Что было тому виной? Ее новая повадка? Ее неврозы, прорывающиеся в рубленой речи, слишком бурной жестикуляции и взглядах исподлобья? Или ее пугающая профессия? Задавая самой себе все эти вопросы, вместо ответа она просто пожимала плечами. Какая разница? Так или иначе, но уже ничего не изменишь — слишком поздно. Она утратила женственность, как теряют девственность, — безвозвратно.
Время шло, а она так и не продвинулась дальше сайта знакомств.
Три месяца дерьмовых встреч и бесплодных разговоров с явными козлами. В результате — ноль, если не считать унижения. Из каждой очередной истории она выбиралась чуть более уставшей, чуть более подавленной мужской жестокостью. Она искала товарищей, а находила врагов. Она мечтала о «Никогда не говори никогда», а ей подсовывали «Грязную дюжину».
Она подняла глаза. Слезы высохли. Теперь она слушала «Right where it belongs»[5] группы «Nine Inch Nails». Сквозь туман на нее пялились горгульи с крыши собора. Эти каменные монстры напомнили ей всех мужчин, с которыми она имела дело, всех беззастенчивых врунов, которые пытались ее подцепить. Студент-медик, на деле оказавшийся разносчиком пиццы. Основатель собственного предприятия, перебивавшийся на минимальную зарплату. Холостяк в поисках родственной души, чья жена ждала третьего ребенка.
Горгульи.
Бесы.
Предатели.
Она повернула ключ зажигания. Лексомил сделал свое дело. Но главное, к ней вернулся гнев, а вместе с ним — ненависть. Эти стимуляторы сильнее любого наркотика.
Трогаясь с места, она размышляла о главном событии этой ночи. В ее городе неизвестный убил невинного человека и нацепил ему на голову бычью башку. На этом фоне тускнели все ее девические страдания. Ну не глупость — переживать из-за такой ерунды, когда по улицам Бордо шастает маньяк-убийца?
Сжав зубы, она вела машину в сторону улицы Франсуа-де-Сурди. В кои-то веки ночь не пропала зря.
У нее есть труп.
А это куда лучше, чем живой козел.
* * *— Вчера ты говорил, что тебя зовут Мишелль.
— Угу. Паскаль Мишелль.
Фрер записал имя. Истинное или ложное, не важно. В любом случае это дополнительная информация. Погрузить ковбоя в гипнотический сон оказалось проще простого. Амнезия словно подталкивала его отключиться от внешнего мира. Сыграл свою роль и фактор доверия, которым он проникся к психиатру. Нет доверия — нет расслабления. Нет расслабления — нет гипноза.
— Ты знаешь, где ты живешь?
— Нет.
— Подумай.
Великан сидел на стуле, выпрямив спину, положив руки на колени. Шляпу он так и не снял. Фрер проводил сеанс у себя в кабинете, там, где обычно принимал пациентов. Идеальное для воскресного дня место, где никто их не потревожит. Он опустил шторы и запер дверь на ключ. В комнате царили полумрак и тишина.
Было 9 часов утра.
— Мне кажется… Да, точно. Город называется Оданж.
— А где это?
— Неподалеку от Аркашона.
Фрер записал.
— Кем ты работаешь?
Мишелль ответил не сразу. Лоб под полями стетсоновской шляпы наморщился, выдавая глубокое раздумье.
— Вижу кирпичи.
— Строительные?
— Да. Я их беру в руки. И укладываю.
Пациент, не открывая глаз, как слепой, принялся показывать руками, как он укладывает кирпичи. Фрер вспомнил, что на руках и под ногтями у него обнаружили мелкие частицы какого-то вещества. Кирпичная пыль?
— Ты строитель?
— Я каменщик.
— Где ты работаешь?
— Я… По-моему… Сейчас я работаю на стройке в Кап-Ферра.
Фрер продолжал делать заметки. Он не собирался принимать эти признания за чистую монету. Память Мишелля вполне могла исказить правду, создать вымышленные воспоминания. Полученные сведения служили психиатру скорее индикаторами, указывая направление поиска. Все это нуждается в проверке.
Он отложил ручку и немного посидел молча. Не следует задавать слишком много вопросов. Пусть действует обстановка кабинета. На него самого напала сонливость. Великан не произносил ни слова.
— Ты помнишь, как зовут начальника стройки? — снова заговорил Матиас.
— Тибодье.
— Можешь продиктовать по буквам?
Мишелль с готовностью исполнил его просьбу.
— Больше ничего не помнишь?
После паузы ковбой промолвил:
— Дюна… Со стройки видна Пилатова дюна…
Каждый ответ был равнозначен новому штриху на карандашном наброске, над которым трудился врач.
