмехнувшись, Береника направилась своим путем, оставив собеседницу на пути к кабинету Кристиана Бека. Та вдруг занервничала: руки ее горели, а язык казался неловким. Смешно! Она, женщина средних лет, скромная вдова… Идет по делу к доктору… ну что еще можно подумать?
Калландра коротко постучала в дверь.
– Войдите. – Голос Бека был на удивление гулким. Леди Дэвьет никак не могла определить происхождение его почти незаметного акцента. В нем слышалось что-то среднеевропейское, но страну определить она не могла, а спрашивать у него не хотела.
Повернув ручку, попечительница распахнула дверь. Доктор Бек стоял возле окна, на котором перед ним лежали бумаги. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто вошел. В этом невысоком человеке чувствовалась сила, как физическая, так и духовная. На лице его выделялись прекрасные темные глаза и рот – чувственный и смешливый. Едва Кристиан увидел посетительницу, деловое выражение его лица сменилось явным удовольствием.
– Леди Калландра! Как я рад видеть вас! Надеюсь, ваше посещение не сулит мне никаких неприятностей?
– Ничего нового, – с этими словами дама закрыла за собой дверь. На пороге она придумала хороший предлог для визита, но теперь все слова словно куда-то разбежались. – Я пыталась убедить сэра Герберта в том, что сиделкам следует прикрывать крышками ведра, – выложила она с ходу. – Но, по-моему, он не видит в этом особого толка. Правда, он шел в операционную, и все мысли его были заняты предстоящей операцией…
– И это заставило вас попытаться вместо него убедить меня? – ответил Кристиан, вдруг широко улыбнувшись. – Я еще не встречал в этом госпитале даже пары сиделок, которые способны запомнить простое распоряжение более чем на сутки… просто запомнить, а не выполнить. Бедняжкам так докучают со всех сторон, да еще половину дня они голодны, а другую половину пьяны… – Улыбка исчезла с его лица. – Но при этом делают все, на что способны.
В глазах медика вспыхнул энтузиазм, и, нагнувшись к столу, он увлеченно заговорил:
– А знаете, я недавно читал очень интересную статью. Один доктор подхватил в Индии лихорадку и на пути домой лечился, выходя на палубу по ночам… Он снимал с себя одежду и обливался холодной водой. Можете в это поверить? – Бек следил за лицом Калландры, за выражением ее глаз. – Эта процедура великолепно снимала симптомы, он хорошо засыпал, а утром вставал отдохнувшим. Но к вечеру лихорадка возвращалась, так что он снова поступал тем же образом и вновь получал облегчение. При этом каждый последующий приступ был легче, и когда корабль прибыл в Англию, он уже выздоровел.