– Вот тут ты не прав, Ромыч, – возразил Никита, не снижая темпа. – А когда ты не прав, так ты не прав. Я тебе вот что скажу, и Химик подтвердит. Мы не так чтобы очень давно в Зоне, но вот что подметили: мутанты и аномалии вроде как стараются поближе к людям держаться.
– Да ну? Бред!
Я берег дыхание (Никита у нас высокий, шаг у него широкий, за ним не так легко угнаться), но все-таки встрял в их разговор:
– Это не бред, а факт. Казалось бы, там, где люди, аномалий и мутантов должно быть меньше. Люди разряжают аномалии, уничтожают мутантов… Но все происходит ровно наоборот: больше всего аномалий по дорогам и на наиболее посещаемых тропах, а также вокруг населенных пунктов. И мутанты стараются держаться ближе к городам или сталкерским поселкам в Зоне. Жратвы им и в лесах хватает, но вот фактум эст фактум. Это по латыни, если что. Такой вот, Рома, парадокс.
Наемник потрясенно помолчал.
– Вы уверены? – наконец сказал он. – Ну, то есть, я всегда старался ходить по тропам, сами знаете… хотя если вы все больше напрямик, то, конечно… – Он обернулся, и я увидел, как он заинтересованно двигает своим крупным носом. – Глазастые вы, парни! А чем вы это объясняете?
– Вот тут и начинается самое интересное! – обрадовался Пригоршня и даже шаг замедлил. Я застонал.
– Никита, только не начинай опять…
– А что? – его было не сдвинуть с любимой темы. – Все же сходится, Химик! Сам же говоришь: стараются ближе к людям держаться. Короче, Шнобель, есть теория, что наша Зона возникла, потому что природа на людей обиделась. Так я считаю, что наше наблюдение как раз подтверждает эту теорию. Правда ведь?
– Вот это как раз бред. Природа неодушевленная!
– Да ты погоди, Химик, ты послушай…
– Не желаю слушать твои ненаучные фантазии, – отрезал я. – И вообще достало меня с тобой об этом спорить. Ты не первобытный человек, Никита, чтобы наделять природу антропоморфными фантазиями.
Шнобель только головой крутить успевал, слушая нас. Но по горящим глазам я понял, что ему как раз теория Пригоршни приглянулась.
– А чего! – вклинился он, когда мы входили под своды первых деревьев. – Вот этого слова я не понял, ну, морфное какое-то. Но ведь парень прав, все сходится! Обиделась природа, значит, устроила такие Зоны. Ну вроде болячек на Земле. А человек и туда забрался. И даже использует их, артефакты таскает, бабки зарабатывает, да? Поэтому природа стягивает аномалии и мутанты, чтобы людей наказать, ага!
– Так я же и говорю!.. – обрадовался Никита поддержке. – Сечешь, Ромыч!
Они с Пригоршней принялись рьяно обсуждать эту мутотень. Я сплюнул в сердцах. Темнота, детский сад! Чем они в школе занимались на уроках физики и биологии?!
Тут проснувшийся наконец Федор тоже подал голос:
– Зря, Химик, не веришь. Пока что твоя наука-перенаука не смогла объяснить, ни как появились Зоны, ни как работают… А тут все понятно, даже я…
– Вот именно, что даже ты!..
Я резко повернулся к нему, чтобы в лицо сказать все, что я думаю о таких умниках, и только поэтому заметил движение слева.
– Федор, ложись! – крикнул я, вскидывая калаш навстречу вырвавшейся из зарослей твари.
Похожий на гигантского богомола мутант мчался на молодого, срезая острыми как бритва конечностями кусты на своем пути, ветви осины хлестали по крепкому хитиновому панцирю. От него пули отскакивают, тут надо либо метко попасть гадине в глаз, что почти невозможно, ведь она скачет вверх-вниз, либо бросаться в рукопашную. Нужно срубить ей башку – но велик риск остаться без головы самому, попав под ее ноги-лезвия. Либо, как поступает большинство, – долбить очередями в одно место, где панцирь тоньше, пока не пробьешь. Если ударим все вместе…
Пригоршня со Шнобелем развернулись, тоже вскидывая автоматы.