— Ты женат?
Снова пауза.
— Нет, не женат. Но у меня есть подруга.
— Как ее зовут?
— Элен. Элен Офер.
Это имя Фрер тоже попросил его продиктовать по буквам, после чего начал задавать вопросы с пулеметной скоростью:
— Кем она работает?
— В мэрии.
— В деревенской мэрии? Или в мэрии Оданжа?
Мишелль прикрыл лицо рукой. Рука тряслась.
— Я не… Я больше ничего не знаю.
Фрер предпочел прервать сеанс. Следующий проведет завтра. Необходимо бережно относиться к способности памяти пробивать себе дорогу сквозь мрак.
Он произнес несколько слов, выводя пациента из состояния гипнотического внушения, и отдернул шторы. Его ослепил яркий свет. Левый глаз мгновенно отозвался на это острой болью. От тумана не осталось и следа. Над Бордо сияло зимнее солнце. Белое, холодное, как снежный ком. Фрер счел это добрым предзнаменованием для работы с потерявшим память пациентом.
— Как ты себя чувствуешь?
Ковбой не шелохнулся. На нем была полотняная куртка того же цвета, что и брюки, — и то и другое ему выдали в больнице. Не то пижама, не то арестантская роба. Фрер потряс головой. Он был ярым противником больничной одежды.
— Хорошо, — ответил Мишелль.
— Помнишь, о чем мы говорили?
— Смутно. Я рассказал что-нибудь важное?
Отвечая, психиатр взвешивал каждое слово. Он употреблял принятые во врачебном жаргоне выражения, но не уточнял, какие именно сведения только что получил от пациента. Вначале он должен проверить каждое из них. Фрер через стол смотрел в лицо Мишеллю. Произнеся несколько обнадеживающих фраз, он поинтересовался, снилось ли ему что-нибудь.
— Опять видел тот же сон.
— С солнцем?
— Ага, с солнцем. И с тенью.
А что снилось ему? После истории с людьми в черном он камнем ухнул в беспамятство. Заснул на диване, даже не раздевшись. Как последний клошар…
Он поднялся и обошел кругом сидящего великана.
— Ты пытался вспомнить, что с тобой произошло той ночью… На вокзале?
— Конечно. Дохлый номер.
Фрер мерил шагами комнату у него за спиной. Вдруг до него дошло, что это может напугать пациента — в конце концов, он не следователь, вызвавший заключенного на допрос, — и он встал справа от ковбоя:
— Ни одной детали?
— Ничегошеньки.
— А разводной ключ? А телефонный справочник?
Мишелль несколько раз мигнул. Лицо дернулось нервным тиком.
— He-а. Вообще ничего не помню.
Психиатр снова уселся за стол. На сей раз он явно почувствовал сопротивление собеседника. Тот боялся. Боялся вспомнить. Фрер дружески улыбнулся ему. Это означало конец сеанса и одновременно желание подбодрить пациента. Пожалуй, Фрер повел себя с ним недостаточно осторожно. Его память походила на скомканный лист бумаги: начни разворачивать — и, чего доброго, порвешь.
— Ну, на сегодня достаточно.
— Нет. Я хочу рассказать тебе о своем отце.
Итак, механизм заработал — с гипнозом или без гипноза. Фрер снова взялся за блокнот.
— Слушаю.
— Он умер. Два года назад. Он был каменщик. Как и я. Я тебе говорил, что работаю каменщиком?
— Да, говорил.
— Я очень его любил.
— А где он жил?
— В Марсаке. Это деревня близ Аркашона.
— А твоя мать?
Он не ответил и отвернулся. Казалось, он что-то высматривает в струящемся из окна льдистом свете.
— Она держала бар с табачной лавочкой, — наконец выдавил он из себя. — На главной улице Марсака. Она тоже умерла. В прошлом году. Сразу за отцом.
— Ты помнишь, как это произошло?
— Нет.
— У тебя есть братья и сестры?
— Я… — Мишелль заколебался. — Не знаю.
Фрер встал. На сей раз он твердо решил закруглиться. Вызвал медбрата и велел сделать Мишеллю инъекцию седативного препарата. Главное — отдых.
Оставшись в одиночестве, он бросил взгляд на часы. Почти десять. Дежурство в отделении скорой начиналось в час дня. Он вполне успевал съездить домой, только что ему там делать? Пожалуй, лучше навестить своих стационарных больных. Потом можно будет вернуться в кабинет и попытаться проверить те сведения, что сообщил ему Паскаль Мишелль.
Уже шагая по коридору, он вдруг осознал одну простую истину.
