Дмитрия сразу прогнали от костра. Голодный (есть вонючие зелёные обрезки он не решился), окоченевший раб скрючился у тележного колеса на мёрзлой земле.
В голове ворочались мысли по поводу услышанного от Азамата. Юрий Кончакович, Рюрик Ростиславович – полузабытые студентом имена, относящиеся, кажется, к началу тринадцатого века…
А потом ночной мороз оставил в голове одну мысль – что до утра Димке не дожить. Замёрзнет насмерть, останется лежать скрюченным трупом, а половцы даже не огорчатся такому событию. Или Тугорбек расстроится? Всё-таки раб – это имущество. Больших денег, наверное, стоит.
С холодом приходило блаженное забытье. Мелькнуло румяное смеющееся мамино лицо. Зимний каток, залитый ярко-жёлтым светом. И папа, стоящий перед ним на коленях и надевающий коньки – так же, как Ярилов надевал свои берцы Азамату. Зима, скоро Новый год, Миллениум. Димка – первоклассник, а родители ещё живы.
Папа поднял лицо и вдруг превратился в тренера по рукопашному бою Сан Саныча. Тренер зло тряс потной лысиной и орал:
– Работай, Ярилов! Надо работать, двигаться! Никто победу на блюдечке не принесёт! Подумаешь, чемпион России – он таким же способом сделанный, как ты, Ярилов. Мамой и папой. Соберись, ты же не институтка из Смольного, ты боец, тля! У тебя руки длиннее, джеб используй. Встречным его, тля!
Ярилов очнулся. Над головой холодными плевками звёзд светилось морозное небо.
Вскочил. Начал размахивать руками, топать ногами. Когда вернулась чувствительность к пальцам – пошёл бить в воздух «двойками» и «тройками», не забывая отрабатывать и по голени воображаемого противника. Согрелся, продышался. Наконец, устал.
Пошарил пальцами по грязной земле. Нащупал куски гнилого мяса.
Подавил позыв рвоты и начал жадно есть.
Что мы имеем? Аптечку, тренированное тело, мозги. Надо только чуток времени разобраться в этой каше и понять, как использовать свои преимущества.
Хрен им, а не раб Дима Ярилов. Никогда питерец двадцать первого века не будет рабом у кочевников тринадцатого.
Как минимум – беком.
А то и ханом.
* * *Зимнее солнце неторопливо. Восток ещё только начал наливаться призрачно-серым, а муэдзин уже забрался на плоскую крышу временной мечети и призвал правоверных мусульман к первому сегодня намазу.
Всего несколько месяцев назад десант сельджуков из Румского султаната высадился в крымской Согдее, разбил союзное войско половцев и русичей и захватил город. Нет ещё здесь славящих Всевышнего мечетей, нет тонких минаретов, протыкающих небо. Но будут!
Бритоголовый человек давно уже не спал, смотрел в низкий закопчённый потолок. Поднялся с низкого ложа, налил из медного кувшина воду в таз. Умыл лицо. Угли в жаровне за ночь остыли, в комнате было холодно, и в воде попадались маленькие колючие льдинки.
Постелил молитвенный коврик, поднёс руки к ушам, произнёс первые слова:
– Аллаху акбар…
Нельзя думать о постороннем, молясь Всевышнему. Но бритоголовый не мог избавиться от дурного предчувствия, преследующего его со вчерашнего дня. А ночью ему снился обжигающий солнечный диск и мерзкая тварь – кобра, приготовившаяся к атаке.
В ткани времени образовалась дыра, её обугленные края жгли и не давали покоя. Бадр чувствовал это, и ему не терпелось проверить правдивость кошмара.
Торопливей, чем следовало, Бадр закончил намаз. Поднялся с коврика, подошёл к изголовью скромного ложа. Взял в руки маленький сундук из драгоценного палисандра.
Когда неделю назад Бадр заселялся в этот хороший, по местным меркам, караван-сарай, хозяин не скрывал удивления, что у столь бедно одетого путника весь багаж состоит из такой редкой и ценной вещи. Но серебряные дирхемы, щедро уплаченные за месяц вперёд, успокоили и обрадовали владельца гостиницы.
