А где там наша Софья Константиновна? Ага. Стоит скромненько, не смотри что исполняющая обязанности заведующей (или всё-таки заведующего?) отделением, ждёт, когда же уже Светлана Степановна распишет родильнице в мельчайших подробностях необходимость клизмы с целью очищения кишечника перед снятием шёлковых швов с промежности. Наконец пациентка ушла. Пятнадцать раз повторив, что она уже всё поняла, не такая уж она и дура, чтобы не понимать про клизму и про то, почему такая строгая, решительная и быстрая, как револьверный выстрел, Светлана Степановна вдруг так полюбила кашу жевать. Оно же понятно, тут Софья Константиновна стоит, новая заведующая, отличная баба. Пролактин не пролактин – теорию относительности и до того не понимала, а цирк с конями ваш, Светлана Степановна, в любом состояния сознания ясен. Не смешите людей, я тут пять недель провела, всех ваших тараканов по отчеству знаю. Дура будет последняя Софа, если вас из отделения не турнёт под ваш пышный зад.
– Светлана Степановна, если ты не занята, пойдём покурим, – некоторому риторическому иезуитству Соня у Глеба научилась очень быстро. Вот скажи она Светочке: «Пошли покурим!» – та бы в ответ обязательно визгливо протявкала, что занята. Пока ординатор Шевченко соображала, что ей сейчас больше на руку: рявкнуть на окончательно «зарвавшуюся» Соньку или временно прикинуться бальзамом для ран, Софья Константиновна добавила:
– Тем более мне надо с тобой срочно и серьёзно поговорить, и другого случая, видимо, сегодня не будет. А завтра разговор может стать неактуальным.
– Ну, пошли! – сквозь зубы процедила Светочка.
В курительном закутке подвала никого, к счастью, не было.
– Ты, Соня, стала такая высокомерная, ужас! Прям мать-командирша. Без году неделя, да и назначили всего лишь исполняющей обязанности, а не заведующей, а ты уже...
– Света, исключительно деловой разговор. Никаких эмоций. Я не собираюсь вестись на простые, как лапти, манипуляции и бить себя кулаками в грудь и с треском рвать пижаму, мол, я не такая! Ну, высокомерная и высокомерная. «Без году неделя» и «стала» – так тому и быть. Опустим прелюдию, перейдём сразу к основной теме. В мои планы не входит выживать тебя из отделения, ты неплохо соображаешь, и руки у тебя растут из нужного места. Но если ты не прекратишь строить из себя перед бабами бога и обсирать других коллег, если не перестанешь сплетничать с акушерками о врачах, а с врачами – об акушерках... Пожалуйста, не делай большие удивлённые глаза, ты прекрасно знаешь, что тут все всё друг другу передают. Иногда в нужном тебе ракурсе, а иногда – как есть и плюясь. Так вот, если ты не перестанешь вымогать с баб эти несчастные десятки, четвертаки, полтинники и стольники на приобретение якобы бумаги, перчаток, ручек и чёрт знает чего ещё, а на самом деле чтобы по дороге домой пачку сигарет купить... Да-да, я понимаю, все хотят есть, ты одна тянешь ребёнка. Не будем вспоминать почему и не будем уточнять, что Серёга ушёл от тебя, но не от сына и «на покушать бедному Сашеньке», слава богу, хватает, равно как и на портки. Давай лучше вспомним точную формулировку нашего начальства: «Если вам дают хоть миллион или автомобиль дарят – это благодарность. А если вы вымогаете хоть рубль – это взятка». Родильницы не улетают с этажа домой. По дороге они успевают рассказать, что врач Шевченко требовала столько-то и столько-то и даже грозилась не выписать, пока не сдашь, а я и так уже...» Далее идёт перечисление, кому и сколько уже дали. Ты, таким образом, подставляешь коллег, включая того же Романца. Не хватает тебе