Сам того не замечая, он стремится большую часть своей жизни проводить здесь, в больнице. Надежно укрытый за ее стенами. В точности как его пациенты.
Уже шагая по коридору, он вдруг осознал одну простую истину.
Сам того не замечая, он стремится большую часть своей жизни проводить здесь, в больнице. Надежно укрытый за ее стенами. В точности как его пациенты.
* * *— Вот, сделал что мог. Голову, считай, по кусочкам собирал.
— Вижу.
Было 10 часов утра. Анаис Шатле спала всего два часа, прикорнув на диване у себя в кабинете. Прижав к плечу телефонную трубку, она разглядывала на экране монитора то, что осталось от лица жертвы происшествия на вокзале Сен-Жан. Нос смят в лепешку. Надбровные дуги раздроблены. Правый глаз глубоко ввалился и на несколько сантиметров сместился в сторону относительно левого. За распухшими губами видны пеньки выбитых зубов. Не лицо, а сметанная на живую нитку, страшная в своей асимметричности маска.
Судмедэксперт Лонго прислал ей фотографию для опознания — и сразу же позвонил.
— По всей видимости, лицевые травмы вызваны бычьей головой. Убийца действительно выдолбил ее от шеи до мозга, а затем нахлобучил этот жуткий колпак на череп жертвы на манер сплошной маски. Но внутри оставались позвонки животного и часть мышечной ткани. Они-то и изуродовали лицо парнишки.
Парнишки… Лонго употребил правильное слово. Убитому было не больше двадцати лет. Крашенные в черный — воронова крыла — цвет, небрежно подстриженные волосы. Должно быть, гот. Криминалисты уже прогнали отпечатки его пальцев по общенациональной базе данных — впустую. Он никогда не отбывал наказание и даже ни разу не задерживался полицией за мелкие правонарушения. Результатов из Автоматизированной национальной системы генетической информации еще не поступало — для проведения всех необходимых анализов требовалось время.
— Это его и убило?
— Нет, он был уже мертв.
— Причина смерти?
— Чутье меня не обмануло. Передоз. Сегодня утром пришли результаты токсикологического анализа. В крови клиента обнаружено почти два грамма героина.
— Почему ты думаешь, что он умер от передоза?
— Никто не в состоянии пережить такую сильную интоксикацию. Имей в виду, что я говорю о почти чистом героине. С другой стороны, любые иные повреждения отсутствуют.
Анаис перестала строчить в блокноте.
— Что ты называешь почти чистым героином?
— Концентрацию активного вещества в пределах восьмидесяти процентов.
Анаис хорошо знала мир наркотиков. Успела познакомиться с ним в Орлеане — городе, служившем перекрестком наркоторговли в регионе Иль-де-Франс. И потому ей было известно, что дури такой степени чистоты на рынке не бывает. Нигде. Особенно в Бордо.
— Что еще ты можешь сказать по результатам токсикологического анализа?
— Тебя интересует имя и адрес дилера?
Анаис оставила этот укол без ответа.
— Ясно одно, — продолжил Лонго. — Жертва — нарк со стажем. Я ведь показывал тебе его руку. Так вот, я обнаружил следы уколов даже на кистях. Носовые перегородки исследовать не удалось ввиду плачевного состояния костей и хрящей, но мне никакие подтверждения и не требовались. Клиент сидел на герыче давно и плотно. И ни за что не рискнул бы уколоться, если бы знал, что ему подсунули.
Передозировка наркотика всегда случается по недосмотру. Наркоманы постоянно ходят по красной черте, но инстинкт самосохранения не позволяет им сознательно пересекать ее. Следовательно, жертве продали — или дали просто так — дозу героина, умолчав о составе вещества.
— Парень задохнулся, — подвел итог судмедэксперт. — Все признаки налицо. Типичный случай ООЛ.
— Случай чего?
— Острого отека легкого. Зрачки сужены под действием героина и из-за мозговой кислородной недостаточности. Кроме того, во рту скопилось немного розоватой пены. Задыхаясь, он плевался плазмой. Сердце еще работало, но на последнем пределе. Долго и оно бы не выдержало.
— Ты можешь установить точное время смерти?
— Он умер не этой ночью, а предыдущей. Но в котором часу именно, не скажу.
— А почему именно ночью?
— А у тебя есть другие соображения?
