Я кивнула. “Точно”.
“Энди звонил тебе?”
Я уставилась на кисточку, что держала в своих руках, потом бросила ее обратно в банку.
“Нет”.
“Тебя это расстраивает?”
“Возможно, совсем немного. Я бы хотела, чтобы после моего ухода, он понял, что он потерял. Было бы приятно услышать, как он подлизывается. Но правда в том, что я, пожалуй, все равно бы не ответила на звонок. Я никогда к нему не вернусь”.
“Как он отреагировал на твои слова о вашем расставании?”
“Стал кричать. Угрожать”. Я посмотрела в окно и вспомнила перекошенное от ярости лицо Энди. Его злость раньше всегда меня затыкала, но на этот раз во мне что – то щелкнуло. “Он выкинул мои вещи на улицу. И выпихнул меня за дверь”.
Хлои удивила меня тем, что бросила свою кисточку на пластиковое покрытие для пола, даже не заботясь о том, куда она приземлиться. Она подошла ко мне, и крепко меня обняла. “Ты могла бы уничтожить его”.
“Я подозреваю, что в конечном итоге, он сам себе это устроит. Я просто хотела уйти”. Я улыбнулась ей в плечо. “И адвокат моих родителей выселил его. Думаю, журналистам это понравилось. Черт побери, это ведь была моя квартира, помнишь?”
Это хорошо, что я обо всем рассказала. Хлои была знакома боль разбитого сердца, и все время, пока мы говорили об Энди, я вспоминала, как чуть больше года назад, она внезапно покинула Ryan Media, и заточила себя в своей квартире, не общаясь ни с кем около недели. Когда она, наконец – то позвонила, то рассказала мне все о том, что случилось между ней и Беннеттом – о том, как начались их тайные отношения, и о том, как она решила, что ей нужно от него уйти.
Это стало поворотным моментом для меня, но в совершенно неправильном смысле. Ее решение оставить свою работу и, возможно, пожертвовать своими отношениями только укрепило мое намерение бороться за Энди. Я хотела постараться ради нас обоих. Но дело в том, что Беннетт был правильным мужчиной для Хлои, с которым ей следовало сохранять отношения. Энди же никогда не был таковым для меня.
Мысли о моем бывшем всегда оставляли мне головную боль, а разговоры о нем образовывали большой ком в груди, который, казалось, никогда не исчезнет, независимо от того, сколько комнат я помогла выкрасить Хлои и сколько милей я пробежала вдоль реки вечером того же дня.
На секунду я задумалась о том, чтобы позвонить Максу, но это была мое личное дело, с которым я должны была разобраться сама. В позапрошлый раз он хотел пригласить меня на ужин, но не потому, что ему захотелось серьезности в отношениях. И он также не собирался быть серьезным мужчиной.
Понедельник и вторник пролетели быстро. Среда была завалена встречами с новыми клиентами, и казалось, что каждая минута растягивалась на целый год. Четверг был хуже по другой причине: Хлои и Беннетт уехали из города на длинные выходные в честь Дня Независимости, а Джордж улетел домой в Чикаго. В офисе вдруг все затихло, и, несмотря на то, что наш бизнес был в самом расцвете, вся моя команда работала, на удивление, слишком продуктивно. Мне нечем было заняться, кроме как слушать тишину пустого офиса.
Что я здесь делаю, написала я Хлои, даже не ожидая ее ответа.
Вчера перед отъездом я задавала тебе тот же вопрос.
Мои шаги эхом раздаются в пространстве, когда я иду за кофе. Я уже выпила кофе столько, что не смогу заснуть целый месяц.
Так, напиши своему Прекрасному Незнакомцу. Пошали. Направь эту энергию на что– нибудь полезное.
Мы так не договаривались.
Мой телефон сразу же завибрировал.
Что это значит? А как вы договаривались?
Я сунула телефон обратно в свою сумочку, и вздохнула, выглядывая в окно. Я не рассказывала Хлои о нашей договоренности с моим Незнакомцем, и видела, что ее терпение было уже на исходе. К счастью, она не была в городе; поэтому я могла не отвечать на сообщение и сохранить этот секрет только для себя, хотя бы еще на несколько дней.
В июне погода в Нью – Йорке была чудесной, но когда наступил июль, она стала невыносимой. Мне стало казаться, что мне никогда не выбраться из этого лабиринта небоскребов, и что меня запекали в плиточной духовке. Впервые с момента моего переезда в этот город, я заскучала по дому. Я скучала по ветру с озера, такими сильными потоками воздуха, которые могли толкать тебя назад, в то время, как ты шел вперед. Я скучала по зеленому небу во время летних гроз, которые я пережидала дома у своих родителей, проводя часы в подвале, играя со своим папой в пинбол.
