Серёга, так тот вообще вёл себя как безумный, как будто на свете не осталось ни одной бабы, а лишь одна Светочка. И вот только она одна смогла забеременеть и родить. Он даже продал по сходной цене старую – то есть совсем новую голубую коляску в белый горох, потому что уже из моды вышла, – и купил какой-то безумный агрегат с сумками, бутылками, закрылками, шасси и цвета «дипломат».
Мальчика назвали Сашей. И появился у студентки медицинского института и простого шофёра-дальнобойщика сын Александр Сергеевич Шевченко. Потому что, вы помните, когда в начале этой главы Софья Константиновна Заруцкая отправлялась к Светлане Степановне со своей новостью, то последняя была Шевченко. Вот! Так это фамилия мужа, а девичью Светочкину фамилию автор ни за что не назовёт! Иди, знай! Может, папка её с описываемых пор уже до генерала дослужился и, узрев свою (или похожую) фамилию, срочно состряпает против вашей покорной слуги какое-нибудь дельце. Тем более что далее я сообщу порочащие выдуманных персонажей сведения.
Конечно, если ты Александр Сергеевич, да ещё и в русскоговорящей стране, то тебе лучше быть Пушкиным. А уж если ты Шевченко, то рождайся себе спокойно на «Вкраине милой», и пусть зовут тебя Тарас Григорьевич. Но что вышло, то вышло. Я лично космополит, чего и вам желаю.
Обласкан Александр Сергеевич Шевченко с самого младенчества был по самое не балуй. У Светочки даже наступило временное перемирие со свекровью, потому что бабушка была от внука без ума. Нассыт в глаза – божья роса. И в данном конкретном случае – никаких иносказаний и пословиц-поговорок.
Так что Светочка безо всяких академических отпусков продолжила учёбу. И даже безо всяких вторых слов и напоминаний стала выделять бабушке своего сына по целой вязке бананов с каждого рейса, по одной упаковке туалетной бумаги и по два куска мыла. Бабка с восторгом показывала младенчика соседям и умилялась: «Ах, вылитый Серёженька в детстве! Миловал бог!» А Светочка говорила всё ещё незамужней подруге Тине: «В общем, даже с такой тварью можно жить, по крайней мере, на няньке экономлю!» Год продолжался такой аттракцион невиданной свекровиной любви и неслыханной щедрости невестки.
А потом у годовалого Александра Сергеевича стал проклёвываться... нос. Он забавно пускал пузыри, топал в красивых иностранных одёжках, привезённых папой, лепетал, гремел в дорогущие погремушки и калечил коллекционные грузовички. И когда его укутывали и выводили на прогулку, то тем, кто в курсе, он сразу напоминал о небезызвестном произведении Николая Васильевича Гоголя. И Светочкина свекровь стала к внуку остывать. Гораздо быстрее, чем остывает звезда или даже бутылка водки в ведре с ключевой водой.
У них со Светочкой открылись и нагноились старые раны.
Серёга взвыл белугой и стал бесперебойно уходить в рейсы. И даже выкупил свою фуру в собственность. А Светочка параллельно устроила ему дикий скандал с требованием немедленного отделения в трёхкомнатную квартиру. Коя и была приобретена на имя Шевченко Светланы Степановны к концу шестого курса. Доверенным лицом и посредником выступал Светочкин отец – Степан Степанович. Он и занимался всем делопроизводством.
И вот именно здесь, в этом месте пространства-времени, и познакомились выпускница медицинского вуза Светлана Степановна Шевченко и врач-интерн акушер-гинеколог первого года обучения/службы Софья Константиновна Заруцкая.
Сейчас-сейчас, всё узнаете...
