На столике перед Тоттом Мальконенном лежала груда кювет с псевдоожиженным наполнителем для крелозаписи - некоторые были полностью закристаллизованы, некоторые частично, - стояла начатая бутылка "Алазорского", пустой бокал, рядом с бокалом лежал разорванный пакет стерильной ваты, а на ней покоился небольшой пузырек с оранжевой наклейкой.
Я взял пузырек, прочитал название и покачал головой. Мальконенн дошел до точки, если начал использовать пантакатин. По капле в глаза, затем ватку, смоченную препаратом, в ноздри, в уши, под язык, между пальцами... то есть к наиболее чувствительным рецепторам всех органов чувств. Сильный галлюциноген, вроде бы не вызывающий привыкания, но основательно опустошающий нервную систему.
Глаза Мальконенна слезились, из ноздрей и ушей выглядывала вата, губы были плотно стиснуты, пальцы сжаты в кулаки так, что побелели костяшки. Не удивлюсь, если ватные тампоны, смоченные пантакатином, находятся и под каждой из присосок.
Первым делом я разобрал багаж и отослал из зала кибертележку. Затем пододвинул к столику напротив Мальконенна кресло и установил вокруг пять гасящих акустику буйков, стараясь, чтобы получилась равносторонняя пентаграмма. Углы замкнутого звукового экрана всегда должны быть больше девяноста градусов, поэтому ни квадрат, ни треугольник не подходили. Удивительные параллели наблюдаются порой между строго обоснованными научными теориями и верованиями древних, защищавших себя от нечистой силы меловой пентаграммой или крутом. В нечистую силу я не верил, но система жизнеобеспечения поместья настроена таким образом, что фиксирует все происходящее внутри ее. А я не хотел, чтобы когда-нибудь наш конфиденциальный разговор был кем-либо прослушан.
Усевшись в кресло, я налил Мальконенну полный бокал вина, отключил крелогенератор и принялся ждать. С минуту ничего не происходило, затем тело крелофониста начало мелко подрагивать, на лице проявилась гримаса недовольства, выступили крупные капли пота. Мальконенн тяжело, с присвистом задышал, заперхал и, наконец, очнулся. Возвращение в реальность было бурным. Мальконенн судорожными движениями сдирал с себя присоски, вырывал вату из ноздрей и ушей, натужно кашлял, отплевывался. Освободившись от тампонов, двумя руками схватил бокал с вином и принялся жадно пить, икая, захлебываясь и обливаясь.
Я брезгливо поморщился. Не используй он галлюциноген, ничего подобного не было бы.
Когда Мальконенн допил вино, его сильно передернуло, но на этом конвульсии прекратились. Некоторое время он сидел неподвижно, дыхание постепенно успокаивалось. Затем он поднял голову и обвел комнату не совсем осмысленным взглядом.
- А? - испуганно вскрикнул он, увидев меня. - Ты... Ты кто?!
Я молчал. Не люблю фамильярности, да и говорить что-либо в таких случаях бесполезно. Беспричинный страх всегда сопутствует окончанию действия пантакатина, что отчасти объясняет отсутствие привыкания к препарату.
Мальконенн дрожащей рукой поставил бокал на столик, оторвал комок ваты, вытер слезящиеся глаза, потное лицо.
- Так кто ты?! - снова спросил он, пытаясь опознать меня сквозь туман галлюциногена, медленно выветривающегося из головы.
Зашарив по карманам, Мальконенн достал ампулу, сломал кончик непослушными пальцами, поднес к ноздрям и глубоко вдохнул. Раз, второй. Взгляд прояснел, он немного успокоился.
- Бу... Бугой? - недоверчиво протянул он, в конце концов узнав меня, и расслабленно откинулся на спинку кресла. - Так ты уже прилетел?
- Да.
- Ух... - выдохнул Мальконенн, разминая ладонями лицо. - Извини, что не встретил, заработался...
- Вижу, - мрачно сказал я.
- Что? - вскинулся он и перехватил мой взгляд, брошенный на стол. Ах, это... Вот, решил попробовать пантакатин. Дрянь, прямо скажу, та еще.
Врал Мальконенн безбожно. Судя по его реакции, дозу он употребил порядочную и использовал ее весьма квалифицированно. Но мне было безразлично, какой у него стаж наркомана.
- Это твое личное дело, - сказал я.
- Надеюсь, все останется между нами? - тихо попросил он. - Сам понимаешь...
Я понимал. Слух о том, что Мальконенн употребляет галлюциноген, поставил бы жирный крест на его карьере. Продюсеры не жалуют крелофонистов, подстегивающих воображение медикаментозными средствами, справедливо полагая, что такие исполнители уже на пределе своих возможностей.
