Врачебный состав второго этажа:
Светлана Степановна Шевченко — о характере уже немало сказано, так что читателю ясно, что была ординатор Шевченко честолюбива. И даже корыстолюбива. Врачом – для молодого – была неплохим. Везде совала свой нос, в хорошем смысле. Много читала, подглядывала за тактиками, стратегиями и методиками старших товарищей. Так что автор будет справедлив – она неплохо справлялась. Держала второй этаж – впрочем, куда менее проблемный, чем первый, в железном кулаке, и её каркающий голос весь день разносился тут и там. К пациенткам была беспощадна – могла и наорать, и по-доброму пожурить (в зависимости от того, оспасибят чем-нибудь – лучше деньгами – лечащего врача при выписке или нет, – а нюх у неё на это был врождённый, уж не знаю, какому такому органу благодаря).
Алла Владимировна Степанова – красивая девушка в поисках любви. Врач – по знаниям медицинской науки примерно такой же, как Черепаха Тортилла по отношению к осциллографу. Даже написанию историй болезни обучалась крайне замедленными темпами. Хотя во всём остальном не проявляла столь торжествующего слабоумия. Находилась под железной пятой Светланы Степановны, что последнюю, надо сказать, более чем устраивало. Пока Алла Владимировна извилиной шевелит, какими буквами и с какой стороны куда записать: «Общее состояние удовлетворительное, жалоб во время обхода не предъявляет...», Светлана Степановна уже полтинники со стольниками посшибает со всего этажа на «электрика, сантехника и стиральный порошок», в карман положит – и довольна.
Старшим ординатором, напомню, по двум этажам гоняла Софья Константиновна. И заведовал всем этим ныне покинувший своё отделение Пётр Валентинович.
Многочисленные Серёжки, Оксаны, Ленки и Петьки, которые на самом деле Сергеи Владимировичи, Оксаны Георгиевны, Елены Николаевны и Петры Фёдоровичи – дежуранты обсервационного отделения, тоже трудились на сих нивах и были плюс-минус умные, плюс-минус хорошие, плюс-минус добрые, а оперативная техника самая лучшая была у Оксаны Георгиевны, потому что учил её, как и Соню, всё тот же подлючий Романец.
Так же как и в любое отделение любого лечебного учреждения любого города, сюда укладывали своих женщин, принимали роды и оперировали – начмед, главный врач, профессора и редкие доценты. Ассистентов, аспирантов и «прочую шушеру» здесь терпеть не могли куда больше, чем тех же врачей-интернов. В каждой специальности своя кастовость, и чёрт ногу сломит её разбирать даже изнутри, куда уж там объяснять стороннему наблюдателю.
Акушерки родзала, акушерки этажей, санитарки и буфетчицы подчинялись старшей акушерке отделения, но заведующего (равно как и исполняющего обязанности) обязаны были слушаться, само собой.
Шла-шла Соня, ещё не до конца понимая, чем ей грозит её новое временное назначение и как с этим быть, принимать или самоотвод? Романец вопил, что дело решённое, а её номер восемь. Да и что Глеб скажет на этот предмет? Может, зря она переживает, а? И новая метла приметётся гораздо раньше, чем его (её?) ожидают. Что тут такого может случиться? Всё Петром Валентиновичем отлажено, хотя если вспомнить, чем он иногда занимался... Ох, лучше не вспоминать! Бумажная работа ей отлично знакома. Лечебная – почаще Романца на обходы звать, и где малейшие сомнения, тоже милости просим на консультацию. Вместе с главным врачом. И профессором. Да-да, пусть скопом ходят и везде подписи ставят, чтобы если что – все вместе на цугундер баланду хлебать... Ага, сейчас, разбежался Романец. Вернее, ты, Сонюшка, будешь за Романцом весь день бегать, пока какая-нибудь баба, поступившая с отслойкой и выраженным кровотечением, копыта будет склеи... Нет! Не думай! Ни о чём не думай! Романец всегда будет на месте. Прибегать будет по первому зову. Никакого зова не понадобится, помимо стандартно-отработанных алгоритмов обхода с начмедом! Ага... Раз в две недели. А вот прямо сейчас тебе – отслойку, отслойку! А Романец уехал в горздрав. Или в министерство. Главный врач вечно где-то катается. Начмеда нет. У заведующего отделением патологии острое расстройство желудка, у заведующего родильно-операционным блоком и физиологией – глисты и панкреатит. Ответственный дежурный врач де-юре с шестнадцати ноль-ноль – и ешьте, Софья Константиновна, свою отслойку самостоятельно. А не справитесь или, там, решение неверное примете – мы с вас спросим по всей строгости Уголовно-процессуального кодекса! За несоответствие занимаемой должности, за преступную халатность и – более того! – злой умысел и сговор... Что ты несёшь, какой сговор? Что сказать Глебу, который и так недоволен тем, что мы мало времени проводим вместе?