Светлана Степановна в последний семестр стала очень близка с отцом. Буквально ей было не лень каждый день пилить через весь город с двумя пересадками, чтобы то Сашеньку своего родителям на денёк-другой подкинуть (чем вызывала крайнее неудовольствие его тётушки – своей младшей сестрицы), то с папой на кухне посидеть, по душам покалякать о делах своих скорбных. Да, мол, Серёга хороший муж, кто бы спорил. Да-да, папа, я сама выбирала, ты не препятствовал. Да, папуля, Сашенька на тебя похож, прямо копия! Даже больше, чем я, – он действительно твоя абсолютная копия, потому что он – ха-ха! – мальчик. Ах, если бы все мужчины были так остроумны, как мой отец! А эта дрянь, моя свекровь, мало того что все деньги у нас забирает, есть буквально не на что, а сама икру из банок ложками лопает и сливочным наилучшим слезящимся маслом от бруска закусывает прямо без хлеба, так ещё теперь и Сашеньку возненавидела за то, что он не их быдляцкой породы! Я же, папа, хотела его Стёпой назвать. Чтобы ещё один Степан Степанович был! Ну, пусть и Степан Сергеевич. Всё равно Эс Эс... Я же сразу заметила, что он весь в тебя. Как только мне его первый раз к груди приложили, поняла – не прервётся твой добрый крестьянский род на земле, батя! Сильный в тебе ген – никто и никогда не переборет, не будет доминировать! Так эта тварь вместе с мужем моим разлюбезным чуть со свету меня не сжили, всё Сашенька да Сашенька! А я что – я женщина подневольная, в чужом доме горькую свою чёрную горбушку глотающая, выбора у меня нет – подчинилась. (Вообще-то именно Серёга хотел назвать сына Степаном, чтобы сделать тестю приятное, а не потому, что что-то там рассмотрел или проглядел. Но Светочка упёрлась носом... простите, рогом. Саша – и баста! Александр! По секрету скажу – автор-то всё знает! – что именно Сашей звали того самого брюнета, который был вовсе не воображаемый, а самый настоящий, просто Светочку вообще не замечал, а вот она в него как раз была очень влюблена и даже крестовый свой поход за похудение начала именно из-за того самого Александра. К которому питала нежные чувства до сих пор. Он же не только о существовании этих тёплых чувств, но даже о наличии в природе самой Светочки не подозревал. Медицинские институты большие, всех не перелюбишь, не пересмотришь и даже не заметишь.)
Частенько ночевать оставалась в отчем доме, если Серёга был в рейсе.
Короче, долбила-долбила Светочка папу и додолбила. Согласился он помочь ей квартиру купить. Если, конечно же, Серёга продаст свою фуру – всё одно из него коммерсант не слишком масштабный, пусть, как и прежде, его не то дядя, не то крёстный, не то кто он там... Как? Зяма? Вот Зяма этот пусть и договаривается. Потому что муж твой лопух. Я его уже несколько раз пытался запихнуть в политех хотя бы на «автомобили и автомобильное хозяйство» заочно. Какой там! А мне пошли бы навстречу... Но стыдно же, блинский блин! Всему же есть предел! Серёга икс от игрека только в том уравнении из трёх букв, что на заборе написано, отличает. Да-да, я знаю, что он в уме лихо цифирью оперирует. Особенно если в рублях. Как тот мальчик у Аверченко: «– Та-ак. А сколько будет, если сложить сорок семь и девяносто два? – Рубль тридцать пять... – Что-о-о? – Пол... полтора рубля. – О господи! Я вас не о деньгах спрашиваю, а о числах!» Что, не читала? Да ну «Преступление голубого шакала» же! Аркадий Аверченко. Гимназист сдаёт экзамен... Вот и мой зятёк примерно так же... М-да! Знаешь, Светлана, вы с Сергеем прекрасная пара! Очень друг другу подходите. Но, зная твой характер – ты же моя дочь, моя копия, я знаю твой характер, потому что знаю свой! – так вот тебе не мешало бы быть иногда добрее, терпимее и не задирать слишком сильно перед этими простыми, но нормальными в общем и целом людьми, свой... Ну да, ну да, прости... Наш нос... Помогу чем смогу. Да только Серёга тоже пусть пошевелится.