Снял с шеи маленький, хитро изогнутый ключ. Отпёр замок, достал сделанное из кости оружие. Погладил серую поверхность, покрытую причудливыми буквами, потрогал пальцем косо заострённое жало. Положил назад. Вздохнул и взял стеклянный флакон. Медленно вытащил пробку, оттягивая неприятный момент. Зажмурился, сделал маленький глоток. Жидкость мгновенно обожгла нёбо, обездвижила язык, бросилась в пищевод, прожигая внутренности. Грудь сдавило, и сил вдохнуть не было.
Почти теряя сознание, Бадр подошёл к тазу, упал перед ним на колени. Наклонил флакон, уронил несколько капель в воду. Поверхность покрылась рябью, замерцала. Бритоголовый дрожащей рукой вытащил из-за пояса кинжал, чиркнул кончиком острого лезвия по левой руке. Густая, почти чёрная кровь медленно стекала и капала в светящуюся сиреневым светом посуду.
Вода закипела, закрутилась воронкой. Бадр схватился за горло – воздух вдруг хлынул горячей живительной волной в ссохшиеся лёгкие, наполнил грудь.
На поверхности воды качались стебли степного ковыля. Бадр услышал топот копыт маленького каравана, скрип тележных колёс, увидел тёмный силуэт каменного балбала.
Резко выдохнул, упал, нечаянно опрокинув таз. Обессиленный, лежал на полу, в луже успокоившейся, обыкновенной и даже грязной воды.
Прохрипел:
– Дешт-и-Кыпчак. Шарукань. Ди-ми-трий.
Повезло хозяину караван-сарая. Деньги получил за месяц, а постоялец освободит комнату, прожив едва неделю.
* * *– Это ты чего изображал, а? Воинское учение?
Хорь стоял, слегка покачиваясь от выпитого кумыса. Хмыкнул:
– Говорил – не простой ты холоп. Пошли к костру, погреешься.
Димка пошагал за бродником. Половцы уже разбрелись по кибиткам на телегах; кто-то храпел здесь же, у огня, завернувшись в шкуры. Азамат не спал, задумчиво глядя на угли; да сидел, закутавшись в драную шубу, молодой парень с бледным лицом и испариной на лбу. Раскачивался и что-то бормотал.
Хорь протянул Диме деревянную миску и ложку:
– На, поешь, ещё осталось немного. Вижу, крест на тебе, а православный своему всегда поможет. Правда, нехристь? – это уже предназначалось Азамату.
Азамат не обиделся, протянул:
– Э-э-э. Бог один, имён у него много: что наш, Тенгри, что ваш, Иисус.
Димка ел кашу из разваренной крупы, почти несолёную, с еле уловимым привкусом несвежего мяса и попавшими в котёл пеплом и мелкими угольками. И думал, что ничего вкуснее в своей жизни не пробовал.
Хорь пытал Диму:
– Странный ты какой-то и одет не пойми во что. Вроде длинный вымахал, с добрую оглоблю, а бестолковый, с Азаматом даже справиться не смог.
Азамат лениво проворчал:
– Ну, ты полегче, Хорь. Я таких, как ты, с десяток узелком завяжу да за горку закину.
Хорь отмахнулся и продолжил:
– Топором-то как махал – я боялся, что ногу себе оттяпаешь. Блаженный какой, что ли? Князь-то кто у вас? Ну, главный кто?
Димка пожал плечами:
– Владимир Владимирович.
Хорь удивился:
– Видать, из дальней ты земли. Я всех ближних ваших князей знаю: в Рязани Ингварь сидит, в Галиче, Киеве и Чернигове – Мстиславы. И где у твоего Владимира стол?
– В Москве.
– Не знаю такого города. Видать, совсем маленький и далеко, – почесал в затылке Хорь.
– Далеко, – согласился Дима. И спросил: – А твой-то князь кто?