– Софья Константиновна! – ей навстречу неслась взбудораженная старшая акушерка того самого отделения, которое завтра временно возглавит она, Соня. Вот не было печали!
– Люба, что ты вопишь, как на пожаре?! Напугала... Что случилось?
– Не на пожаре, Софья Константиновна, а на потопе. Причём, извини, Соня, на говнопотопе.
– Ну так сантехника вызывай, если говно... Тьфу ты!.. Если трубы прорвало.
– Ну так вызвала! Только у нас не трубы прорвало. У нас унитаз, простите, доктор, сорвало на хрен!
– Как это?..
– Каком кверху! Присела на него Терищева из пятой палаты, да не присела, а с ногами влезла, горный орёл, блин! А унитаз этот – уже почётный пенсионер, ровесник потерянной мною девственности!
– Терищева? В ней же сто тридцать кило! Вот идиотка... Сама-то она цела?
– Цела, цела. Что ей сделается? Она на слона сядет, раздавит и не заметит. Шлёпнулась и орёт. Санитарка прибежала, а унитаз – напополам!
– Терищеву в смотровую.
– А с унитазом-то что, Софья Константиновна?
– Любовь Петровна, а я-то здесь при чём, к унитазу?
– Ты, Сонь, – старшая акушерка отделения сочувственно прищурилась и снизила уровень децибелов с рабочего на человеческий, – теперь везде при чём. Я пошла к Романцу, спросила, чего и как и что теперь делать, учитывая, что Пётр Валентинович нас покинул, а нового заведующего несколько дней как нет, и мы вроде как обезглавлены. А он мне и говорит: «Любовь Петровна, распоряжением главного врача Софья Константиновна Заруцкая назначена исполняющей обязанности. Официально об этом будет объявлено завтра, но со всеми вашими говнами теперь к ней! Уже сегодня...» Вот, я к тебе. – Она вздохнула.
– Вот же ж!.. Угу, и посмотрим, как она справится! Козёл! – Соня обычно не позволяла себе подобных высказываний, но с Любой с самого начала у неё были хорошие отношения. Любовь Петровна относилась к тем редким людям, на чьи руки, плечи, сердце и душу всегда можно положиться. А что характер вредный, так у хороших людей частенько характеры не сахар. Потому что, ну, что такое сахар? Легко растворимые кристаллы. А хороший человек характером крепок, его растворить трудно.
– Козёл-то он козёл. Но что с унитазом будем делать?
– А что в такой ситуации бы сделал Пётр Валентинович?
– Петя тут же бы поставил новый унитаз.
– А где бы он его взял?
– А я знаю?! – Любовь Петровна пожала плечами. – Петя всегда где-то брал всё что угодно, без лишнего шуму и пыли. Вот. Хорошо нам с ним было... В общем, унитаз нужен, и срочно. Сантехник пока всё перекрыл. Туалет отмыли и закрыли. Вместе, как понимаешь, с душевой. Потому что он всю воду перекрыл. Перекрыл и ушёл. Сказал, что без унитаза ему делать там нечего.
– А бабы?
