К тому времени, как Сердце Баккалона опустилось и последние красноватые лучи угасли в тени деревьев, неКрол собрал столько изделий, что едва мог унести, и соль у него подошла к концу. Он зашнуровал ботинки, тщательно упаковал свои приобретения и, сидя на траве у водоема, принялся терпеливо ждать. Один за другим дженши из рода водопада стали присоединяться к нему. Наконец вернулся Старик, Владеющий, даром слова.
Моление началось.
Старик, Владеющий даром слова, все еще с лазером в руках, осторожно прошел по темной воде и сел на корточки у винно-красной глыбы. Все остальные, взрослые и дети, числом около сорока, выбрали себе места на траве по краю водоема, за неКролом и вокруг него. Как и неКрол, дженши настороженно смотрели поверх пруда, на пирамиду, на фоне которой в свете только что взошедшей огромной луны был четко виден Владеющий даром слова. Положив лазер на камень, старик прижал обе ладони к одной из граней пирамиды, и его тело как будто застыло. Остальные дженши тоже напряглись и застыли.
НеКрол беспокойно ерзал и боролся с зевотой. Он не впервые присутствовал при обряде и знал установленный порядок. Целый час ему предстояло скучать, потому что дженши молились молча: слышалось только ровное дыхание сорока бесстрастных существ. Вздыхая, торговец постарался расслабиться. Он закрыл глаза; теплый ветер временами трепал его волосы. «Как долго все это будет длиться, — думал неКрол, — если Железные Ангелы покинут свою долину…»
Час пришел, но погрузившийся в размышления неКрол не чувствовал бега времени. Вдруг он услышал вокруг шелест и болтовню — дженши рода водопада встали и отправились в лес. А Старик, Владеющий даром слова, положил к его ногам лазер. НеКрол поднял на него глаза.
— Нет, — только и сказал Старик.
НеКрол вскочил:
— Но вы должны! Давайте я покажу вам, что он может делать…
— У меня было видение, Арик. Бог уже показал мне. Но он открыл мне, что не надо брать это в обмен.
— Владеющий даром слова, Железные Ангелы придут…
— Если они придут, с ними будет говорить наш бог, — на своем певучем наречии сказал старейшина-дженши, но в мягком голосе слышалась твердость, а широко раскрытые золотистые глаза отнюдь не взывали о помощи.
«За нашу пищу возблагодарим себя и только себя. Она наша, ибо мы добыли ее своим трудом, наша, ибо мы добыли ее своей борьбой, наша по единственному праву — праву сильного. Но за эту силу, за мощь наших рук, за сталь наших мечей, за огонь в наших сердцах возблагодарим бледнолицее дитя Баккалона, который дал нам жизнь и научил нас ее поддерживать».
Неподвижно стоя перед пятью длинными деревянными столами, протянувшимися вдоль огромной столовой. Наставник торжественно, с достоинством произносил каждое слово молитвы. Он говорил, и большие руки с выступающими венами крепко сжимали рукоять поднятого вверх меча, а форменная одежда при свете тусклых огней казалась почти черной. Вокруг него не шевелясь сидели Железные Ангелы. Перед ними стояла нетронутая еда: крупные вареные клубни, дымящиеся куски свинины, черный хлеб, миски с хрустящей зеленью. Дети моложе десяти лет — возраста воинской зрелости — в накрахмаленных белых комбинезонах с непременными поясами из стальной сетки занимали крайние столы, стоящие под узкими окнами; карапузы, только начинающие ходить, силились сидеть спокойно под бдительным взором строгих девятилетних воспитателей с пристегнутыми к поясу деревянными дубинками. Ближе к середине, за двумя одинаковыми столами, сидели в полном вооружении братья-воины, мужчины и женщины вперемежку, бывалые вояки рядом с десятилетними малявками, которые только что перешли из детского общежития в казарму. Все они носили одинаковую форму из меняющей цвет ткани, такую же, как у Уайотта, но без воротника, у некоторых были значки, указывающие их звание. Средний стол, наполовину короче других, был отдан кадровому составу Железных Ангелов: военным воспитателям и воспитательницам, знатокам оружия, целителям, четырем полковым епископам — всем тем, кто носил высокие жесткие малиновые воротники. Во главе стола сидел Наставник.
— Приступим к трапезе, — произнес наконец Уайотт.
Мечом он со свистом рассек воздух над столом в жесте благословения и принялся за еду. Как и все остальные, он выстаивал очередь, которая вилась от столовой до кухни, и его порция была не больше, чем у других членов братства.