– Федор, ложись! – снова закричал я.
Молодой остался стоять, где стоял, расставив ноги и глядя прямо в лицо мчавшейся на него машине смерти. Богомол петлял между деревьями, подбираясь зигзагами, но на последнем участке, когда до нас осталось метров двадцать, попер напрямую, вскидывая острые ноги.
Федор стоял прямо перед мутантом, перекрывая нам линию огня, шаря рукой по поясу, где висела кобура. Парализовало его от неожиданности, что ли, или соображалку отшибло? Я бросился вперед, чтобы оттолкнуть его. Но тут молодой выхватил из наконец расстегнувшейся кобуры пистолет, поднял на вытянутых руках, замер на мгновение, встретившись взглядом с зависшим в последнем прыжке мутантом, – и нажал на спусковой крючок.
Он сделал только один выстрел. Пуля вошла точно в правый глаз твари и, пробив хитиновую башку, вырвалась с другой стороны с фонтаном прозрачной жижи. Взметнулись руки-крючья, ноги сделали в воздухе вжик-вжик, как ножницами, – и мутант рухнул перед Федором.
– Сукин ты кот! – я опустил ствол. – Она могла тебя в салат покрошить!
Шнобель склонился над дохлым мутантом.
– Эй, откуда здесь верлиока?! До болот еще пилить и пилить!
Этот вопрос интересовал сейчас всех нас. Действительно, похожие на богомолов твари обитают на болотах, а до ближайшего тащиться три-четыре дня.
Подошедший ближе Пригоршня наклонился ко мне:
– Заметил, Химик, что верлиока эта какая-то…
– Тсс! – шикнул я. – Не сейчас.
Он отошел, пожав плечами.
Федор уже отпиливал десантным ножом лапу поверженной верлиоки.
– Не лень тебе тащить лишнюю поклажу? – попробовал остановить его Пригоршня. – Я тебе опять помогать не собираюсь, имей в виду.
Но молодой не бросил своего занятия. Его руки и куртка уже были заляпаны зеленоватой прозрачной жижей. Наконец он с торжествующим воплем отломил ногу и потряс ею над головой.
– Ага, милка, попалась! Обменяю тебя на патроны и натовскую пайку!
Он обожал шоколад, который клали в пиндосовский сухпаек.
Закинув ногу, с которой еще капало, Федор бодро заявил:
– Я готов, потопали.
Кажется, его меньше всего волновало, что верлиока делала так далеко от болота, что могло ее сюда пригнать. Пожива, как всегда, на первом месте.
Мы двинулись дальше. Идти приходилось медленно и печально, обходя или разряжая аномалии на пути.
– Когда их станет меньше? – все приставал к нам с Пригоршней Шнобель. – Вроде уже далеко отошли.
Мы с Никитой только переглядывались недоуменно. И действительно, обычно к этому времени аномалий становилось ощутимо меньше. Может, еще рано? Задрав голову, я посмотрел на солнце. Да нет, перевалило за полдень. Обычно в это время мы уже прогуливаемся как по бульвару. Ну, почти.
В итоге, когда около двух сделали привал, я был выжат, как лимон. Федор так сразу, скинув рюкзак, ничком бросился на траву и заныл, как у него устали ноги.
– А я тебе всегда говорил, нефиг носить автомат и пистолет разного калибра, – заметил ему Пригоршня, впрочем, без обычной своей ехидности: он тоже устал. Шнобель еще раз обошел поляну, убеждаясь, что аномалий нет, и сел, прислонившись спиной к своему огромному оранжевому рюкзаку.
– Ты бы еще его светящейся краской покрасил, Рома. И светоотражающей, – сказал я.
– А что, идея! – оживился Шнобель. – Не, я понимаю твою иронию, Химик, смешно смотрится. Но уж лучше ходить с попугайским апельсиновым рюкзаком, привлекая лишних мутантов, чем ненароком потерять в траве зеленый. Внутри же такие бабки! Ты в курсе, вместе считали.