– Да не волнуйся, открыли им туалет для сотрудников.
– Там же душевой нет, да и место, прости, одно...
– Так я и говорю, надо срочно что-то решать.
– Так!.. Надо! – Соня исполнилась решимости что-то решать. Срочно! – К Романцу я не пойду.
– Иди, не иди, он уже уехал. А проблема осталась. Да и чем он тебе поможет? Криком?
– Ладно. Люба, сейчас подумаю. Иди.
Соня спустилась подумать в подвал. Ничего особенно не надумав, она набрала мобильный мужа:
– Глеб, я с сегодняшнего дня заведующая отделением. Ну, то есть исполняющая обязанности заведующей. И поэтому мне срочно нужен унитаз!.. Спасибо! Но особенно не с чем!.. Нет, не от радости и не от ужаса! Всё твои шуточки!.. Мне нужен обыкновенный унитаз. Новый. Белый. Из магазина сантехники. У меня тут чепэ!
Через два часа два спорых молчаливых таджика (у каждого архитектора, сопровождающего строительство, всегда в запасе найдётся пара-тройка спорых молчаливых таджиков), наряженные в белые халаты и одноразовые бахилы, установили в туалете обсервационного отделения родильного дома унитаз. Делали они это очень быстро, очень грамотно и очень хмуро. Шныряющие беременные и шаркающие послеродовые девицы поначалу все как одна скопились около туалета и на все лады завели песнь, мол, ай-яй-яй! Тут женщины в разнообразных положениях, так только таджиков не хватало! Извращенцы! Таджики, невзирая на смуглую кожу, пунцовели от стыда и уже не знали, куда глаза воткнуть, хотя и так смотрели только в унитаз и прочие места ремонтных работ. Любовь Петровна поставила санитарку на пост – гонять не в меру любопытных дамочек, исходящих на мораль и нравственность, тряся вторичными половыми причиндалами в непосредственной близости от туалета, вместо того чтобы отдыхать по палатам.
– То не мужик! То таджик! Или ты что, Иванова-Петрова-Сидорова, так оголодала, что готова что угодно, лишь бы с мудями, на тряпки порвать?!
Незамысловатые словесные конструкции, а также прямые и конкретные посылы санитарки действовали на госпитализированную публику куда доходчивее, чем интеллигентные просьбы Аллы Абрамовны и тихое нежное шипение Григория Эдуардовича. Софья Константиновна сидела в ординаторской, запустив пальцы в волосы. Любовь Петровна сделала ей кофе. Зашедшая на первый этаж по какому-то срочному и важному (взять статистический талон с подоконника ординаторской) – а как же! – Светлана Степановна как бы в пространство прокомментировала:
– Ну да! Вот ей уже старшие акушерки кофе приносят.
Соня даже головы не повернула. Толку?
В общем, ремонтные работы были оперативно успешно завершены.
– Ладно, об остальном будем думать завтра! – бодрым голосом, как будто неся спасительную жизнерадостную ложь смертельно больному, сказала Соне Любовь Петровна.
– О чём остальном?
– Завтра, завтра! Топай домой давай. Да и мне уже давно пора.
Потопала Софья Константиновна домой. Спустилась в подвал, переоделась в пустынной раздевалке – и потопала. Долго с Глебом за ужином болтали о том, о сём. В основном о случившемся назначении и об унитазах. Болтали не просто так, а выпивали. И чем больше выпивали, тем больше их пробивало на хи-хи!
– Светочка, похоже, стала ещё больше меня ненавидеть! Такая вот дружба.
– Дружба – и это злобное носастое создание?!
– Глеб!
– Ладно-ладно, ты права. Это бестактно по отношению к этому злобному носастому...
– Глеб!!!
– Но я, правда, как первый раз увидел это... создание, так в жилах кровь и похолодела от откровения – какие же всё-таки бабы дуры. И чем добрее – тем дурее! Я не о ней в данном случае. А о тебе, любимая. Это же надо было себе на голову добровольно посадить это чудовище из отряда «любителей икры» и самозабвенно волочь на себе.