Слышалось только звяканье ножей и вилок, звон тарелок и время от времени удары дубинки — это воспитатель наказывал детей за нарушение дисциплины. В зале стояла глубокая тишина. Железные Ангелы не разговаривали во время еды; они поглощали свою простую пищу, размышляя над уроками дня.
После еды дети, все так же молча, строем вышли из столовой и направились в детское общежитие. За ними последовали братья-воины — кто в храм, кто охранять стены, большинство в казармы. Освободившиеся после дежурства часовые торопились на кухню, где их ждала не остывшая еще еда.
Старшие офицеры остались; после того как убрали тарелки, обед превратился в заседание штаба.
— Вольно, — скомандовал Уайотт, но сидящие за столом разучились расслабляться — напряженные, скованные, они не отрывали глаз от Наставника. Тот обратился к одной из участниц заседания: — Даллис, вы подготовили доклад, который я просил?
Полковой епископ Даллис кивнула. Это была женщина средних лет, рослая, с крепкими мускулами и смуглой огрубевшей кожей. На воротнике у нее был стальной значок — эмблема компьютерных войск.
— Да, Наставник, — твердым, чеканным голосом начала она. — Мир Джеймисона — колония, насчитывающая четыре поколения, заселена в основном выходцами со Старого Посейдона. Один большой материк, почти совсем не исследованный, и более двадцати тысяч островов разной площади. Человеческое население сосредоточено на островах и живет за счет обработки земли, выращивания растений на прибрежной акватории, разведения морских животных и развития тяжелой промышленности. Океаны богаты пищевыми продуктами и металлами. Общая численность населения около 79 миллионов. Два крупных города, оба с космопортами: Порт Джеймисон и Холостар. — Она посмотрела на лежавшую перед ней на столе распечатку с компьютера. — Во время Двойной войны Мира Джеймисона еще не было на карте. Он никогда не участвовал в военных действиях, вооруженные силы состоят только из планетной полиции.
У Мира Джеймисона нет программы колонизации, и он никогда не пытался взять под свою юрисдикцию территории, находящиеся за его границами.
Наставник кивнул.
— Прекрасно. Значит, угроза донести на нас ничего не стоит. Продолжим заседание. Воспитатель Уолмэн?
— Наставник, сегодня поймали четырех дженши, сейчас они висят на стенах, — сообщил Уолмэн. Это был румяный молодой человек со светлыми, подстриженными ежиком волосами. — Если позволите, я бы просил обсудить возможность прекращения кампании. С каждым днем искать все труднее, а находим мы все меньше. В сущности, мы истребили весь молодняк дженши из родов, которые первоначально заселяли Долину меча.
Уайотт кивнул:
— Есть другие мнения?
Полковой епископ Лайон, поджарый голубоглазый мужчина, выразил несогласие:
— Взрослые живы. Матерый зверь гораздо опаснее детеныша, воспитатель Уолмэн.
— Но не в данном случае, — сказал знаток оружия Кара Да-Хан, мужчина огромного роста, лысый, покрытый бронзовым загаром; он отвечал за разработку психологического оружия и изучения интеллекта врага. — Наши исследования показали, что если пирамида разрушена, то ни взрослый дженши, ни детеныш не могут причинить никакого вреда чадам Баккалона. Социальная структура дженши, по сути, распадается. Взрослые либо убегают, надеясь примкнуть к другому роду, либо опускаются до уровня животных. Они бросают свое потомство, которое начинает кое-как заботиться о себе само и не оказывает нам никакого сопротивления. Учитывая количество дженши, висящих на стенах города, и тех, кто, по нашим сведениям, погиб в пасти хищников или от рук своих собратьев, я полагаю, что Долина меча практически очищена от этих зверей. Зима не за горами, Наставник, и у нас много других дел. Воспитателю Уолмэну и его людям следует дать новое задание.
Обсуждение продолжалось, но тон был задан: большинство выступающих поддержали Да-Хана. Уайотт внимательно слушал и все время молил Баккалона направить его мысли по верному пути. Наконец он жестом призвал всех к молчанию.
— Воспитатель, — обратился Наставник к Уолмэну, — завтра соберите всех дженши, которых сможете найти — взрослых и детей, но не вешайте их, если они не станут сопротивляться. Вместо этого покажите им их сородичей, висящих на городской стене, а потом отправьте восвояси. Я надеюсь, они принесут весть всем остальным дженши, и те узнают, какую цену платит зверь, выпустивший когти, поднявший лапу или клинок на семя Земли. И когда придет весна и чада Баккалона двинутся дальше, за пределы Долины меча, дженши мирно оставят свои пирамиды и покинут свои земли, — они понадобятся нам, людям, приумножающим славу бледнолицего дитя.