– Логика в твоих словах есть, – признал я. – Ладно, с лирикой закончили. Федор, дуй за дровами.
Шнобель снял с рюкзака лопатку и поднялся.
– Я тут отойду, – немного смущенно сказал. – Мы вообще где? Я что-то с направления сбился.
– Пока что, Ромыч, с курса не сбились, не переживай. – Пригоршня сверился с компасом. – Норд-норд-ост. По азимуту на Помойку.
Я сел, привалившись к дереву, вытянул гудящие ноги, потер плечи.
– Ну что, вываливай.
Пригоршне нужно высказаться, он парень простой, долго держать в себе не может.
Никита огляделся, убеждаясь, что Шнобель с Федором скрылись за елками, после чего загадочно посмотрел на меня.
– Собаки-то были того, да, Химик? Тоже заметил, какие у них глаза?
– Какие?
– Да ладно, не прикидывайся! Ты лучше меня скажешь.
– Сам скажи, – настаивал я. – Ты потом только поддакивать будешь, а мне нужно убедиться, об одном ли мы говорим.
Никита присел рядом на корточках, сдвинув шляпу на лоб, почесал в затылке.
– Ну, странные они, – начал он задумчиво, подыскивая слова. С этим у него всегда трудновато, когда требуется выразить что-то необычное. – Такие, как бы сказать… – он покрутил в воздухе пальцами. – Пустые, что ли. Черные. Мертвые. Ну, не как у нормальных живых мутантов, короче. Такие, знаешь… вроде стоячей воды. В болоте, ага. Вот так, да, точно. Мертвые, как стоячая вода в болоте. Черная.
Я кивнул. Пригоршне удалось подобрать самые подходящие слова. У всех мутантов были одинаковые неподвижные глаза, прозрачные и темные, – именно как вода в болотном озерце. Что у собак на вокзале, что у верлиоки.
– Чего это с ними, а? – Никита заглянул мне в лицо. Он не любил всякие необъяснимые странности. А я любил всякие странности объяснять и якобы необъяснимым явлениям находить разумное объяснение.
Но на этот раз ничего разумного в голову не лезло, хоть ты тресни. Я покачал головой.
– Мало данных для обобщения, напарник. Давай подождем, посмотрим, может, еще чего вылезет. Ну или мне дельная мысль придет. По правде говоря, первый раз вижу нечто подобное.
– Ага, точняк! – подхватил Никита. – Я ж сам по случайке заметил, и не собирался ей в глаза смотреть, псине той. Только она, прежде чем кинуться, посмотрела на меня этак… короче, как будто сказать чего хотела. Типа предупредить, что ли.
– Не пей, мол, Никитушка, из копытца, козленочком станешь…
– Не веришь? – обиделся Пригоршня. – Говорю тебе, меня как ледяной водой окатило от этого взгляда! И внутри вроде голос сказал: не ходи, Никита, хуже будет. Вот.
– Ладно, не перегибай, Никита, – устало сказал я.
Он поднялся и отошел на другой конец опушки, отвернувшись. Я не стал его утешать, потому что не верю в такого рода мистику. Это он себе напридумывал, причем наверняка прямо сейчас, для красоты сочинил. Глаза – да, странные. А взгляд, голос… субъективно это. Пригоршня – тот еще фантазер.
– Может, новая разновидность мутантов, – предположил я. Вслух, но негромко, больше для себя. – Флуктуации аномальной энергии в районе Любеча породили новую мутацию среди потомства живущих в окрестностях города мутантов. Повреждение гена, отвечающего за цвет глаз…
– Опять заумь всякую бормочешь? – на поляне появился Федор, одной рукой сжимая охапку сушняка, другой таща сухую осину. – Костер-то где?
Я поднялся, начал раскладывать костерок.
– Тебя ждал. Клиент где?