– Я тоже, например, икру люблю.
– И я люблю. Но мы с тобой отношения к этому отряду не имеем. «Любители икры» – это такие мерзкие твари... Как-то в стройотряде раздобыл наш руководитель банку икры в обмен на что-то там. Второй месяц в тайге на тушёнке с макаронами сидели, и как-то очень скучновато было с таким рационом. Руководитель банку не приныкал, хотя мог. Отдал её дежурному по кухне и сказал намазать тонко, чтобы бутербродов всем хватило. В общем, садимся за стол – ба! – икра. Все так чинно, аккуратно настраиваются на деликатес, понимая, что тут примерно по одному бутербродику на рыло. А одна девица хап – первый – слопала, цап – второй – не пережёвывая заглотила, третий в ручонку сцапала – половину враз откусила. Все аж онемели от неожиданности, удивления и возмущения. Первым отмер руководитель и говорит ей: «Что же вы, милочка, так торопитесь и с коллективом не считаетесь? Вроде как матанализ на отлично сдали, а простой арифметики не разумеете?» Она ему и отвечает: «Ой, извините, ничего такого. Я просто икру люблю!»
– Не поколотили девицу-то?
– Нет, мы же студенты, интеллигентные люди. К тому же кто бы говорил?! Ты свою Светочку колотила?
– Знаешь, она ко мне даже стирать ходила. Представляешь? У неё машинка была, но запакованная. Она всё ремонт хотела сделать и потом уже как положено – установить, подключить. Потому и ко мне стирать все свои шмотки – от белья до Сашенькиных трусов – таскала. В любое удобное ей время.
– Ну, правильно! Ты же ремонта не ждала? Не ждала. Купила машинку и запустила, дурочка. И за энергопотребление не платить твоей подружке, опять же. Говорю же – любительница икры. Я бы на твоём месте совсем с ней завязал.
– На моём месте... Ага. На моём новом месте мне волей-неволей придётся с ней завязать, как ты выражаешься. Наконец-то! Причём она сама первая это и сделает. Но ты знаешь, при том при всём, мне её даже жалко. Вечно злая, вечно недовольная, вечно все ей должны. Серёга вот от неё ушёл...
– Это он ещё долго терпел.
– Да он бы всю жизнь терпел, если бы она ему не изменила с его же собственным начальником... И всё равно какая-то она несчастная.
– После тех лиц, которые занимают самые высокие посты, я не знаю более несчастных, чем те, что им завидуют! – вдруг произнёс Глеб нарочито декламационным тоном.
– Ты чего? – хрюкнула захмелевшая Соня. – И скажешь тоже – «самые высокие». Морока одна. И ладно бы с перспективой, а то так... Временная затычка.
– Это не я. Это Монтень! – супруг поднял вверх указательный палец правой руки.
Соня посмотрела на потолок.
– Там ничего нет!.. Глебушка! Я не спра-а-а-влюсь!
– Ты? Справишься! Дорогая моя, ты сегодня обедала?
– Нет. У меня совершенно нет аппетита. Сознание и даже подсознание постоянно подбрасывают моему воображению картины каких-то немыслимых катастроф, связанных с делом родовспоможения и административными обязанностями. В финале меня обязательно упекают в каталажку.
– У тебя слишком буйная фантазия! Всё будет отменно, не волнуйся. Новый и полезный для тебя опыт. Ты же любишь учиться! Единственное, что меня расстраивает, да и то не слишком, – это тот факт, что, видимо, в ближайшие три месяца ты ещё больше не захочешь детей, чем обычно... Сделать тебе бутерброд?
– С икрой? – рассмеялась Соня.
– Можно и с икрой. Смотри, у нас завалялась слегка подсушенная в давно открытой банке. Ты почему не ешь?! Я для кого покупаю?!
– А ты? Что я, одна буду давиться икрой?
– Солнышко, чтобы там с любым из нас ни происходило во внешних мирах, меня очень радует одно обстоятельство...