Обсуждение продолжалось, но тон был задан: большинство выступающих поддержали Да-Хана. Уайотт внимательно слушал и все время молил Баккалона направить его мысли по верному пути. Наконец он жестом призвал всех к молчанию.
— Воспитатель, — обратился Наставник к Уолмэну, — завтра соберите всех дженши, которых сможете найти — взрослых и детей, но не вешайте их, если они не станут сопротивляться. Вместо этого покажите им их сородичей, висящих на городской стене, а потом отправьте восвояси. Я надеюсь, они принесут весть всем остальным дженши, и те узнают, какую цену платит зверь, выпустивший когти, поднявший лапу или клинок на семя Земли. И когда придет весна и чада Баккалона двинутся дальше, за пределы Долины меча, дженши мирно оставят свои пирамиды и покинут свои земли, — они понадобятся нам, людям, приумножающим славу бледнолицего дитя.
Лайон и Да-Хан дружно кивнули, к ним присоединились остальные.
— А теперь поделитесь с нами своей мудростью, — попросила полковой епископ Даллис.
Наставник Уайотт согласился. Одна из военных воспитательниц принесла ему Книгу, и он раскрыл ее на Догматах.
— «В те дни тяжкие бедствия постигли семя Земли, ибо чада Баккалона отреклись от него во имя более слабых богов. И тогда небеса почернели, и ринулись на людей сверху сыны Хранги с красными глазами и клыками, как у демонов, и ринулись на них снизу полчища финдайи, подобные тучам саранчи, и заслонили от них звезды. И пылали вселенные, и кричали дети: „Спасите! Спасите!“
И тогда явился бледнолицый ребенок и встал перед людьми со своим огромным мечом в руках и громовым голосом стал их укорять: «Вы были слабыми чадами и ослушались меня, — сказал Он. — Где ваши мечи? Не я ли вложил мечи вам в руки?»
И чада крикнули: «Мы перековали их на орала, о Баккалон!»
И был Он в великом гневе: «Значит, с оралами встретите вы сынов Хранги! Значит, оралами сокрушите вы полчища финдайи!» И Он покинул своих чад и не стал более слушать их стенаний, потому что Сердце Баккалона есть Сердце огня.
Но один из семени Земли осушил слезы, ибо небеса горели так ярко, что слезы жгли щеки. И проснулась в нем жажда крови, и он перековал свое орало вновь на меч, и бросил вызов сынам Хранги, и умертвил их сколько мог. Тогда другие, узрев сие, пошли по стопам его, и гулкий боевой клич пронесся по всем мирам.
И бледнолицый ребенок услышал и вернулся, так как шум битвы ласкает Его слух больше, чем звук рыданий. И когда Он увидел битву. Он улыбнулся. «Теперь вы снова мои чада, — сказал Он семени Земли. — Вы отвергли меня во имя бога, который называет себя агнцем, но разве вы не знали, что агнцы обречены на убой? Однако теперь пелена спала с ваших глаз, и вы снова Псы Господни!»
И Баккалон вновь вручил им всем по мечу, всем своим чадам, всему семени Земли, и Он поднял свой огромный черный меч, Истребитель демонов, уничтожающий тех, у кого нет души, и взмахнул им. И сыны Хранги пали перед его мощью, а громадные полчища финдайи сгорели от Его взгляда. И чада Баккалона победили во всех мирах».
Наставник поднял глаза.
— Ступайте, братья по оружию, и обдумайте во сне Догматы Баккалона. Пусть бледнолицее дитя дарует вам видения!
Это была команда разойтись.
Голые деревья на холме покрылись ледяной глазурью, и нетронутый, если не считать редких следов живых существ и завитушек, оставленных порывами северного ветра, снег сверкал ослепительной белизной в лучах полуденного солнца. Город Железных Ангелов, лежащий внизу, в долине, казался отсюда неестественно чистым и спокойным. С восточной стороны лежали огромные сугробы снега, доходящие до середины обледеневшей стены из ярко-красного камня; ворота не открывались месяцами. Давным-давно чада Баккалона собрали урожай и вернулись в город греться у очагов. Только синие огни, освещающие холодную, черную ночь, да шагающий по стене случайный часовой напоминал неКролу, что Ангелы еще живы.
Дженши, которую неКрол называл Грустной рассказчицей, смотрела на него необычно темными глазами, гораздо темнее прозрачных золотистых глаз ее сородичей.
— Под снегом лежит сломанный бог, — проговорила она, и даже убаюкивающие интонации языка дженши не могли скрыть суровых ноток в ее голосе.