зарплаты и алиментов? Иди к Романцу и говори, что тебе нужно пятьдесят рублей с каждых принятых им родов, за великий и ударный труд ежедневного обхода, написания дневника и оформления выписки. Это будет честнее и смелее, чем с баб вымогать. Ещё раз дойдёт до меня или до старшей акушерки, а до Любовь Петровны доходит куда больше и быстрее, ты в курсе – докладная на стол начмеду. Не шушуканье по углам и не подобострастное подхихикиванье, а тупо – официальная докладная... Не перебивай. Я не собираюсь вести борьбу с характером кого бы то ни было. Моя основная задача – сохранить работу отделения после ухода Петра Валентиновича в достойном виде. Он для тебя был авторитет, и с ним тебе тягаться длиной органов было не по зубам. Со мной ты уже пытаешься это делать, в первый же мой день, с самого утра. Но я была готова к подобному развитию событий и не зря позвала тебя вчера пить кофе. Я хотела, чтобы ты переспала с мыслью о том, что Сонька отныне – твой начальник, пусть и на три месяца. Не можешь пережить – в дежуранты. Тем более семейные обстоятельства Оксаны Георгиевны нынче таковы, что она с удовольствием пойдёт в ординаторы. Меня бы такой расклад устроил более чем, потому что Оксана бы поднатаскала несчастную Аллочку Степанову, которая и так-то звёзд с неба не хватает, а ты окончательно запудрила ей мозг и запугала так, что она вообще не соображает, что она здесь делает и почему её палаты ведёшь тоже ты. Да и ты бы в родзале чего бы и подзаработала. Может быть. Во всяком случае, я на твои гонорары посягать не буду, а делиться или не делиться с бригадой – твоё личное дело. Хотя ты в курсе, как у нас относятся к тем, кто пирожок, совместно замешанный, слепленный и испечённый, в одиночку под подушкой хавает. Вот такой вот, дорогая подруга, расклад. Сейчас не отвечай, переспи ещё ночь. Насколько тебе претит моё главенство, я понимаю. Пойми и ты, что я буду на тебя давить. Но не голосом. И не выяснением отношений, мне это до лампочки с некоторых пор. Не то доброта моя иссякла и бесхребетность заизвестковалась в отношении тебя, не то твоя же школа помогла – радуйся. Так что для нас обеих наилучшим исходом был бы твой переход в дежуранты.
– А Сашку я куда восемь ночей в месяц дену? – совершенно неожиданно просто и растерянно спросила Светочка, по всей видимости, не ожидавшая от Сони спокойной конструктивной конкретики.
– Найдёшь. Ты у нас сообразительная в плане пристройства ребёнка. Маме завезёшь, сестру попросишь переночевать или к новой соседке отведёшь. В конце концов, и сам уже достаточно взрослый для того, чтобы сутки без мамы обойтись. В школу/из школы он у тебя прекрасно с первого класса сам ходит.
– Вот вы где! Софья Константиновна, там вас в приёмное зовут! – в курительный уголок ворвалась запыхавшаяся санитарка.
Не надо, ох, не надо представлять себе всякое!.. Конечно же, в приёмном ждала необследованная отслойка нормально расположенной плаценты. С улицы. Без документов. В состоянии некоторой прострации. По-русски не говорит ничего, кроме «Хушнаро». По-видимому, называет своё имя.
– На каталку. В оперблок. Вызвать анестезиолога, – скомандовала Соня и набрала по внутреннему начмеда. Его, разумеется, не было на месте. Вздохнув, Соня позвонила на мобильный.
– Что такое? Я еду в министерство! Если опять унитазы, разбирайтесь самостоятельно! – ага, а то вчера он прямо бежал впереди паровоза, засучив рукава.
– Поступила отслойка, необследованная. Не то узбечка, не то таджичка. Документов нет, по-русски ни бум-бум.
– По «скорой»?
– Нет, менты привезли, под дверь поставили и уехали.
