Проблема эта существует вовсе не только в государстве Российском и вовсе не только у интеллигенции тюркских народов. Такой цивилизованный народ, как французы, тоже испытывает порой некое неудобство… Ведь предков современных французов, галлов, завоевали римляне, и за какие-то полтора-два столетия галлы напрочь забыли свой язык, перешли на латынь, практически полностью сменили культуру… Обидно!
«Приятно предположить, что, наверное, галльский язык не так уж сильно отличался от латыни…» — предполагает авторитетный научно-популярный труд, изданный при финансовой поддержке французского посольства [1 Об. С. 66]. Конечно, не утверждает истину в последней инстанции, как Олжас Сулейменов, а предполагает. И сказано как бы почти шутливо, как бы и не всерьез… Так, на уровне ни к чему не обязывающего «может быть». Но ведь проблема та самая.
Если всерьез говорить о заклятых южных друзьях Южной Руси… То разве русские и половцы строили единое государство? Финноугорские и балтские племена участвовали в строительстве Руси, но вот тюркские — никогда. Славянские племена полян и древлян, славяно-финские вятичи платили дань хазарам, венгры и печенеги чуть не взяли Киев; печенеги и половцы разоряли города Южной Руси… Все это было — но вроде как-то трудно считать набег или даже взятие города участием в строительстве общего государства.
Если даже торки, печенеги, черные клобуки, бродники, особенно половцы, «оседали на землю» и становились частью Руси — ниоткуда не видно, что они играли какую-то особую, хоть в чем-то исключительную роль…
Варяги были не лучше? Наверное. Но ни в летописях, ни в литературе Древней Руси — ни в едином произведении! — нет ни словечка про «топот варяжского набега». Ни одного упоминания «поганых варягов» или «горе с севера». То ли варяги все же вели себя иначе, то ли воспринимались иначе.
Про печенегов и половцев хотя бы нет поговорок типа «незваный гость хуже татарина». Поговорка политически некорректная, что тут и говорить — но ведь и она характерна. Не сказано ведь — «незваный гость хуже варяга».
«О каком-то культурном взаимодействии Руси и татарщины можно говорить, опять-таки лишь закрыв глаза на длинный ряд красноречивых свидетельств… что русское национальное самосознание вырастало не на почве тяготения к татарщине, а прямо наоборот, на почве возмущения татарским игом и сознательного отталкивания от татарщины, как от чужеродного тела в русской жизни. Это чувство объединяло всех русских людей от простой деревенской женщины, пугающей своего ребенка «злым татарином», до монаха-летописца, именовавшего татар не иначе как «безбожными агарянами», и до любого из князей, неизменно заканчивавшего все свои правительственные грамоты выражением надежды на то, что Бог «переменит Орду». Куликовская битва, завоевание Казанского ханства воспринимались народным сознанием как великие акты национально-религиозного значения. И вот всю эту подлинную историческую действительность нам хотят подменить какой-то трогательной русско-татарской идиллией!»[107. С. 34].
К сказанному Андреем Кизеветтером можно добавить еще одно: никакой другой народ не отразился в народном сознании страшнее и хуже, чем татары. Причем речь идет явно не об этносе казанских татар, даже не о крымских татарах, «прославленных» страшными набегами и уводом в рабство людей. По тексту фольклорных песен очень хорошо видно, что речь идет о татарах — сборщиках дани, баскаках, чиновниках Золотой Орды:
Эта «веселая» песня — одна из многих, а ведь ни шведский «потоп» XVII века, ни века противостояния с Литвой и Польшей, ни две мировые войны с германцами, ни набеги варягов не впечатались так жутко в народное русское сознание. Нет в народной памяти ни поляка, ни немца, ни шведа, — беспощадного сосальщика дани, жестокого, беспощадного в принципе врага.
Ни выход к Балтике в начале XVIII века, ни взятие Варшавы в 1795 году, ни даже взятие Берлина в 1945 году — ничто никогда не поднималось до такого уровня значимости, как взятие Казани или Крыма: до уровня религиозной победы над «погаными», борьбы сил добра и зла.
Таковы факты.
Выдумывая русско-татарскую идиллию и культурную смычку, евразийцы были вынуждены игнорировать историю реальной Руси-России, ее фольклор и этнографию. Тот русский народ, который поскреби — и найдешь татарина, от начала до конца выдуман ими, а факты, противоречащие выдумкам, отрицаются или замалчиваются.