Для начала папа Степан помог с распределением, как когда-то уже помог с поступлением. Светочка получила акушерство и гинекологию с прохождением интернатуры в приличной больнице. В той самой, где уже проходила интернатуру Соня. Последняя, закончив институт, выпорхнула из родительского гнезда и сняла однокомнатную квартирку в непосредственной близости от больницы. Простенькую, без евроремонтов и душевых кабинок. Самую элементар-ную квартирку. Деньги на квартплату Софья Николаевна зарабатывала массажами. Нет, не интимными, а самыми обыкновенными – от лечебных до расслабляющих. Ну, и ещё в фармфирме подрабатывала. Не бездельничала. За свободу надо платить. А независимости и вовсе не бывает, это сказки для душевно нестабильных.
Серёга снова продал свою фуру тому же Зяме, у которого прежде её выкупил, папа помог деньгами, и вот Светлана Степановна Шевченко стала собственницей трёхкомнатной квартиры с прекрасной планировкой, в доме, что находился через дорогу от больницы, куда она была распределена.
Домик, предвестник таунхаусов, и ненавистная свекровь остались в прошлом. Чета Шевченко въехала в абсолютно самостоятельный трёхкомнатный рай безо всяких яблоневых садов и зажила... Хочется написать «долго и счастливо». Но это было бы лукавством.
Вроде и товар заграничный теперь весь сваливался дома, и деньги отдавались в единоличное пользование Прекрасной Задницы, как всё больше по привычке, нежели с первозданным восхищением продолжал называть Серёга Светочку.
Квартира при всём своём метраже и удобстве планировки была замызгана донельзя. Страшные ободранные стены во всех трёх комнатах. Никакой даже самой задрипанной мебелишки – голо. На кухне – закопчённые стены и потолок, кастрюли со странно пахнущей усохшей субстанцией. Расшатанные рамы. Выбитые местами стёкла. Использованные одноразовые шприцы...
Вроде и товар заграничный теперь весь сваливался дома, и деньги отдавались в единоличное пользование Прекрасной Задницы, как всё больше по привычке, нежели с первозданным восхищением продолжал называть Серёга Светочку.
Квартира при всём своём метраже и удобстве планировки была замызгана донельзя. Страшные ободранные стены во всех трёх комнатах. Никакой даже самой задрипанной мебелишки – голо. На кухне – закопчённые стены и потолок, кастрюли со странно пахнущей усохшей субстанцией. Расшатанные рамы. Выбитые местами стёкла. Использованные одноразовые шприцы...
Светочка – надо отдать ей должное, надеюсь, вы помните её любовь к чистоте и порядку – впряглась (сама!), и через неделю на вверенной ей территории было пусть бедненько, но чистенько. Не осталось ни одного не продезинфицированного угла. Ни одного не побеленного потолка. Ни одной стены, не оклеенной обоями. Впрочем, не совсем одна, естественно. Потому что ладно там уборка и побелка, а вот клеить обои в одиночку – это противоестественно. Это таким навыком надо обладать, что ой! Светочка таким не обладала, и потому клеить обои ей помогала всё та же Тина.
В один из дней активной борьбы за чистоту и уют Светочка с Тиной, сносившие огромные мешки мусора вниз, в контейнеры, встретили у лифта молодую девушку.
– Здравствуйте! Вы тут живёте? – поинтересовалась Светочка.
– Да. В семьдесят пятой. Софья.
– А я только что въехала в семьдесят третью! Светлана. Приятно познакомиться! Мы теперь соседки, так что давайте дружить!