– То, что мы любим друг друга и пахнем друг другом?
– И это, конечно же, тоже. Но сейчас я говорил о другой радости, о радости всегда засыхающей икры, о радости подвяленного кусочка сыра и съёжившемся хвосте брауншвейгской.
– Ну, это же глупо, когда всего вдоволь!
– Зато очень и очень аристократично! И пусть цвет нашей крови беспокоит жалких «любителей икры»!
– Да какие из нас аристократы? Так – сбоку припёка к комиссарскому гену-крокодилу...
– А мы аристократы духа!
– Глеб, это гордыня! Грех...
– Грех – это незнание собственной природы и потакание чужой. Что, впрочем, не освобождает от ответственности ни за первую, ни за вторую... А, кстати, к слову о крокодилах, давно тебя хотел спросить – ты же начитанная, в отличие от меня, – тот крокодил, «что солнышко проглотил», – это Чуковский про большевиков писал, как думаешь?
– Ну, знаешь! При таком раскладе получается, что «Тараканище» – это...
– Вот оно как! Ну, за Корнея, что ли, нашего Ивановича!
В общем, слово за слово, ему, как всегда, удалось заболтать словоохотливую Соню и отвлечь её от тяжких мыслей о завтрашнем дне и всевозможных осложнениях её нового статуса. Уговорив по стаканчику виски, счастливые супруги завалились в постель, но уснули совсем не сразу.
На утреннюю пятиминутку Софья Константиновна шла, как на Голгофу. Она уже успела осведомиться о степени работоспособности нового унитаза, пробежать по палатам и нервно перебрать истории родов. Вроде всё было в порядке.
Пятиминутка, или, выражаясь канцелярским языком, утренняя врачебная конференция, проходила на верхнем, пятом этаже родильного дома. Не во всех родовспомогательных учреждениях это так. В иных роддомах даже пятых этажей нет. И даже четвёртых. Встречались автору на жизненном пути подобные лечебные учреждения ростом всего в два-три этажика, а в одном из самых блатных и дорогостоящих утренние врачебные конференции проводились в подвальных помещениях – в связи с острейшим дефицитом используемой на благо пациенток площади. Но в данном конкретном учреждении, где трудилась акушер-гинеколог Заруцкая, подобные сборища проходили в конференц-зале именно на пятом этаже. Это было достаточно большое, просторное помещение с пятью окнами на восток, потому по утрам там было всегда светло и ярко. На противоположной стене окон не было вовсе – сплошная, крашенная пополам бело-голубым стена. И в ней дверь. Вот в эту-то дверь по утрам и стекались сюда к девяти ноль-ноль ответственные дежурные врачи, врачи первые и вторые, ординаторы, старшие ординаторы, заведующие отделениями, интерны, а также – по понедельникам и пятницам – средний медицинский персонал.
Почти у всех старожилов, завоотделениями и простых врачей с репутацией были свои законные места. Напротив рядов стульев стояли самые обыкновенные письменные столы, составленные торец в торец, и чуть слева – кафедра. То есть такой вид мебели, куда удобно положить бумаженции, предназначенные для прочтения или подглядывания. В этом же конференц-зале студентам четвёртого, пятого и шестого курсов того самого медицинского института, законченного Соней, и Светочкой, и многими-многими другими сотрудниками данного лечебно-профилактического учреждения, читали лекции доценты и профессора. Здесь же проходили занятия с курсантами, повышающими свою квалификацию – то есть получающими право на последующую аттестацию на более высокую категорию или подтверждение уже имеющейся высшей. Клинические разборы, патологоанатомические конференции, выступления коммивояжеров от фармацевтических фирм тоже проходили именно здесь. Равно как и празднования Нового года, Восьмого марта, дней рождения главного врача, начмеда, заведующих отделениями. И даже одна панихида. Иногда здесь мерили (и покупали) пижамы и халаты, приносимые разнообразными торговцами. Вот такое это было многофункциональное помещение.