АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ
Александр Петрович Казанцев родился в 1906 году в г. Акмолинске (ныне — г. Целиноград).
Окончил в 1930 году Томский технологический институт, работал инженером.
Участник Великой Отечественной войны. После ее окончания был главным инженером научно–исследовательского института (ныне — Всесоюзный ордена Трудового Красного Знамени научно–исследовательский институт электромеханики).
Первые романы «Пылающий остров» (1941) и «Арктический мост» (1946) Александр Казанцев написал, еще будучи инженером. В 1946 году перешел на профессиональную литературную работу, которую сочетал с изобретательской деятельностью. Он делегат ряда съездов изобретателей. Член Центрального совета Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов, член редколлегии журнала «Изобретатель и рационализатор».
Много путешествовал по нашей стране и за рубежом, плавал на ледоколе «Георгий Седов».
Александр Казанцев — автор одиннадцати научно–фантастических романов, многих повестей и рассказов.
В научной фантастике он представляет «реалистическое» направление, его произведения насыщены идеями, которые нередко имеют реальное практическое значение.
Александр Казанцев отмечен несколькими литературными премиями, в том числе специальной международной премией Третьего Всеевропейского конгресса фантастов (1976 г.), премией по фантастике Союза писателей РСФСР и журнала «Уральский следопыт» (1981 г.).
Произведения писателя переведены на многие иностранные языки.
[1]АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ КУПОЛ НАДЕЖДЫ Роман–мечта
ОТ АВТОРА
Мечта тогда ведет вперед, когда она отталкивается от действительности. Автор старался показать найденным только то, что уже ищется в науке, достигнутым лишь достижимое и выполненными те свершения, к которым стремится человечество.
Разумеется, в таком повествовании действуют лишь вымышленные герои, чистейший плод фантазии автора. Они не имеют нечего общего ни в характерах, ни в судьбах с теми реальными людьми, научный подвиг которых позволил автору представить себе отдельные черты будущего человеческой цивилизации.
Пусть читатель помечтает вместе с автором, помня, что мечта — первый этап проектирования, и даже проектирования нашего грядущего. Это может быть, это должно быть, это будет!
Часть первая ВРАГ ГОЛОДА
СЪЕДЕННОЕ ШОССЕ
Эту великолепную асфальтовую дорогу построили в Алжире в самом конце своего колониального владычества французы.
Профессор Мишель Саломак сделал тогда специальный крюк, чтобы показать ее своему русскому коллеге, молодому профессору из Москвы, которого вез на виллу роз.
Но сам он, французский химик и участник Сопротивления, бежавший из немецкого концлагеря, где выучил русский язык, вовсе не был владельцем виллы и прилегающих к ней плантаций. Все это принадлежало родственнику его жены мсье Рене, который стремился заполучить к себе русского химика.
Военные действия в Алжире то вспыхивали, то затихали, грозя всеуничтожающим пожаром. Попытки французов договориться с арабами с помощью группы «независимых мусульманских депутатов» результатов не дали. Все громче звучали призывы Левых сил отказаться от колониального господства в Алжире. К ним примыкал и профессор Мишель Саломак.
Перед виллой красовался пышный цветник. С открытой веранды, с трех сторон окружавшей просторный дом с плоской крышей и фасадом в мавританском стиле, открывался вид на розовые плантации мсье Рене. Двести семь сортов роз! Он собирался создать в Алжире парфюмерную промышленность, заботясь о парижанках. Потому и был заинтересован в Анисимове, опубликовавшем заметные работы о запахе. Мсье Рене с минуты на минуту ждали с заседания Алжирской Ассамблеи.
Вечером розы пахнут особенно!
Анисимов и Саломак в ожидании хозяина виллы гуляли по дорожкам сада и вдыхали тонкий аромат.
Маленький подвижный француз говорил пылко и жестикулировал:
— Нет, нет! Для добрых голубых глаз былинного Добрыни Никитича, — я в лагере слышал о нем, — для синтеза добра и силы у вас слишком строгий взгляд. Уверен, что русские иконописцы писали свои лики с кого–нибудь из ваших предков–богатырей. На как пахнут здесь розы, мой друг, как они пахнут! — восклицал он, переходя от куста к кусту. — Клянусь бульварами Парижа, здесь, в Алжире, каждый сорт просто человечен! Смеетесь? Попробуйте вдохните этот аромат. Он девичий! Согласны? Или вот этот запах скромности. Он вам очень подходит. А есть зовущий, подобно взгляду женщины. Или нежный, словно первая ласка. Хотите, я найду вам кружащий голову, как объятия опытной возлюбленной? Рене хвастался даже особо душным, жарким, распутным…
— Вы поэт, профессор!