Однако, лучшей частью Манхеттена, было то, что по нему можно было бесконечно долго бродить совершенно бесцельно, пока не наткнешься на что – нибудь интересное. В этом городе было все: якисоба с доставкой в 03:00 ночи, мужчины, которые находили склад полный зеркал для сексуальных развлечений, и пинбол в баре, в шаговой доступности от моего офиса. Когда я заметила маленькие огоньки автомата через окно, я остановилась, чувствуя, будто город дарил мне именно то, что мне было нужно.
Возможно даже чаще, чем я, на самом деле, это признавала.
Я нырнула в темное здание, вдыхая характерный запах попкорна и не фильтрованного пива. В четверг, посреди дня, бар был достаточно темным, отчего мне показалось, что за окном была полночь, и что все остальные люди спали, кроме тех, кто пил здесь пиво и играл в пул. Автомат, что стоял передо мной, был новее, с отполированной поверхностью и звучащей из него эмо – панк музыкой, которая мне не нравилась. Но в дальнем углу стоял более старый автомат с изображением группы KISS, со знаменитыми разрисованными лицами, и Джимом Симмонсом с высунутым языком.
Я разменяла несколько долларов на монеты у бара, заказала пиво, и прошла через небольшую толпу к задней части заведения.
Мой папа был коллекционером. Когда мне было пять лет, и я просила щенка, он подарил мне далматинца, потом еще одного, и так, каким – то образом, наш огромный дом заполнился собаками, бесконечно лающими друг на друга.
Потом это были классические Корвэйры, с отогнутыми вверх рамами. Для них папа арендовал гараж.
Затем, настал черед старых мегафонов. Произведений искусства местных скульпторов. И, наконец, автоматов для пинбола.
У папы было порядка семидесяти автоматов в отдельном месте хранения, и еще семь или восемь дома, в игровой комнате. Фактически, папа заключил с Энди первое деловое соглашение именно по пути в игровую комнату. Папа не имел понятия о том, что Энди никогда в жизни не играл в пинбол, а тот вел себя так, будто папина коллекция автоматов была самой фантастической вещью, которую он когда – либо видел, и он ухитрился выглядеть так, будто играл в пинбол с тех пор, как он достиг уровня. Папа был сражен, в то время как я буквально трепетала. Мне был всего двадцать один, и я не знала, как отнесутся мои родители к моему парню, который был старше меня почти на десять лет. Но папа сразу же сделал все, что мог – своим временем и своей чековой книжкой – чтобы поддержать наши отношения и амбиции Энди. Моего папу всегда было легко к себе расположить, и однажды достигнув этого, практически невозможно было его в себе разочаровать.
Правда, пока он не встретил Энди на романтическом ужине с девушкой, которая не была его дочерью. Вопреки папиным словам, и его настоятельным уговорам разглядеть истинного Энди, а не общественный придуманный образ, я предпочла поверить словам своего парня, который утверждал, что эта девушка была усердным работником его команды, расстроенная из - за разрыва отношений со своим молодым человеком, и которой нужно было, чтобы ее кто – нибудь выслушал. Вот и все.
Какой заботливый начальник.
Через два месяца его снова застукали журналисты местной газеты, когда он изменял мне уже с другой девушкой.
Я скормила четвертак автомату и сжала руки по бокам, смотря, как сияющий серебристый шарик падает на поле. По – видимому, в аппарате не работала музыка, свистки и звоны колокольчиков, отчего игра казалась пугающе тихой, пока я выпускала шарик на поле, толкая его выше, и подталкивая аппарат бедром. Я потеряла навык, и играла из рук вон плохо, но мне было все равно.
За последние недели, у меня было несколько подобных, кристаллизующих моментов. Моментов, в которых до меня одновременно доходило, насколько сильно я выросла, и насколько мало, на самом деле, я знала о жизни, и об отношениях. Некоторые из этих моментов проявлялись тогда, когда я наблюдала за Беннеттом и Хлои, за тем, как они тихонечко подкалывали и обожали друг друга в равной степени. Еще один такой момент посетил меня сейчас, во время игры с самой собой, где я почувствовала себя более собранной впервые за очень долгое время.
Ко мне подходили и заговаривали пара мужчин, и я уже привыкла к ребятам, которые, казалось, не могли устоять перед девушкой, которая одна играла в пинбол. Но через четыре игры, я почувствовала, что на меня кто – то смотрит.
Ко мне подходили и заговаривали пара мужчин, и я уже привыкла к ребятам, которые, казалось, не могли устоять перед девушкой, которая одна играла в пинбол. Но через четыре игры, я почувствовала, что на меня кто – то смотрит.