– Точно блаженный и головой хворый, – посочувствовал Хорь, – я же тебе ясно сказал – бродник я. У нас князей нет и ханов нет. Мы – люди свободные. Кого выберем – тот и главный.
– Ага. Разбойники вы, кто лихой да бесшабашный – тот и заправляет, – заметил Азамат.
Хорь обиженно засопел, пробурчал:
– Кому и разбойники, а кому – вольные да удалые.
Ярилов решился наконец и спросил:
– Извините. Вопрос, наверное, странный, но какой сейчас год?
Хорь хлопнул себя по кожаным штанам и захохотал:
– Я же говорил, что он башкой дырявый!
Азамат, наоборот, невозмутимо ответил:
– Год серой лошади.
Бродник продолжал смеяться:
– Вот, ещё один, головой скорбный! Какой ещё лошади? Год от сотворения мира шесть тысяч семьсот тридцать второй! Ты ещё скажи – год дохлого барана!
– Дохлого не бывает, – спокойно возразил кыпчак, – а барана позапрошлый год был.
Пока они препирались, Дмитрий лихорадочно подсчитывал в уме и перепроверял. По всему выходило, что нынче год – тысяча двести двадцать третий. И это совпадало с рассказом Азамата о походе на Киев мятежного Рюрика Ростиславовича вместе с половцами двадцать лет назад, в 1203 году. Дима не знал, радоваться ли, что он наконец точно определил время, в которое попал, или просто взять и разбить голову об камень. Решив, что камень от него никуда не денется, переменил тему:
– А чего с парнем случилось? Заболел, что ли?
– Это Тугорбека племянник, – объяснил Азамат, – руку себе третьего дня стрелой распорол. Вот, мается. А что, вылечить можешь? Ты камлать умеешь? Шаман?
Дима не ответил, поднялся. Излечение племянника Тугорбека – очень неплохое начало для выполнения плана по вписыванию в это время. Если уж угораздило попасть в начало тринадцатого века – надо не ныть, а играть теми картами, которые тебе сдали.
– А чего с парнем случилось? Заболел, что ли?
– Это Тугорбека племянник, – объяснил Азамат, – руку себе третьего дня стрелой распорол. Вот, мается. А что, вылечить можешь? Ты камлать умеешь? Шаман?
Дима не ответил, поднялся. Излечение племянника Тугорбека – очень неплохое начало для выполнения плана по вписыванию в это время. Если уж угораздило попасть в начало тринадцатого века – надо не ныть, а играть теми картами, которые тебе сдали.
Подошёл к парню, попросил:
– Дай, посмотрю руку.
Раненый не ответил – продолжал раскачиваться и что-то бормотать.
Сзади запыхтел Хорь, пояснил:
– Да он совсем плохой, лихоманка у него. Жар. Не слышит тебя.
Дима взял обмотанную грязными тряпками руку, осторожно посмотрел. Охнул:
– А откуда грязи столько? Вы чего с ним делали?
– Как чего? – удивился бродник. – Землю приложили. Можно, конечно, и конского навозу было, да Тугорбек не велел. Куренного шамана с нами нет, он дома остался. А мы лечить не обучены.
Дима вспомнил занятия по оказанию первой медицинской помощи и батальонного врача – капитана мед-службы. «Столбняк, тля, это вам не стояк! От столбняка и помереть можно, а стояк перетерпите как-нибудь!»
Дима зачерпнул воды из ведра, осторожно промыл рану. Присвистнул:
– Рана инфицирована, воспаление началось.
Вынул из бокового кармана брюк армейскую аптечку, которую сам дополнил кое-чем. Подцепил ногтем крышку, достал пробирку со стрептоцидом. Щедро засыпал порошком рану, попросил чистую тряпицу, перевязал. Напоил раненого кипятком, уложил спать у костра, накрыв шубой.
Хорь за манипуляциями Димы наблюдал с большим любопытством. Азамат философски заметил:
– Всё в руках Великого неба. Помрёт – значит, судьба у него такая. Кысмет.