— Приходится поэтизировать, — вздохнул француз, — раз никто до сих пор не опубликовал теории запаха.
— Увы, мсье Саломак. На мой взгляд, такой теории пока нет, хотя выдающиеся умы пытались ее создать.
— Вот как? И у вас нет?
— Сам Рентген, по собственному признанию, стал физиком только ради того, чтобы разгадать, что такое запах. Но так и не узнал, хотя открыл икс–лучи, названные его именем.
— Но есть же гипотезы. Раз я чувствую — я понимаю!..
— Так ли это? Наши чувства полны тайн. Недавно я беседовал с нашим вице–президентом Академии наук Абрамом Федоровичем Иоффе.
— О-о! Иоффе! Снимаю шляпу.
— Представьте, он тоже, подобно Рентгену, пришел в физику, чтобы открыть тайну запаха.
— И открыл многое другое.
— Но не тайну запаха.
К ученым приближались три закутанные в белое фигуры. Судя по чадре, закрывавшей лицо, — женщины. В Алжире лишь в его арабской части, на узких улочках–лестницах повстречаешь таких прохожих.
Ученые замолчали.
— Следуйте за нами, — грубым мужским голосом приказал первый из подошедших. — Отныне вы — заложники.
— Вы будете казнены, если французское командование не выдаст нужных нам людей, — зловеще добавил второй.
— Но мы не имеем никакого отношения к французскому командованию. Мы ученые! — запротестовал Саломак.
— Может быть, и к живодеру Рене вы тоже не имеете отношения? — хрипло осведомился из–под чадры третий незнакомец.
Из складок свободно свисавших бурнусов выглядывали спрятанные там автоматы.
Ученые пожали плечами и пошли по дорожке. Вокруг благоухали розы. У калитки с витым узором железных прутьев стоял старенький «пежо» со снятыми номерами.
Незнакомец, объявивший о пленении, уселся за руль, втолкнув на сиденье рядом с собой пухленького Саломака. Возмущенные глаза француза казались особенно выпуклыми. Двое других похитителей, пропустив на заднее сиденье Анисимова, пытались сесть по обе его стороны. Но он оказался таким крупным (был на голову выше любого из них), что никак не удавалось захлопнуть дверцы.
— Рене с минуты на минуту появится здесь, — мрачно заметил Саломак. — Вы рискуете вместе с нами, господа.
— Молчи, отродье гяуров, пока я не размозжил твою плешивую голову, — заорал севший за руль и сорвал машину с места.
— У вас нет оснований быть с нами грубыми, — возмутился Саломак. — Тем более что вы захватили не только меня, французского ученого, но и русского профессора.
— Русского? — недоверчиво переспросил похититель. — Зачем здесь русский?
— Он консультант. Понимаете, консультант по запаху.
— Вот мы посмотрим, как вы тут оба завоняете, если нам не выдадут наших парней.
В ответ Саломак произнес целую речь:
— Господа! Я привык к вежливому обращению. Сотни лет назад Алжир захватили пираты и с благословения турецкого султана страна стала «государством пиратов». Но у вас, бойцов за освобождение Алжира, одинаково ненавидящих и султана, и пиратов, и колонизаторов, должны быть другие приемы. Я сочувствую вам и потому считаю долгом бойца Сопротивления предупредить вас, что мсье Рене — отнюдь не мой единомышленник — не ездит без вооруженной охраны. Мне кажется, что это его «кадиллак» спускается с противоположной стороны к вилле.
— Давай газу! — закричал сидевший сзади похититель, толкнув Саломака в спину, словно он мог прибавить ходу старенькому «пежо».
Автомашина, подскакивая на неровностях дороги, мчалась к великолепному стратегическому шоссе, построенному по четырехлетнему плану «освоения Северной Африки» на иностранные субсидии.
Вероятно, кто–нибудь из слуг Рене видел, как похитители увезли его гостей, потому что «кадиллак» задержался у виллы лишь на минуту.
Похитители заметили погоню, но не собирались уступать свою добычу. Они выехали на новое шоссе и с полузакрытой дверцей помчались по нему с предельной для «пежо» скоростью.