– Ты что, издеваешься, Заруцкая?! Какие менты? Надо было у них бумагу брать.
– Какую? С предварительным диагнозом: «У женщины нерусской национальности, с большим животом и явно не в себе, нет документов, а из одного места кровь идёт»? Кроме того, они меня не дожидались, а санитарку и акушерку приёмного попросту послали. В общем, не важно. Отслойка есть, и обширная. Сердцебиение плода приглушённое, замедленное и аритмичное. Что делать?
– А что в учебнике написано на такой случай? – ехидно и зло шипела трубка.
– В учебнике написано делать кесарево сечение.
– Ну так и делай! – взвизгнул телефон и отключился от абонента.
– Ну, делай так делай. И без тебя знаю, уже распорядилась оттранспортировать в оперблок, чтоб ты, блин, кидался головой в навоз, козёл! – пробормотала себе под нос обычно такая сдержанная Соня – и отправилась вслед за каталкой.
Чтобы обнаружить ту в коридоре, под дверьми оперблока, «опечатанными» приклеенной к ним простой бумажкой с надписью: «Не входить! Скоро будет санэпидстанция!» Злая как сто чертей Соня сорвала «пломбу» под оханье санитарки.
– Ой, нам всем достанется.
– Вы что, совсем долбанулись?! – внезапно заорала всегда корректная с младшим и средним персоналом, спокойная Софья Константиновна. На неё накатило такое остервенение, что вышедшая в коридор Любовь Петровна, сразу просёкшая, в чём дело, тут же рявкнула в тон Соне на сидевшую за столами коридора дежурную смену:
– Быстро разворачивайте операционную. Мозги надо иметь, что когда нельзя, а что когда надо!
Женщину благополучно прооперировали. Софья Константиновна даже протокол сама записала и кровь прокапала, не доверив это ни неграмотному (пока) интерну Виталику, ни грамотному (давно) доктору первой квалификационной категории Пригожину. И смуглый младенец мужского пола, извлечённый из чрева безымянной (что крайне неудобно для анестезиолога) матери, оказался живучим.
– А что в учебнике написано на такой случай? – ехидно и зло шипела трубка.
– В учебнике написано делать кесарево сечение.
– Ну так и делай! – взвизгнул телефон и отключился от абонента.
– Ну, делай так делай. И без тебя знаю, уже распорядилась оттранспортировать в оперблок, чтоб ты, блин, кидался головой в навоз, козёл! – пробормотала себе под нос обычно такая сдержанная Соня – и отправилась вслед за каталкой.
Чтобы обнаружить ту в коридоре, под дверьми оперблока, «опечатанными» приклеенной к ним простой бумажкой с надписью: «Не входить! Скоро будет санэпидстанция!» Злая как сто чертей Соня сорвала «пломбу» под оханье санитарки.
– Ой, нам всем достанется.
– Вы что, совсем долбанулись?! – внезапно заорала всегда корректная с младшим и средним персоналом, спокойная Софья Константиновна. На неё накатило такое остервенение, что вышедшая в коридор Любовь Петровна, сразу просёкшая, в чём дело, тут же рявкнула в тон Соне на сидевшую за столами коридора дежурную смену:
– Быстро разворачивайте операционную. Мозги надо иметь, что когда нельзя, а что когда надо!
Женщину благополучно прооперировали. Софья Константиновна даже протокол сама записала и кровь прокапала, не доверив это ни неграмотному (пока) интерну Виталику, ни грамотному (давно) доктору первой квалификационной категории Пригожину. И смуглый младенец мужского пола, извлечённый из чрева безымянной (что крайне неудобно для анестезиолога) матери, оказался живучим.
– Блин, я же не в трамвае: «Эй, женщина! Женщина, откройте рот», – беззлобно смеялся позже анестезиолог. – Говорю и думаю, а как по-таджикски или по-узбекски: «Эй, женщина! Женщина, откройте рот!» – и разрешено ли исламом подобное обращение и такого рода просьба от незнакомого мужчины.