А Хорь сказал:
– Я же говорю – странный ты, Дмитрий. Недаром мы тебя у балбала подобрали, там место колдовское, морочное. Три года назад ехали мы с ватаманом Плоскиней мимо этого пригорка за… кхм, скажем так, по делам…
– Да так и скажи, что ехали кого-нибудь пограбить, – вставил Азамат.
Хорь сделал вид, что не услышал, и продолжил рассказ:
– Вот, ехали мимо и подобрали одного. Ещё чуднее тебя, русич. Волосы, как у девки какой, длинные. Рубаха разноцветная, а порты узкие. И такая дрянь на лице – как бычий пузырь, из двух кружков. Сами кружки как бы тёмные, но прозрачные. Вот, тоже как ты, блаженный. Правда, гусли у него были чудные. Заморские, видать. Струн только нету, на суму похожи или на короб небольшой.
– Горазд ты врать, Хорь, – засмеялся Азамат.
– Да вот те крест, – побожился Хорь, – я сам видел. Знатно он на этих гуслях играл. И песня такая задорная! Точно про нас, про бродников.
Хорь два раза топнул в стылую землю, хлопнул в ладоши и затянул:
– И куда делся твой блаженный? – заинтересовался Азамат.
– Да на кой он нам сдался? Тем более гусли сломались быстро, – пожал плечами Хорь. – Встретились нам корсунские купцы, так мы его и продали. Помер уже давно, на серебряных рудниках рабы и полгода не живут.
Ошарашенный Ярилов молчал. Бродник точь-в-точь напел бессмертное «We will rock you».
* * *Встали перед рассветом. Позавтракали остатками ужина, быстро свернули бивуак, оседлали лошадей.
Хорь задумчиво теребил аркан.
– Тебя ведь не надо связывать, русич? Не сбежишь?
Ярилов потрогал ободранную шею и согласно закивал головой:
– Конечно, друг, зачем веревку? Куда я сбегу – к волкам в степь?
– Да я-то понимаю, – вздохнул Хорь, – но вот что хозяин скажет… А вот и сам идёт! Сейчас спросим.
Неулыбчивый Тугорбек неторопливо шёл к последней телеге. За ним шагали Азамат и ещё пара половцев.
– Ну ты, холоп, – негромко спросил хозяин, поглаживая висящий на поясе кинжал, – ты вчера над моим племянником шаманил?
«Помер пацан, – с ужасом понял Димка, – теперь точно – кирдык. Зарежет».
– Я жду ответа, раб.
Димка встряхнул рыжими вихрами. Помирать, так достойно. Стараясь не дрожать голосом, ответил:
– Да, бек. Я ночью сделал всё, что мог, чтобы твой племянник выздоровел.
Тугорбек подошёл вплотную, взглянул в глаза. Дмитрий не стал отводить взгляд, принял.
Тугорбек хлопнул Ярилова по плечу, рассмеялся:
– Молодец, холоп. Как там тебя? Димитрий. Мальчику хорошо, лихоманка прошла. Теперь есть попросил. Значит – выживет.
Дмитрий не выдержал – громко выдохнул с облегчением.
Подошёл Азамат, протянул Ярилову берцы:
– Забирай свою ерунду. Не понравились они мне, тяжёлые. Мне бек другие подарил, пусть продлит Великое небо его годы, – и притопнул по земле новеньким щегольским сапогом.
Уходя, Тугорбек сказал Хорю:
– И найди Димитрию кожух какой-нибудь. А то окочурится в своём дурацком кафтане от холода, а его-то лечить некому. Второго-то шамана у нас нет.
И засмеялся – как ворон закаркал.
Димка не выдержал, улыбнулся во все зубы.
Имя и берцы он себе уже вернул. Значит, и свободу вернуть получится.
* * *– А Шарукань – это большой город, – объяснял развалившийся в седле Хорь, – хотя и не такой, конечно, как у ваших князей строить принято. Вот туда и едем. Ещё два дня пути, если Бог даст лёгкую дорогу. Всё из-за обоза, конными-то мы бы быстро доехали. А так – медленно.