– Давайте! – согласилась Софья, стараясь не слишком пялиться на выдающийся нос новой соседки и не обращать внимания на голос, похожий на вопль павлина. Лишь бы человек был хороший, не правда ли? – Вы купили квартиру у Павлика? – с какой-то странной интонацией поинтересовалась она. – Я давно говорила ему... ну, во всяком случае, тогда, когда он был в «холодном», вменяемом состоянии, что ему надо продать эту квартиру, купить однокомнатную, а ещё лучше – маленький домик в деревне. А разницу потратить на лечение. Рада, что он так и сделал. Пусть у него всё будет по-человечески, уж даже боюсь произносить слово «хорошо». Родители у него умерли, он по юности попал в компанию любителей снимать стресс сердитыми и недешёвыми средствами. А так-то парень он отличный. Никогда не воровал. Просто продавал всё, что от родителей осталось. И материны драгоценности, и тряпки, а потом уже и книги, и мебель, и даже люстры – всё в ход пошло. Страшная это болезнь, страшная... Рада, что он за ум взялся. Надеюсь, всё у него получится!
– Мне ваше лицо знакомо! Мы не встречались раньше? – проигнорировав тему неизвестного ей ни ухом, ни рылом Павлика, удивилась Светочка.
– И мне! – добавила всегда молчаливая Тина. – Послушайте, а вы не в медицинском институте учились? Не в 1992 году закончили?
– Да! – обрадовалась Соня спасительным ориентирам от спутницы новой соседки, потому что в голове у неё уже крутилась ответная, не слишком однозначная конструкция типа: «Если бы мы встречались, я бы вас непременно запомнила! Ещё бы не запомнить такой... такой... такую замечательную неординарную внешность!»
– Так мы на курс моложе вас! – радостно раскаркалась Светочка. И тут же гостеприимно добавила: – Милости просим к нам с подругой на чай через пятнадцать минут!
Автор ещё раз позволит себе упомянуть о Павлике, потому как более в нашем повествовании сей персонаж не появится. Но если в декорациях повесили на крючок полотенце, то кто-то хоть разок за время действия должен им утереть лицо или вытереть руки. Иначе труды драматурга и бутафора псу под хвост, или же это модерн. А до модерна автор этого бытового повествования пока ещё не дорос... Так вот, упомянутый тут проходной Павлик во время вышеприведенной сцены знакомства гражданок Шевченко и Заруцкой блаженствовал в сладостном плену наконец-то полученной от сотрудников УБОПа дозы. Перед этим он был задержан, ему были предъявлены обвинения в краже и даже в грабеже, коих он ни сном, ни духом, ни – тем более – телом – не совершал. Ибо был наркозависимым, но преступником ещё ни разу не был, потому как в нашей стране употребление без хранения и сбыта считается болезнью, а не нарушением закона. Плохо это или хорошо, правильно или неправильно – судить не нам и, увы, не богу, а соответствующим законодательным органам. Органы же исполнительные сказали Павлику (если вам нужна фамилия – пусть будет «Иванов»), что пока он не подпишет показания и вот ещё кое-какие бумаги, касающиеся отчуждения его собственности во благо не то чтобы уже социалистической, но и вовсе пока не капиталистической законности... В общем, вот эти гербовые бумаги. Видишь, падла, длинную такую чёрную линию? Вот тут ты и должен написать: «Павел Иванович Иванов» и напротив поставить свою грёбаную сигнатуру. Подпись то бишь. Закорючку, которой ты, падла, удостоверяешь свою подлую наркоманскую личность. Вменяемость же твою и трудоспособность подтвердит наш нотариус. Сразу после того, как ты подпишешь всю документацию. Потому что до того никаких тебе сладостных опиатов. А без них ты, падаль, невменяем и нетрудоспособен. А теперь, Пашка, скажи спасибо дядям, что не за кражу, не за грабёж и даже не за сбыт. А всего лишь за хранение. Что? Немного? Для личного пользования? Ну, знаешь ли... Столько маковой соломки для личного пользования даже Буриданов осёл не хранил бы! Подкинули?!. Ты откуда такие слова нехорошие знаешь, гадёныш? Нам честь мундира дороже ума и совести всех вместе взятых эпох!.. Пару лет лагерей труда и отдыха будут тебе только на пользу. И станешь, может быть, ты из падали снова человеком. На тебе укол, птица Феникс, возрождайся. Вот, умница, хороший мальчик Павлик. А теперь суд, тюрьма, Сибирь. Шутка! Какая Сибирь, ты что?! Всего лишь Мордовия. Курорт. Кури бамбук, Павлик, и помни нашу доброту!