И вдруг все качнулось вперед. Мсье Саломак ударился головой о лобовое стекло, водитель лег грудью на руль и охнул. Анисимов и два его стража полетели на спинку переднего сиденья. Машина встала, мотор ее взвыл, колеса завизжали, понапрасну вращаясь
Возможно, скрытые чадрой лица похитителей были растерянны. Они выскочили наружу и завозились у колес. Потом бросились прочь от шоссе.
— Куда вы? — закричал им вслед Саломак. Один из похитителей обернулся и крикнул по–французски:
— Такова воля аллаха. Вам повезло, отродье гяуров, презренный джинн сожрал шоссе, чтобы нам не ехать.
— То есть как это сожрал? — переспросил Саломак, но похитители уже исчезли.
Анисимов оглянулся. Через заднее стекло виднелся приближающийся «кадиллак».
— Во всяком случае, что бы он там ни говорил про аллаха и джинна, это весьма любезно с их стороны — не прикончить нас перед расставанием, — заметил профессор Саломак, выбираясь из машины и растирая шишку на лбу. Очевидно, пребывание в лагере и бегство оттуда научили его владеть собой.
Анисимов последовал за ним:
— Что же случилось? О каком прожорливом джинне шла речь?
— Непостижимо! — отозвался Саломак. — Колея в порошке. Вы только посмотрите. Этот прах был недавно асфальтом.
— М-да! — протянул Анисимов. — Похоже, что парафиновые связи растворились неведомо в чем. — Он пересыпал из ладони в ладонь тонкий порошок, взятый им из–под колес.
— Есть над чем подумать! — проворчал Саломак, — Любую химическую реакцию можно повторить, — заметил Анисимов. — Хотя бы в лаборатории.
— Моя лаборатория к вашим услугам, профессор. Париж! Париж!
Подкатил «кадиллак» и тоже забуксовал колесами, увяз в порошке по самую ступицу.
Из машины выскочил розовощекий, коренастый, с туго обтянутым брюшком и нафабренными усами мсье Рене. За ним следом — пять молодцов. Все в беретах, блузах, они смахивали на апашей и были с автоматами.
— Вы живы, господа? Какое счастье! — воскликнул мсье Рене.
— Все в порядке, кузен. Нас никто не съел, чего нельзя сказать о шоссе, как заметил один из доставивших нас сюда любезных похитителей.
— Что за чепуху вы говорите, Саломак? Как можно съесть асфальтированную дорогу?
— В этом суеверном экспромте есть свой смысл.
— Это предстоит выяснить, — заметил Анисимов. — Для исследования выдвинем рабочие гипотезы, в том числе и о биологической коррозии асфальтов.
— Вы не исключаете джиннов? — живо спросил Саломак.
— Выясним в лаборатории, — пообещал Анисимов.
БУЛЬВАРЫ
В Париже лил дождь. Крыши машин в многоструйном их потоке казались лакированными. Солнечные лучи, пробиваясь сбоку от дождевых туч, сверкали словно в движущихся зеркалах,
А на тротуарах бушевали водовороты зонтиков: строгих, темных — мужских; разноцветных, радужных — дамских.
— А знаете, мой друг, о чем я думаю, когда смотрю на парижский асфальт? Что его не сожрали мерзкие боши, подобно одноклеточным дрожжам кандиды, слопавшим, к нашему счастью, шоссе в Алжире.
— Честь и хвала вашей лаборатории, Мишель, где удалось распознать в пожирателях дрожжи кандиды.
— Честь и хвала тому, мой друг, кто догадался об этом еще в Алжире,
— Меня натолкнул на такую мысль наш незадачливый похититель и его «прожорливый джинн».
Два профессора, недавно приехав в Париж из Алжира, шли от площади Согласия к Триумфальным воротам, к знакомому кафе.
Маленький француз высоко в руке держал зонт, чтобы прикрыть им своего высокого спутника.
Молодые ученые уселись за столик под тентом кафе.
Солнечный дождик прошел. И сразу нарядной стала толпа прохожих.
— Итак, мой русский друг, нашей общей пассией стала кандида. Ай, ай, ай! Что скажет Шампанья, ее исследующий?
Подскочил гарсон с манерами апаша.
— Вы сказали шампанское, мсье?
— Я сказал Шампанья, мой друг. Это имя повторят ваши внуки.
— Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.
— Вы подсказали верную мысль, — вмешался Анисимов. — Мы должны поднять бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном, а кандидой шоссе!
— Готов поднять хоть два бокала, но за съеденные людьми дрожжи кандиды!
— Шампанское сейчас выстрелит, — заверил гарсон и исчез.
— Кандида! Друг мой, — продолжал Саломак, — мы с вами давно отвыкли от молока матери, и, увы, в этом одна из бед человеческих. Если бы мы до конца дней питались веществом такого состава, то были бы все Жаннами д’Арк и Добрынями Никитичами.
— Вы имеете в виду аминокислоты?
— Вот именно. И клянусь свободным Алжиром, по данным Шампанья, нет продукта, более приближающегося по содержанию необходимых человеку аминокислот к молоку матери, чем дрожжи кандиды.
— Великолепно! Первый бокал за кандиду!
Шампанское пенилось в хрустале.
— Будем ли мы закусывать чем–нибудь «белковым»? — с напускной серьезностью спросил француз.
— Я предпочел бы синтетическую пищу, — улыбнулся Анисимов.
— Увы, я не поручусь за большинство парижан, которые пока что и не подозревают о нашем заговоре, хотя их соотечественник Бертло произнес пророческие слова об этой пище.
— Как и Менделеев.
— О-о! Менделеев! Что он сказал?
Анисимов достал записную книжку.
— «Как химик, я убежден в возможности получения питательных веществ из сочетания элементов воздуха, воды и земли, помимо обычной культуры, то есть на особых фабриках и заводах… И первые заводы устроят для этой цели в виде культуры низших организмов, подобных дрожжевым, пользуясь водой, воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой».
— Браво! Он предвидел кандиду! Ох, как правильно, мой друг! Именно ископаемыми — нефтью, черт возьми! Хватит ее сжигать подобно пещерным людям, нашедшим греющую огнем черную воду. Для нас же это основа еды наших потомков! Теперь очередь за Бертло. У меня тоже записаны его слова. Наполняйте бокалы. Не беда, если чуть кружится голова. Она закружится еще больше от перспектив! Хотите заглянуть в двухтысячный год, каким он виделся химику девятнадцатого века? Внимайте: «Тогда не будет ни пастухов, ни хлебопашцев, продукты питания будут создаваться химией. В основном эта проблема уже решена». — Саломак щелкнул пальцами. — Это он тогда говорил, а что сказать нам теперь?
— Что нам предстоит решить вопрос не только как делать, но и как сделать… для всех.
— Браво! И это куда труднее. Читаю: «Когда будет получена дешевая энергия…» — честное слово, он же имел в виду наше время! — «станет возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода (полученного из углекислоты), из водорода (добытого из воды), из азота и кислорода, извлеченных из атмосферы».
— Правильно! Хлеб из воздуха. О нем говорил Тимирязев. Он мечтал воссоздать в технике природный фотосинтез растений.
— Прекрасная мысль. Ее развил и наш Бертло — «власть химии безгранична»!
— За химию! — поднял бокал Анисимов.
Профессор Саломак встал и, словно обращаясь ко всем сидящим в кафе, громко прочитал:
— «Производство искусственных продуктов питания не будет зависеть ни от дождей…»
— Дождик кончился, — заметила хитренькая с виду девушка, закрывая свой подсыхавший на полу зонтик,
— «…ни от засухи…» — продолжал Саломак.
Анисимов сжал лежавшие на столе кулаки.
— «…ни от мороза. Наконец, все это не будет содержать болезнетворных микробов — первопричины эпидемий и врага человеческой жизни».
— Фи! — сказала девушка с сиреневыми волосами. Она сидела с бородатым художником в блузе и посасывала через соломинку кока–колу.
— Заводы вместо полей — это гадость, — изрек художник.
Саломак потряс в воздухе записной книжкой и, словно отвечая художнику, продолжал читать все громче:
— «Не думайте, что в этой всемирной державе могущества химии исчезнут искусство, красота, очарование человеческой жизни». — Саломак картинным жестом наполнил рвущейся вверх пеной бокалы художника и его дамы. — «Если землю перестанут использовать для выращивания продуктов сельского хозяйства, она вновь покроется…» Слышите? Вновь покроется! «…травами, лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, в котором люди будут жить в изобилии и испытают все радости легендарного «золотого века»! — И Саломак залпом осушил бокал.