Тогда откуда же эта идея русско-степной дружбы, упорно всплывающая вопреки всякой реальности? А оттого, что очень хочется. Ведь даже утверждения «наших евразийцев» о половецкой крови в жилах князей Древней Руси — и то не имеют оснований. Они правы в том, что кровь династии, родственные связи монархов — это очень важно для средневекового человека. Под видом личных связей тут складываются важнейшие политические союзы, завязываются узлы международной политики. Некоторые из князей Древней Руси и правда женаты на половчанках. Но посмотрим, насколько это типичное явление?
Глава 7 Кто на ком стоял, или чья же это все-таки династия?!
Начнем изучать родословную правящей династии с самого начала. Сам Рюрик, его сын или внук Игорь-Ингвар, жена Игоря Хельга-Ольга — все чистокровнейшие скандинавы, пробы некуда ставить.
Соответственно и Святослав — скандинав, варяг, хотя и со славянским именем.
Владимир… Варяг по отцу, он происходит вроде бы от некой Малуши, и имя это как будто славянское. Была Малуша якобы рабыней, и потому был Владимир «рабичич» — то есть сын рабыни. Потому и отвергла его гордая Рогне-да, дочь полоцкого князя, предпочла Владимиру его брата по отцу, Святополка: он-то был сын женщины благородной. «Не хочу разувать сына рабыни!» — сказала Рогнеда: в славянский свадебный церемониал входило и разувание женой мужа, в знак ее супружеской покорности.
Впрочем, говорят о бедной Малуше и совсем другое: например, что Владимир Святой — это еврей по матери, имя его матери Малуши означает на иврите «дочь царя» и сам он никакой не рабичич (сын рабыни), а «раввинич» [109. С. 53–54].[35]
Бред бредом, но ведь даже этот бред показывает, как мало мы знаем: сколько самых невероятных глупостей можно навертеть вокруг немногочисленных имен и личностей из летописей и легенд.
Есть и другая, куда более убедительная версия имени Малуши; состоит она в том, что мать Владимира Малуша — норвежка и ее имя — это славянская версия скандинавского имени Малфрид. Так ли это — трудно сказать, но во всяком случае, версия эта куда реальнее, чем «раввинич».
Итак, третий князь Руси Владимир — варяг то ли наполовину (если Малуша славянка), то ли варяг в той же степени, что и Рюрик.
Сын князя Владимира-Валдамара, князь Ярослав-Ярицлейв — варяг он то ли наполовину, то ли на четверть. И может быть, славянин на одну четвертую. Может быть.
До христианизации Владимира четверо из его бесчисленных жен были скандинавского происхождения, остальные были и касожками, и болгарками, и славянками… Любвеобильный он был, князь Владимир.
Но Ярослав — уже человек более приличный; по крайней мере официально у него нет гарема; Ярослав женат на Ингигерд, дочери шведского короля Олафа, — и процент варяжской крови в жилах его двенадцати сыновей опять повышается… ведь все они — от варяжки Ингигерд.
С варягами роднились и после Ярослава: у одного из внуков Ярослава была шведская жена, а норвежские короли дважды женились на русских принцессах.
Причем после гибели Гаральда Норвежского под Гастингсом в 1066 году его вдова Елизавета Ярославна не уехала из Скандинавии: она вышла замуж за короля Дании Свейна II.
Спустя сто лет Сигурд Норвежский берет в жены дочь князя Мстислава со скандинавским именем Малфрид.
А после смерти Сигурда Норвежского его вдова Малфрид Мстиславовна тоже вышла замуж за датского короля Эрика Эймуна.
Еще у одного датского короля, Вольдемара I, тоже была русская жена.
Гита-Эдгита, дочь последнего саксонского короля Англии Гарольда, — ее варяжкой никак не назовешь. С ее отцом воевали как раз варяги, близкие родственники Ярослава — его зять, тоже Гаральд.
Гита-Эдгита, дочь последнего саксонского короля Англии Гарольда, — ее варяжкой никак не назовешь. С ее отцом воевали как раз варяги, близкие родственники Ярослава — его зять, тоже Гаральд.