До вечера была и санэпидстанция, и много других дел, и лечебных, и новоявленных административных, и Романец, вернувшись из министерства, вызвал Соню в кабинет и орал так, как будто она сама эту несчастную бабу нашла и собственноручно её приволокла. Потом, правда, поостыл, кофе предложил и историй из собственной практики понарассказывал, да таких, что ой!
– Вот так вот, а вы думали, вам тут сахар.
«Кто думал?! Какой сахар? Я что, хоть чего-нибудь такого хотела?! Эй, князь, – говорит ни с того ни с сего, – ведь примешь ты смерть от коня своего!.. го... го... иго-го... Тьфу!»
– Сонюшка, как дела? – ласково поприветствовал супругу Глеб. – Хочешь, я сварю тебе кофе?
– Хочу. С сахаром. Мне туда сахар.
– Хорошо-хорошо, солнышко, только не волнуйся. Я вижу, день у тебя выдался не из лёгких. Не хочешь рассказать?
– Хочу. С сахаром.
– Я уже понял, давай я помогу тебе раздеться, без плаща и ботинок тебе будет куда уютнее с сахаром.
Софья покорно разулась, разделась и, получив кофе и сигарету, через пару минут ожила.
– Глеб, в меня влюбился интерн и даже подумывает, не трахнуть ли меня, потому что для старухи я ещё ого-го! Я сказала Светочке не тырить мелочь по карманам. Я прооперировала не говорящую по-русски женщину с улицы. А ты должен написать фонду «Искусственная почка» дарственную на унитаз.
Он подошёл и пощупал лоб жены.
– Милая, ты переутомилась. Ну, про интерна я могу понять, я сам о таковом регулярно подумываю в твою сторону. То, что твоя так называемая подруга может обчистить даже соседский карман, – это не новость. «Женщина с улицы» – это, как я уже успел сориентироваться и привыкнуть, сленг, обозначающий то, что рожать какая-то тётка пришла без направления или её привезла «скорая» или милиция. А вот о последнем, пожалуйста, поподробнее, потому что написание мною дарственной на унитаз для фонда «Искусственная почка» никак не укладывается в мою картину мира. Нет-нет, кошечка, для тебя я напишу даже эпитафию таракану и нотариально оформлю куплю-продажу бутылки виски, но я за тебя волнуюсь...
– Кстати, о виски. Отныне все бутылки из дому переезжают на работу.
– Соня, давай рассказывай!
Оставим Софью Константиновну в надёжных крепких руках её возлюбленного и не будем к ней возвращаться некоторое время. То есть, простите, несколько десятков страниц. Она и так заняла у нас очень много места, а есть ещё и другие, не знакомые вам пока персонажи, в нашей комедии женских положений. Потому перейдём к главе четвёртой, повествующей о рунах, космоэнергетике, кундалини и випашьяне, о пранаяме и полтергейсте, о штрих-коде судьбы ребёнка и великой вселенской матери, о том, как обрести своё (ещё лучше – прихватив по дороге и чужое). В общем, об Александре Сорокиной, имеющей к медицинским интерьерам и «врачебной прозе» ещё меньшее отношение, чем Пупсик (Екатерина Владимировна, забеременевшая звезда телесериалов) из второй главы.