Вы хотите сказать что-то на предмет эпизодического «полотенца»?.. Автор ни в коем разе. Просто полотенце висело на крючке, и, соответственно, им необходимо было утереться. Вот мы и утёрлись... по законам жанра.
Через пятнадцать минут чая (точнее – кофе, принесённого Соней) девушки подружились. Тина даже немного взревновала. Что знают мужчины о ревности? Ничего! Если вы что-то хотите узнать о ревности, обзаведитесь лучшей подругой, а потом попробуйте подружиться ещё хоть с кем-нибудь. Мужчины хотя бы иногда прощают нам самые настоящие измены. Светочка умела быть мила, а уж когда собеседник привыкал к её выдающейся черте лица и птичьему голосу и переставал их замечать, то эффект и вовсе был сногсшибателен. Она обладала особенной способностью: медленно, но верно и упорно вдалбливать папе, маме, подруге, соседке (а позже и коллегам) всё что угодно. Но в тот памятный вечер знакомства Софьи со Светланой перед последней никаких особенных целей не стояло, кроме как наладить лояльные добрососедские отношения. Выяснить, что за птица, чем дышит и, главное, как это можно использовать.
– Так это твоя квартира? – спросила Светочка Соню. Разумеется, они перешли на «ты». Почти одногодки, почти коллеги. Одна alma mater. Надо же, ни разу не пересеклись!
– Да нет, снимаю. Хозяйка не против со временем продать. Да только где же деньги взять? И так кручусь-выкручиваюсь, руки уже как у Шварценеггера от этих массажей. Зарплата интерна сама скоро узнаешь какая. В фармацевтической фирме могло бы быть густо, если уйти туда насовсем. И машину бы дали, и зарплата, и командировки туда-сюда с весьма щедрым люфтом на утаивание представительских нужд. А там уж как потопаешь, так и полопаешь. Да только мне бог особенного коммивояжерского таланта не выдал. Может, и к лучшему. Потому что насовсем в «продавцы таблеток» мне не хочется. Я же рыцарь зелёной пижамы! – Соня улыбнулась. – А сколько ты, если не секрет, конечно, Павлику заплатила?
Софью вовсе не беспокоило, насколько прогадал или угадал Павлик, не будем идеализировать её образ. Она всего лишь человек, и, как любого нормального человека, её прежде судеб всего человечества или отдельно взятых униженных и оскорблённых интересовала собственная судьба. А именно, не слишком ли много, например, озвучивает её квартирная хозяйка в те редкие моменты, когда у них заходит разговор о гипотетической покупке Соней чистенькой бедной однушки в собственность. К тому же любому трезвомыслящему индивидууму ясно, что семейная пара с ребёнком – куда лучшее соседство, чем наркоман Павлик. Пусть он сто раз милый и тысячу раз несчастный, но иди-знай, что и когда он выкинет, когда всё продаст? Кража – самое милое, что можно себе представить.
– Да не секрет никакой! – махнула Светочка рукой. – Какие-то там тысячи. Я не знаю. Мне квартиру папа покупал.
– А мне папа не может квартиру купить, у меня самый обыкновенный папа, – немного завистливо вздохнула Соня. (А кто ни разу никому и никогда не завидовал хоть крошечку – срочно обязан самопричислиться к лику святых!)