– Отлить ушел. И отложить тоже. Так что я за ним не пойду, – предупредил мое указание Федор. – Не маленький, сам придет.
– Я схожу, – хмуро вызвался Пригоршня.
Тут послышался хруст валежника с той стороны, откуда мы пришли, и на опушку вывалился Шнобель.
– Вот и я. – Он воткнул лопатку в землю возле своего рюкзака. – Хотите, пожрать сготовлю? У нас обычно я всю жратву делаю. Не ресторан, конечно, но получше, чем в столовке. О чем трындели без меня?
Я послал Пригоршне предостерегающий взгляд, но тот еще дулся и в светские разговоры вступать не собирался. Огонь охватил лежащие внизу сухие веточки и лизал бревна, положенные сверху шалашиком. Шнобель хлопотал возле костра, доставая консервы и крупу. Отойдя так, чтобы дым не ел глаза, я прислонился плечом к дереву.
И вздрогнул, когда незаметно подошедший сзади Федор прошептал мне прямо в ухо:
– А лопатка-то у него чистая была, а, Химик?
Глава 3 Помойка
– Что?
– Лопатка чистая. Он ею не копал.
Я не выдержал и расхохотался.
– Ваня, какое твое собачье дело? Ты бы еще в штаны к клиенту заглянул, может, он и задницу неожиданно вытер?
Федор насупился.
– Это Зона, тут нужна бдительность. Вдруг он…
– Ну-ну? – подначил я молодого. Полет фантазии окружающих уже начинал доставать. Сначала Пригоршня с внутренними голосами и говорящими взглядами, а этот что выдумал? – Чего он? Динамит подложил там, где мы уже прошли? Или, может, инструмент в чистоте держит, чтобы не тупился? Или с большой нуждой у него не сложилось и лопатка не пригодилась? Твоя версия?
– Нет, но… – третий наш напарник помялся и, не найдя что сказать, обиделся: – Никогда ты меня не слушаешь!
– Я как раз слушаю. Давай, удиви меня.
Но Федор уже надулся:
– С тобой невозможно разговаривать. Что я ни скажу, ты меня высмеиваешь.
– Потому что ты вечно людей подозреваешь, а потом оказывается, что напрасно, – отрезал я. – А тут и вовсе, нашел к чему придраться – к сортирной лопатке!
– Да пошел ты! – вспыхнул Федор. Развернувшись, он вломился в кусты и скрылся в лесу. Ничего, скоро вернется, вспыльчивый, но отходчивый.
Шнобель действительно неплохо кашеварил. Сейчас он забабахал густой, нажористый суп из тушенки и риса, и мы с удовольствием навернули по две миски каждый. Из-за готовки мы потратили на привал часа полтора. Но, во-первых, первая половина дня выдалась утомительной (по причине странно навалившихся аномалий), и всем нужен был отдых. Во-вторых, мы все равно успевали в первую точку ночевки – заброшенный егерский домик за Любечской Помойкой. Помойка хожена вдоль и поперек много раз всеми, кому не лень, аномалий там отродясь не водилось, а мутантов давно уничтожили военсталы.
Ну конечно, какая-нибудь бродячая химка или дробилка может в любом месте поджидать, нельзя скидывать со счетов и залетных собак или мигрирующую стаю крыс. Но это так, маловероятные мелочи, которые задержат нас не больше, чем на полчаса.
Собрав котелки, закопав мусор, залив костер, мы выдвинулись дальше. Обед прибавил сил, шагалось легко и свободно. Набежали облака, стало пасмурно, зато немного потеплело. Когда-то Помойка была посещаемым местом, там жили полчища крыс, и новички ходили туда бить их и собирать хвосты. Поэтому нам часто попадались протоптанные тропы. Где-то с полчаса мы даже шли по одной, сэкономив силы и время.
Когда вышли к Помойке, было около шести. Мы как раз успевали пересечь ее и до темноты устроиться в «егерятнике», как называли сталкеры егерский домик. Тени стали длиннее, затем лес кончился – и Помойка предстала перед нами во всей своей помоечной красе.