Анаис подумала о тумане, который навалился на город сутки назад и не рассеивался целый день. Убийца мог действовать в любой момент, хотя, конечно, элементарная осторожность диктовала ему необходимость передвигаться с подобным грузом под прикрытием ночной тьмы. Ночь и туман, мелькнуло у нее. «Nacht und Nebel». Документальный фильм Алена Рене. Самый страшный из виденных ею фильмов о немецких концлагерях. «Оставь надежду всяк сюда входящий». Каждый раз, когда она пересматривала ленту, а делала она это часто, ей на память приходил отец.
— Есть и еще кое-что странное, — добавил Лонго.
— Что же?
— У меня такое впечатление, что он обескровлен. Тело ненормально бледное. Я проверил и другие ткани. Слизистые век, губ, ногти… Везде одна и та же картина.
— Но ты же сказал, что на теле нет ран или других повреждений.
— Вот именно. Мне кажется, что убийца выкачал из него литр или два крови. Следов от недавних уколов так много, что невозможно определить, куда именно была сделана смертельная инъекция. Но среди них может также быть след от совсем другого укола. Сделанного с целью забора крови.
— Сделанного при жизни?
— Ну разумеется. У трупа кровь не возьмешь.
Анаис сделала пометку: «Вампир?»
— Что-нибудь еще?
— Шрамы от старых ран. По большей части незалеченные порезы. Кроме того, рентген показал множественные переломы костей, причем давние, явно детские. Как и я говорил, этот парень — бомж. Мальчишка из неблагополучной семьи. В детстве его колотили, а кончил он совсем плохо.
Анаис вспомнила изможденное тощее тело в татуировках. Да, судмедэксперт прав. Его гипотезу подтверждал и другой факт. Никаких заявлений об исчезновении человека, подходящего под описание жертвы, не поступало. Или парень приехал из других мест, или никто его не хватился…
— Какие-нибудь еще признаки в пользу этого предположения есть?
— Масса. Во-первых, он был грязен до невероятия.
— Это ты мне еще на месте говорил.
— Я имею в виду хроническую, въевшуюся грязь. Чтобы его отмыть, понадобились чистящие средства. Руки в ссадинах. Кожа на лице покрасневшая, что свидетельствует о жизни под открытым небом. Следы укусов блох. Я уже не говорю про вшей, в том числе лобковых. Труп еще и в морге шевелился.
Анаис не оценила юмор Лонго. Ей представилось, как этот пятидесятилетний, всегда невозмутимый седой человек с диктофоном в руке расхаживает вокруг распростертого на столе для вскрытий тела, озаренного беспощадным светом хирургических ламп. Лонго всегда оставался для нее загадкой.
— По поводу внутренних органов, — снова заговорил он. — Та же история. Печень на грани цирроза. Для парня его лет — катастрофа.
— Значит, он еще и пил?
— Лично я думаю, что это скорее следствие гепатита С. Точнее буду знать, когда придут результаты анализов. Но я убежден, что у него отыщется еще целый букет заболеваний. До сорока ему по-любому было не дотянуть.
Анаис уже мысленно прикидывала портрет возможного убийцы. Убийца клошаров. Психопат, возомнивший, что он вправе убирать лишних людей. Она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Впрочем, не забегает ли она вперед? Пока нет никаких доказательств того, что перед ними серийный убийца. Но лично у нее не было никаких сомнений. Если Минотавр — первая жертва, вряд ли она будет последней.
— Следы сексуального насилия?
— Отсутствуют. Спермы не обнаружено. Анальное отверстие не травмировано.
— А есть что-нибудь о последних часах его жизни?
— Ну, мы знаем, что он ел. Крабовые палочки. Лапшу с курицей. Что-то из «Макдоналдса». В общем, всякую дрянь. Наверняка питался из помойки. Одно мы установили точно: его последний ужин сопровождался обильными возлияниями. Уровень алкоголя в крови составил две целых четыре десятых промилле. Это значит, что перед тем, как всадить себе смертельный укол, он лыка не вязал.
Анаис попыталась вообразить себе, как двое — убийца и его жертва — сидят и закусывают, запивая еду пивом. После трапезы молодого парня ждало кое-что посерьезнее — доза героина. Нет, не так. Ей представилась другая картина. Убийца подобрал паренька уже после того, как тот попировал. И предложил ему ширнуться «лучшим в мире герычем»…
— А про убийцу что ты можешь мне сказать?
— Немного. Тело он не увечил. Довольствовался тем, что нацепил ему на черепушку эту кошмарную бычью голову. На мой взгляд, он человек хладнокровный. Привыкший действовать методически. Во всяком случае, он осуществляет свои бредовые замыслы с прилежанием и последовательностью.
— Почему «методически»?
— Я заметил одну деталь. На крыльях носа, в уголках губ, над правой ключицей и с обеих сторон от пупка на теле имеются крошечные дырочки.