Они стояли на том самом месте, куда неКрол однажды привел Райтер, — у разрушенной пирамиды рода каменного кольца. Торговец с головы до ног закутался в термокостюм, подчеркивавший все изъяны его полной фигуры. Он смотрел на Долину меча сквозь опущенный темно-синий пластмассовый козырек капюшона. А Грустная рассказчица, дженши, была прикрыта только густой зимней серой шерстью. Охотничий лазер висел у нее на спине.
— Если Железных Ангелов не остановить, они разобьют и других богов, — вздрагивая, не смотря на термокостюм, сказал неКрол.
Грустная рассказчица, казалось, не слышала его.
— Когда они пришли, я была ребенком, Арик. Если бы они не разбили нашего бога, может, я еще и сейчас была бы ребенком. Потом, когда свет погас и огонь во мне умер, я ушла далеко от каменного кольца, от нашего родного леса. Я брела, не зная дороги, питаясь чем попало. В темной долине все изменилось. Лесные кабаны рычали при моем появлении и обнажали клыки, незнакомые дженши угрожали мне и друг другу. Я ничего не понимала и не могла молиться. Даже когда Железные Ангелы нашли меня, я не поняла и пошла с ними к городу, не зная их языка. Я помню стены и детей, многие были намного моложе меня. Потом я кричала и билась; когда я увидела их на веревках, что-то безумное и безбожное проснулось во мне.
Ее глаза цвета начищенной бронзы пристально смотрели на неКрола. Она переступала с ноги на ногу в глубоком, по щиколотку, снегу, сжимая когтистой рукой ремень лазера.
С того дня в конце лета, когда Железные Ангелы послали ее прочь из Долины меча и она прибилась к неКролу, он научил ее стрелять. Грустная рассказчица была до сих пор лучшим стрелком из шести лишенных бога изгнанников, которых он собрал под своим кровом и обучил. Это был единственный путь; он предлагал лазеры одному роду за другим, и все отказывались. Дженши были уверены, что бог их защитит. Только лишенные бога прислушивались, да и то не все — одни были слишком малы, тихи или трусливы, других приняли к себе чужие роды. Но некоторые, вроде Грустной рассказчицы, слишком одичали, слишком многое повидали, они уже не могли приспособиться к обычной жизни дженши. Грустная рассказчица первой взяла в руки оружие после того, как Старик, Владеющий даром слова, прогнал ее из рода водопада.
— Может быть, лучше жить без бога, — говорил ей неКрол. — У тех, кто живет внизу, свой бог, он и сделал их такими. И у дженши есть боги, дженши верят им и поэтому умирают. Ты, лишенная бога, их единственная надежда.
Грустная рассказчица не отвечала. Она только смотрела вниз, на заснеженный безмолвный город, и в глазах ее трепетал огонек.
НеКрол наблюдал за ней в тягостном недоумении. Если он и его спутница — единственная надежда дженши, вряд ли вообще можно на что-то надеяться. В Грустной рассказчице и всех изгнанниках было что-то дикое, исступленное, их ярость даже его заставляла содрогаться. Пусть Райтер приедет с лазерами, пусть эта маленькая группка остановит Ангелов, пусть все это осуществится, — что с того? Если завтра умрут все Ангелы, где найдут себе место эти, лишенные бога?..
Они стояли неподвижно, снег слепил их глаза, а северный ветер обжигал лица.
В храме было темно и тихо. В каждом углу призрачным светом горели круглые фонари, ряды простых деревянных скамей пустовали. Над тяжелым алтарем, плитой из грубого черного камня, стояло объемное изображение Баккалона. Он был как живой: мальчик, сущий ребенок, голенький, с молочно-белой кожей, большими глазами и светлыми волосами, образец самой невинности. В руках Он держал огромный черный меч вполовину больше его самого.
Склонив голову, коленопреклоненный Уайотт замер перед изображением. Всю зиму он видел мрачные, тревожные сны, и каждый день на коленях просил просветить его. Обращаться было не к кому, только к Баккалону; он — Наставник и должен вести за собой в битве и вере. Он сам разгадает свои видения.
Так день за днем он боролся со своими мыслями, пока не начали таять снега и от долгого стояния на полу у него не заболели колени. Наконец он решился и призвал старших по званию присоединиться к нему в храме.
Они входили по одному и выбирали места на скамьях позади неподвижного, коленопреклоненного Наставника. Каждый садился отдельно от других. Уайотт не обращал на них внимания, он молил только, чтобы слова его были точны, а предвидение верно. Когда все собрались, он повернулся к ним.
— Во многих мирах жили чада Баккалона, но нет среди них столь благословенного, как этот, наш Корлос. Братья по оружию! Грядет великое время. Бледнолицее дитя явилось ко мне во сне, как являлось первым Наставникам во дни основания братства. Оно подарило мне видения.