Конечно, это была не обычная бытовая помойка. Сюда свозили еще в советское время все, что следовало скрыть от глаз обывателя. Все, что изымалось из обращения, так как нарушало имидж советской власти либо попадало под запрет уже после производства или выпуска. Стотысячные тиражи ставших неугодными книг, бракованная одежда, мебель, домашняя утварь. Сюда же свозили списанные ушлыми директорами магазинов или складов продукты, которые не удалось тайком продать на сторону. Собственно, на этих продуктах и завелись крысы, да так и остались, а потом мутировали.
Причудливое место эта Помойка. Когда-то ее огораживал высокий железный забор, чтобы глаз простого человека не видел ошибок руководства. Потому ее и вынесли так далеко за город. Теперь забор местами обвалился, на Помойку пробрался лес. И растут кусты на холмах из стульев, из растрескавшегося концертного рояля торчит березка, лианы плюща покрывают гору намокших книг. Хорошо утоптанные тропки пересекают Помойку во всех направлениях.
Там, откуда мы подошли, забор стоял, но одна секция повалилась, открывая широкий проход. И первое, что мы увидели, когда лес закончился, – жарка, загораживающая весь этот проход.
Мы остановились в нескольких метрах от забора.
– Это еще что за хрень?! – возбужденно закричал Федор, размахивая руками. – Нет, вы только поглядите, откуда она тут взялась?!
– И верно, что за фигня? – Пригоршня почесал в затылке. – Химик, ведь ее тут раньше не было? Или меня память подводит?
Я задумчиво покачал головой. Как нарочно, честное слово. Что-то непонятное творится с Зоной. Даже с учетом того, что Зона вообще странное и непредсказуемое место. Сколько раз мы тут ходили – никогда ни одна аномалия не догадалась перекрыть вход на Помойку. И вот поди ж ты… Какое неудачное начало похода! Надеюсь, дальше пойдет легче.
– Обойти никак? – деловито осведомился Шнобель.
– Нет, Ромыч, – сказал Пригоршня. – Ну то есть можно, ясное дело, да это ж какого крюка надо давать…
Шнобель вытащил горсть гаек из мешочка на поясе.
– Сейчас разведаем подходы…
Ржавый, с редкими хлопьями красной краски забор тянулся влево и вправо, скрываясь где-то там за деревьями. Он был высокий, метра три, – не перелезть. Пространство между лесом и Помойкой заполнял малинник, кусты кое-где перемежались низкорослым орешником.
– Так, отставить панику! – велел я громко. – Рома, вернись! Твои гайки еще пригодятся. Федор, успокойся. Пригоршня, не дезинформируй общественность. Этому забору черт знает сколько лет, где-нибудь обязательно найдется еще одна дыра. Так что медленно идем вдоль периметра, прощупывая тропу, и ищем другой проход или слабое место.
Крюка, конечно, пришлось дать, но надо сказать, что, хотя шли мы медленно, постоянно проверяя дорогу впереди, слабое место в заборе обнаружилось довольно быстро. Одна секция накренилась, верхний угол качался под ветром. Шнобель с Пригоршней быстренько на-шли поваленное, но еще крепкое дерево, вставили его в щель, поднажали – и рифленый железный лист вышел из креплений. С мерзким скрипом он упал на землю, открывая вид на растрескавшиеся шкафы. Из полуоткрытых дверей выглядывали нежно-зеленые побеги.
Было полшестого, я предвкушал сытный ужин и раннюю укладку на ночь – меня уже покачивало, тянуло в сон: сказывался вчерашний недосып. Я беспрестанно зевал, чем вскоре заразил всех в отряде. Мы гуськом шли между мебельными стенками, в остатках полировки отражались наши искривленные лица. Много где панели ДСП разрушались, и под ногами поскрипывали влажные опилки. Впереди шагал Пригоршня с компасом и длинной палкой в вытянутой руке, чтобы разрядить невидимую аномалию раньше, чем вступит в нее. Пока что, правда, больше аномалий не было.