Это было такое ощущение, как будто заднюю сторону моей шеи укутывает сила дыхания. Осушая свою бутылку пива, я повернулась и увидела Макса, стоящего в противоположной части бара.
Он был с другим мужчиной, которого я не узнала, но который был одет в деловой костюм, и который стоял у бара так же, как, должно быть, стояла я, в узком сером платье и красных туфлях на каблуке. Макс смотрел на меня поверх своего пива, и когда поймал мой взгляд, несколько приподнял свой стакан в приветствии.
Я закончила свою игру через 20 минут, или около того, и, стараясь не расплыться в глупой улыбке, подошла к тому месту, где он стоял. Я была рада его видеть, хотя даже и не осознавала этого.
“Привет”,- сказала я, позволяя себе небольшую улыбку.
“И тебе привет”.
Я посмотрела в сторону от него, на его друга, который был старше возрастом, с длинным лицом и добрыми, карими глазами.
“Сара Диллон, это Джеймс Маршалл, мой коллега и хороший друг”.
Я протянула свою руку и пожала его. “Приятно познакомиться, Джеймс”.
“Взаимно”.
Макс сделал глоток пива и указал на меня своим стаканом. “Сара – главная по деньгам в RMG.”
Глаза Джеймса расширились, и он кивнул, очевидно, впечатленный. “О, понятно”.
“Что ты здесь делаешь?”- спросила я, оглядываясь вокруг. “Это не похоже на место для проведения деловых встреч в середине рабочего дня”.
“Рано закончил свою работу, как и все в этом городе. А как насчет тебя, маленькая мисс? Пытаешься спрятаться?”- спросил Макс с порочным блеском в глазах.
“Нет”,- ответила я, еще больше расплываясь в улыбке. “Никогда”.
Его глаза немного расширились, затем он отвел их в сторону бара, кивая на бармена. “Я прихожу сюда, потому что тут грязно, и обычно малолюдно, и у них есть Гиннесс в розлив”.
“А я прихожу сюда, потому что тут есть бильярд, и мне нравится делать вид, что в пуле я могу надрать Максу задницу”,- сказал Джеймс, одним большим глотком заканчивая свое пиво. “Ну, давай поиграем”.
Я приняла это как намек и перекинула ремешок сумочки через плечо, слегка улыбаясь Максу. “Желаю хорошо развлечься. Увидимся”.
“Давай я тебя повожу”,- сказал он и повернулся к Джеймсу. “Возьми мне еще бутылку, и встретимся у дальнего стола”.
Макс положил свою руку мне на талию, и мы вышли из бара под яркое послеполуденное солнце.
“Ох, блядь”,- простонал он, ослепленный солнцем. “Внутри намного лучше. Давай, вернемся и поиграем”.
Я замотала головой. “Я думаю, мне надо домой, у меня стирка”.
“Я польщен”.
Я рассмеялась, но затем стала беспокойно оглядываться по сторонам, когда он поднял свою руку и притронулся к моему лицу. Он быстро убрал руку, бормоча: “Точно, точно”.
“Джеймс знает обо мне?”- спросила я тихо.
Он посмотрел на меня, слегка удивленно. “Нет. Мои друзья знаю, что кто – то есть, но не знают кто именно”.
На секунду мы погрузились в неловкое молчание, и я не знала как себя вести. Вот почему соглашение о сексе только по пятницам было идеальным: оно не требовало ни лишних мыслей, ни обсуждения с друзьями, ни чувств, ни границ.
“Ты не думала о том, насколько это странно, что мы постоянно пересекаемся друг с другом?”- спросил он, выражение его глаз было нечитаемым.
“Нет”,- призналась я. “Разве не так устроен мир? В городе миллионов ты встречаешь одного и того же человека”.
“Но насколько часто ты встречаешь того, кого хочешь видеть больше всего?”
Я моргнула и отвела взгляд, чувствуя кипящее смешение неловкости и трепета, поднимающегося из моего живота.
Он проигнорировал мое неловкое молчание и продолжил наступление. “Так завтра у нас все по плану, да?”
“А почему нет?”
Он рассмеялся, опустив свой взгляд на мои губы. “Потому что это праздник, Лепесточек. Я не думал, что у меня есть праздничные привилегии”.
“Для тебя это не праздник”.
“Да, точно”,- ответил он. “Это день, когда мы отделались от вас, вечно ноющих американцев”.
“Ха - ха”.
“К счастью для меня, до конца года ни один праздник больше не выпадает на пятницу, и мне не придется волноваться о том, что я пропущу свой, с недавних пор, любимый день недели”.