– А чего едем туда? – лениво спросил Димка и откинулся на мешках с чем-то мягким. Возница разрешил ему ехать на телеге, и только на подъемах приходилось соскакивать и подталкивать чудовищно скрипящую повозку в горку.
– Так к хану едем, к Юрию Кончаковичу. Наш Тугорбек будет на обиды жаловаться и проситься, чтобы в следующий поход обязательно взяли. А то курень-то у нас маленький, бедный. – Хорь горько вздохнул, – коши, то есть кочевые семьи, скотом небогаты, да и тому тесно, пастбищ мало. Вот Тугорбек и будет челом Юрию Кончаковичу бить, чтобы даровал кочевья побольше и у реки. Там трава гуще, заливные луга, бескормицы не будет. Но главное – в походы чтобы брал. Вот где раздолье! И саблей помахать можно всласть, и добычу, опять же, взять.
Димка лёг на бок лицом к собеседнику и подставил ладонь под щёку, чтобы было удобнее разговаривать:
– Хорь, а почему его так зовут – «Юрий»? Это же православное имя.
– Ну да, – согласился бродник, – он же – крещёный. Многие кыпчакские беки и ханы веру православную приняли. Дочек своих за русских князей и бояр выдают. Тут ведь – пограничье. И русичи местные, и кыпчаки – все на обоих языках говорят. Уж и не поймёшь иногда, кто где. Перемешались все – и кровью, и верой, и обычаем.
– Думаешь, хан даст беку, чего тот попросит?
– Должен дать, – убеждённо сказал бродник, – мы ведь не с пустыми руками едем. Вон, сколько телег – и все с подарками. И кожи, и шерсть, и меха. Серебро везём – правда, немного совсем. Я же говорю, курень у Тугорбека не очень богатый. Но главный-то подарок – в передней кибитке. Самое бесценное, что у него есть, бек решил Юрию Кончаковичу подарить…
Димка не успел узнать, что же такое самое дорогое предназначено хану – обоз встал на дневку. Соскочил с телеги, схватил уже привычно топор и деревянное ведро.
Имя-то и обувь ему вернули, а работу за холопа никто не сделает.
* * *Ярилов тащил два тяжёлых ведра к передней упряжке. Старался поймать ритм, чтобы неуклюжие бадьи не раскачивались, но всё равно – облил ноги ледяной водой. Остановился, громко выматерился.
Но тираду закончить не удалось. Димка заткнулся на полуслове. Войлочный полог кибитки откинулся, и тонкая смуглая рука в гремящих браслетах поманила Ярилова.
Юная красавица рассмеялась, обнажив ровные жемчужные зубки:
– Это на каком языке было сказано? Ни слова не поняла.
Димка почувствовал, как его кровь вспыхнула дурацким румянцем на чумазых щеках.
Девушка продолжала смеяться – будто рассыпала серебряные монетки по каменному полу.
– Ну, что ты молчишь? Или тебе губы носом прищемило?
Легко выбралась из кибитки, соскочила на землю. Чёрные волосы собраны в две тугие косы, кафтан вышит цветами.
Девушка подошла совсем близко, потрогала пальчиком Димкин нос – тот отшатнулся от неожиданности, неловко качнул бадьями, и вода вновь хлынула через края на штаны и берцы.
Незнакомке будто смешинка попала в алые губы – опять засмеялась. Аж ножкой в изящном сапожке притопнула от удовольствия.
– Точно Хорь про тебя говорил, что блаженного найдёныша в степи подобрали. Хотя для младенца ты великоват – вон какой вымахал! Как сказочный батыр Чухор, который для своей любимой золотую пыль с луны собрал. Вёдра-то на землю поставь, балбес. А то тебя водой в речку смоет, ха-ха-ха!
Димка стоял, растерянно глядя на красавицу. После двух дней неприятных неожиданностей, грубых собеседников, неаппетитных запахов и завшивленных шкур её вид поражал, как выстрел в упор. Причём – из гранатомёта.