Но сама Гита-Эдгита стала женой Владимира Мономаха тоже не без участия скандинавов-варягов! Муж тетки Владимира пал под Гастингсом, чтобы отнять престол у Гарольда Саксонского. Победители разделили между собой побежденных, как скот, и делали с ними что хотели — в самом буквальном смысле слова. Такая же судьба ожидала и Гиту — но вдова Гарольда успела бежать в Данию. Датчане дали приют семье погибшего короля, вырастили сироту и выдали замуж — за владыку достойного, известного, но, с другой стороны, живущего достаточно далеко.
Гите-Эдгите было четыре года, когда она в последний раз видела белые скалы Англии. Ей было семнадцать, когда ее выдали замуж. Несколько раз за эти годы посланники норманнских владык Британии появлялись в Дании, толсто намекали, как бы хорошо выдать замуж Гиту за кого-нибудь из знатных нормандцев…
Логика понятная — став женой сильного владыки, Эдгита дарила ему сыновей — прямых наследников Гарольда. Муж или сын Эдгиты мог захотеть скинуть нормандцев и сам усесться на престоле Британии. А если Эдгита выходит замуж за нормандца — законные наследники престола роднятся с захватчиками, норманнская династия становится как бы законной.
Датчане поступили справедливо, и Русь породнилась с еще одним родом европейских владык.
Но конечно же, варягами на престоле Руси и русскими принцессами, женами варягов, дело не ограничилось.
Русских жен имели четыре венгерских короля, двое русских князей — венгерских жен. Только одна русская княжна была замужем за чешским владыкой, но «зато» у трех русских князей были чешские жены.
У двух русских князей были жены из рода князей западных полабских славян. Живших близ Балтики называли поморянами — теми, кто живет близ моря. От славянского слова Поморье произошло и немецкое Pommern — Померания. Итак, две поморянские-померанские жены, а у трех померанских князей — русские жены.
Жен из Византии взяли семь князей Древней Руси. Двое из них сыграли исключительную роль в истории Руси — Владимир Красное Солнышко и Роман Галицкий — в 1200 году он женился на византийской княжне из рода Ангелов, родственнице императора Исаака II.
Четыре раза византийские императоры женились на русских княжнах.
В 1104 году Исаак Комнин женился на Ирине из Перемышля, дочери Володара.
Владимир Мономах отдал дочь Марию в жены изгнанному из Византии князю Льву Диогену — он называл себя сыном свергнутого императора Романа Диогена (правда ли это — до сих пор точно не известно). Лев Диоген пытался завоевать себе престол и вторгся в Болгарию, но потерпел поражение и был убит. Сын Льва и Марии Василий был убит на Руси в 1136, сама Мария умерла лет через десять.
Не все браки с византийцами кончались так плачевно: дочь Мстислава Владимировича, внучка Мономаха, в 1122 году вышла замуж за Андроника Комнина. Брак оказался удачным.
Византийский князь из дома Ангелов женился на Ев-фимии Черниговской.
Одна из дочерей Ярослава-Ярицлейва, Анна Ярославна, стала женой французского короля Генриха I (1008–1060, правил с 1035 года). В 1044 году первая жена короля, Матильда, умерла бездетной. Королю было всего тридцать шесть лет, династические дела еще можно было поправить. В 1049 году в Киев прибыло посольство, в составе которого находились два епископа. Посольство прибыло с предложением брака, и предложение это было принято.
Интересно — никто в этом случае не заводил речей о том, что король Франции Генрих слишком мало сжег городов, слишком мало перебил народу, чтобы отдавать за него дочь: лишнее доказательство того, что Ярицлейв с Гаральдом говорил как сородич с сородичем, варяг с варягом. Но на иноплеменника-француза эта варяжская система ценностей не распространялась: ведь эти чудаки-французы не устраивают такой прелести, как вики, им чужды вольные набеги, да и в Валгаллу они, скорее всего, не попадают.
В 1051 году состоялась свадьба Анны с Генрихом, через год родился сын Филипп. Всего через восемь лет Генрих Французский умирает; Филипп сделался королем Франции, Анна — регентшей при малолетнем сыне. «Анна Регина» подписывала она под документами латинскими и славянскими буквами (между прочим, и Генрих, и его сын Филипп были практически неграмотны, в отличие от русской жены и матери).
Не прошло и года после смерти короля Генриха в 1060 году, как Рауль де Крепи, граф Валуа, попросту похитил Анну. Его вторая жена была жива, ему даже угрожало отлучение от церкви за насилие и двоеженство. Но Анна отвергла обвинение в похищении! Она заявила, что по доброй воле поехала с Раулем!