“Ты просмотрел календарь до конца года?” Я почувствовала, что приблизилась к нему, настолько близко, что теперь уже могла чувствовать тепло его тела, даже в эту тридцатиградусную жару.
“Нет, я просто немножко гений”.
“Гениальный сумасшедший?”
Он рассмеялся, игриво причмокивая языком. “Что – то в этом роде”.
“И так, где мы завтра встречаемся?”
Он снова поднял руку и провел указательным пальцем по моей нижней губе. “Я напишу”.
И он написал. Почти сразу же, как только я завернула за угол и дошла до метро, телефон в моем кармане прозвенел, и я прочла сообщение: Угол Одиннадцатой Авеню и Западной , 24. Небоскреб напротив парка. 19:00.
Он не указал ни номера дома, ни этажа, даже не написал, что надеть.
Когда я добралась, было понятно, что там всего одно здание, которое он мог иметь в виду. Это был новый дом из камня и стекла, с видом на Прибрежный Парк Челси. Так же у этого здания был восхитительный вид на Гудзон. Холл был пустым, за исключением охранника на посту, и после того, как я беспокойно ходила из угла в угол примерно с минуту, он спросил меня, являюсь ли я другом мистера Стелла.
Я остановилась, и опасливо ответила: “Да”.
“О, хорошо. Мне следовало спросить у вас раньше!” Когда он встал, я увидела, что вширь он был таким же большим, как и в длину, и он указал мне на лифты. “Я должен доставить вас наверх”.
Я смотрела на него пару секунд, затем последовала за ним в сторону лифтов. Охранник вставил ключ в слот и нажал копку К.
Крыша.
Мы поднимаемся на крышу?
Дружелюбно махнув, он выступил из лифта. “Хорошего Дня Независимости”,- сказал он, и за ним закрылись двери лифта.
В здании было двадцать семь этажей, но лифт, очевидно, был новым, и очень быстрым, из – за чего я даже не успела подумать о том, что может ждать меня наверху, как услышала тихий звонок и двери лифта открылись.
Я очутилась в маленьком коридоре, от которого шел небольшой лестничный пролет наверх к единственной двери, на которой было написано КРЫША. ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.
Что еще мне оставалось думать, кроме как предположить, что сегодня эта надпись предназначена не для меня? В конце концов, это был Макс. У меня было такое чувство, что он уважал мои правила настолько, чтобы научиться их правильно обходить.
Дверь открылась с громким металлическим щелчком и наглухо захлопнулась позади меня. Я повернулась и попыталась ее открыть, но она не поддавалась. День был жарким и ветреным, и я застряла на крыше здания.
Твою ж мать. Максу лучше поскорее оказаться здесь, иначе я потеряю остатки самообладания.
“Сюда!”- крикнул Макс откуда – то справа.
Я выдохнула с облегчением и обошла огромный электрощит. Там стоял Макс, один, в окружении одеял и подушек и большой накрытой поляной еды и пива у своих ног.
“С Днем Независимости, Лепесточек. Готова к сексу на свежем воздухе?”
Он выглядел невероятно, одетый повседневно в джинсы и голубую футболку, загорелый и с мускулистыми руками, и все его почти два метра двинулись ко мне. Его физическое присутствие, на крыше, под этим солнцем, с этим ветром, который своими потоками прижимал ткань футболки в его груди… Боже мой. Давайте просто скажем, что это возымело на меня свое действие.
“Я спросил, готова ли ты к сексу на свежем воздухе”- повторил он тихо, и наклонился, чтобы поцеловать меня. На вкус он был как пиво и яблоки, и что – то еще, присущее только Максу. Он олицетворял тепло, секс, комфорт … он был моей пищей для души, в которой я могла себе не отказывать, и поглощать без чувства вины, зная, что она насыщает меня, даже если все это и не хорошо для меня.
“Да”,- сказала я. “Так, ты не переживаешь ни о вертолетах, ни о камерах, ни о…,- я посмотрела за ним, указывая на людей на крыше вдалеке, - тех людях с биноклями”.
“Неа”.
Я сузила свои глаза, и провела своими ручками по его груди выше к его шее. “Почему ты не боишься, что тебя могут увидеть?”
“Потому что переживания об этом изменят меня. Из – за этого я начну прятаться дома, или стану параноиком, или это удержит меня от того, чтобы трахнуть тебя на крыше. Только подумай, какой это может стать трагедией”.
“Огромной”. До меня дошло, насколько равнодушным он был к тому, увидит ли его кто – нибудь или нет. Он за этим не гнался; но он от этого и не убегал. Он просто жил в реальности происходящего. Это был настолько иной способ взаимодействия с прессой и публикой, что меня это несколько изумляло. Все это казалось таким простым.