Глава четвёртая Атех (хотя вообще-то Саша). женщины в поисках эзотерики. находки того же, что и всегда
Саша Сорокина родилась в самой обыкновенной полно-неполной семье. Была мама. И вот стали мама и Саша. Папа был, но при этом его как бы и не было. Автор даже не будет пускаться в пространные объяснения того, что феномен папы, который есть и которого при этом совсем нет, отлично известен многим из моих читательниц да и женщинам вообще. Вот вроде бы он есть. И при этом – его нет. И Винни-Пух здесь ни при чём. При чём скорее ослик Иа. Но уже как типаж. Ты помнишь, как его зовут, ты знаешь, что он хороший, что он где-то работает, хотя ничего особенного при этом не зарабатывает, периодически он ругается с мамой, зарабатывающей на все котлеты в отдельно взятой семье, но при этом его нет до первой рюмки или симпатичной маминой подруги. Или даже несимпатичной, но такой, которая слушает папины мысли или даже стихи – с интересом. Интерес этот, впрочем, любой женщине интересен ровно до тех пор, пока подобный «ослик» не поселяется под её крышей. После этого всё в нём интересное становится неинтересным, потому что интерес необходимо подпитывать чем-нибудь совершенно неинтересным – теми же котлетами, например, или куриным бульоном, хотя бы раз в сутки. А из мыслей бульон неважный. Они даже всухомятку плохо идут. Выясняется это, правда, несколько позже...
Сашина мама работала, дабы хлеб насущный даждь им днесь. Сашин папа размышлял о смысле бытия, регулярно принося домой более чем скромную зарплату инженера по болванкам неизвестного предназначения, или младшего сотрудника вымершей полвека назад науки, или учителя физики, или ещё какого «недовостребованного» интеллигента. Семья, благодаря маме, стабильно держалась в пределах «среднего класса», хотя такового в совке не существовало. Потому правильнее будет сказать, что Сашина семья была самой обыкновенной усреднённой семьёй, каковых сотни тысяч были в нашем всеобщем детстве, если вам на год выхода этой книги от тридцати пяти до... Дай вам бог здоровья и долгих лет.
Сашенька росла, и родители её так любили и так ей во всём потакали, что даже не заметили, как она выросла. А выросла она рано. Потому что тот, кто не стремится к учению с такой страстью как, например, Софья Заруцкая, зреет – не скажу «взрослеет» – достаточно рано. Если не сказать «преждевременно». Потому что погружение в стремление осознать, что такое «дифференциал» или «интеграл», значительно замедляет гормональную деятельность как эпифиза-гипофиза, так и органов-мишеней типа яичников, труб, матки, влагалища и наружных половых органов. А когда мозгу нечем заняться, то – нате, пожалуйста! – преждевременная половая активность (не отождествлять с «половой зрелостью», ибо зрелость – любая – предполагает прежде всего зрелое отношение подлежащего к сказуемому). Учиться Сашенька, как вы поняли, не любила. Она любила заграничные тряпки и прочую красивую жизнь из иностранных каталогов типа «Неккерман».
С первым мужем Саше Сорокиной повезло. Видимо, боженька склонен охранять свои творения. Первые пару раз. Потом устаёт. Потому что мы – по образу и подобию и тоже иногда устаём, если вспомните.
Ей было пятнадцать, ему – двадцать. И хотя папа между поисками смысла и примирением с бессмыслицей нашёл в себе силу духа подняться и пойти, чтобы набить юноше лицо, но... Но юноша с честью выдержал и понёс. Вернее – понесла Саша Сорокина и, спустя положенное лунным календарём время, родила плод живой доношенный мужского пола. Событие сие значительное совпало – уже по грегорианскому календарю – с окончанием Сашенькой Сорокиной средней школы. Она даже получила вполне приличный аттестат, не столько благодаря собственным способностям, сколько маминому и папиному реноме в данной школе данного района данного конкретного города. Папа и мама Сорокины юношу, к слову, очень зауважали и даже полюбили. Потому что было в нём что-то очень мужское, ответственное. И хотя учиться, как и их дочь, он не любил, но от работы не отлынивал и прекрасно понимал, что красивая жизнь с неба не падает, до неё надо дотопать по собственноручно сколоченной лестнице. А на это надо время. Саша же хотела всего и сразу. Из этого несоответствия взглядов на природу материальных вещей и стали возникать у молодых первые разногласия.