Рауль развелся со второй женой под предлогом ее неверности и вступил в новый брак. Он даже был фактическим регентом, пока Филипп не вырос. Как только Филипп стал взрослым, влияние и Рауля, и самой Анны стремительно сошло на нет. Рауль де Крепи умер в 1074 году. Года смерти Анны мы не знаем — такое незначительное место занимала она в государстве. Последний документ, подписанный «Анна, мать короля Филиппа», датируется 1075 годом. В 1085 году король Филипп даровал ренту церкви Святого Квентина де Бовэ за поминания «моего отца и моей матери». По-видимому, Анна Ярославна умерла в это десятилетие, между 1075 и 1085 годами.
Остается добавить — судя по всему, что мы знаем, оба французских брака Анны Ярославны были удачны.
Но французский брак — все же явление исключительное; больше всего русские князья роднились с поляками и с немцами.
Поляки явно не основывали династии на Руси, не с них началось — но в киево-новгородский период нашей истории у восьми князей Руси были польские жены, а одиннадцать русских княжон были замужем за поляками. О заклятых друзьях Руси с запада я написал другую книгу [21], и здесь не буду развивать этой темы.
У шести князей Древней Руси были немецкие жены, в том числе у двух великих князей, сидевших на киевском престоле: у Святослава II и Изяслава II.
В Германии русские жены были у двух маркграфов, одного графа, одного ландграфа и одного императора Священной Римской империи германской нации. Это история еще более романтическая, чем история жен Генриха Французского и Гаральда Норвежского.
Евпраксия Всеволодовна, внучка Ярослава Мудрого, приходилась родной племянницей Анне Ярославне, королеве французов.
Первым мужем Евпраксии был Генрих Длинный, маркграф Штаденский. Судя по тому, что мы знаем, женщина была счастлива в первом браке, но Генрих Длинный умер в 1087 году, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. Евпраксия всерьез решила постричься в монахини в Кведлинбургском монастыре.
Генрих посещал аббатису этого монастыря и был поражен красотой юной вдовы. В декабре 1087 года его первая жена Берта умерла (ходили слухи, что император ей очень помогал в этом). В 1089 император Священной Римской империи германской нации Генрих IV женился на Евпраксии Всеволодовне. Евпраксия была коронована как императрица под именем Адельгейды. Этот брак оказался не удачен. Страстная влюбленность императора остыла сразу, как только он «добился своего». Положение Евпраксии-Адельгейды при дворе сразу же пошатнулось, а тут еще император связался с довольно страшненькой сектой николаитов, поклонявшихся дьяволу.
Николаиты служили своему божеству довольно просто — устраивали жуткие оргии. Во время этих чудовищных пьянок они кощунствовали, плевали и мочились на священные символы христиан и, конечно же, предавались свальному греху.
Евпраксия участвовала в оргиях — сначала не очень понимая, что происходит. Потом ее прямо принуждал муж-император. О нравах же николаитов ярко говорит такой факт: однажды Генрих предложил Евпраксию-Адельгейду своему сыну Конраду. Конрад, сверстник императрицы, был с ней дружен; он с отвращением отказался от предложения отца, но положение Евпраксии от этого стало еще тяжелее.
Дальнейшее соединяет в себе черты авантюрного романа, семейной драмы и исторической хроники. С 1090 года развернулась борьба Генриха IV с папой Римским: за обладание Италией. Император поселился в Вероне и вел с папой Римским не только словесную войну. В Вероне Адельгейда содержалась под строгим надзором. Император ей уже не доверял. Как говорили во все времена, она слишком много знала.
В 1093 году Евпраксия бежала, нашла убежище в Каноссе, в замке одного из самых непримиримых врагов Генриха, маркизы Матильды Тосканской. По совету Матильды она направила жалобу на своего мужа в адрес церковного Собора в Констанце (1094). Собор признал Генриха виновным в ереси, в поклонении дьяволу и в том, что он насильно втягивал в это безобразие свою жену.
Матильда тем временем представила Евпраксию-Адельгейду папе Римскому Урбану II. Урбан посоветовал Евпраксии лично предстать пред церковным Собором в Плаценции (1095). Она публично покаялась перед собором и рассказала об оргиях и собраниях секты николаитов.