- Останется, - поморщился я. - Как и все остальное.
Мальконенн недоуменно посмотрел на меня, снова поднес ампулу к лицу, шумно втянул пары носом, поочередно зажимая ноздри, задержал дыхание и тряхнул головой. В этот раз его сознание прочистил ось основательно. Руки перестали дрожать, глаза заблестели.
- Да, конечно, - криво усмехнулся он. Его увлечение пантакатином, по сравнению с нашим общим делом, выглядело детской шалостью.
- "Алазорского"? - предложил он.
- Нет. И вам больше не советую.
Следовало сказать: "Когда закончим дело - хоть залейся", - но я промолчал. Не хотелось "тыкать", уподобляясь Мальконенну. И напрасно, потому что он потянулся за бутылкой.
- Как хочешь, - пожал он плечами, - а мне надо.
Однако, перехватив мой взгляд, налил в стакан всего на два пальца. Лучшим средством после такой дозы пантакатина было для Мальконенна напиться и проспаться, но я ему этот шанс предоставлять не собирался. Я прибыл сюда заключать сделку, а не пьянствовать.
- Вы получили приглашение на выставку экспонатов древнего искусства Земли на Раймонде? - спросил я.
- Что? - Мальконенн поперхнулся вином и ошарашенно заморгал белесыми ресницами. Как и все альбиносы, крелофонист был чрезвычайно впечатлителен, вдобавок на его психику накладывалось остаточное действие пантакатина.
Он поставил бокал на столик и прокашлялся.
- Значит, это твои штучки, - заносчиво проговорил он. - А я подумал, чья-то гнусная шутка.
- Какие могут быть шутки, к тому же гнусные? - пожал я плечами. - К вам в вежливой форме обратились с официальной просьбой выставить для показа экспонат из коллекции вашего деда. К тому же и гонорар за показ весьма приличный.
- Плевать я хотел и на деньги, и на побрякушки деда! - взорвался Мальконенн. - Я - крелофонист и только в этом качестве отвечаю на приглашения!
Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Слава деда не давала покоя внуку, поэтому он ни в грош не ставил антикварную коллекцию, доставшуюся в наследство. Что и требовалось доказать, иначе об успехе моей акции не могло идти и речи.
- На гонорар за показ скульптуры Нэфр'диэт вы могли бы официальным путем приобрести не двух, а десяток поющих занзур или несколько контрабандных яиц на черном рынке экзотических животных, - спокойно заметил я.
Щека Мальконенна нервно дернулась.
- Мне не нужны взрослые занзуры - ни одной оригинальной композиции от них не дождешься. Стоит только занзуре в неволе услышать какую-либо мелодию, и она забывает свой дар, а всю оставшуюся жизнь занимается аранжировкой услышанного. Мне необходимы яйца занзуры, из которых я в изолированном отсеке с природными условиями Раймонды выращу диких особей. Их пение будет моим вдохновением и позволит создать такие крелокомпозиции, которых еще никто не слышал. Но об этом никто - подчеркиваю, НИКТО! - знать не должен! Это должны быть МОИ композиции! Поэтому мне не подходят контрабандные яйца с черного рынка - лига защиты животных внимательно отслеживает всех охотников-контрабандистов, и рано или поздно покупатель экзотических животных становится известен.
Я покивал головой, соглашаясь. Какое, к черту, вдохновение? Красть собирался Мальконенн чужие мелодии, но, как любой жулик, мнящий себя неординарной артистической личностью, вуалировал свои намерения напыщенными фразами. Уже не раз я слышал сентенции Тотта Мальконенна по этому поводу. И не верил, что завораживающее пение дикой занзуры - по слухам, оно сродни пению мифических сирен - подвигнет Тотта Мальконенна на создание эпохальных композиций, однако гипертрофированным амбициям посредственного крелофониста не было границ. Как говорится, утопающий хватается за соломинку. Меня его проблемы не касались, мне нужны были деньги для сафари на Сивилле, и только из-за этого наши интересы пересекались. Что общего у благородного махаона с бабочкой-капустницей, кроме принадлежности к насекомым? Если случайно и встретятся в воздухе, то тут же и разлетятся.
- И все-таки на предложение выставить скульптуру на Раймонде вам придется согласиться, - сказал я.
- Ни-ког-да! - отрезал Мальконенн.
- В таком случае из нашей затеи ничего не получится, - с нажимом проговорил я. Чванливое упрямство Мальконенна начинало раздражать.
Мальконенн никак не отреагировал. Сидел, спесиво поджав губы, и свое мнение менять не соби-Рался. Личный имидж был для него превыше всего.
- Никто вам не предлагает сопровождать скульптуру на Раймонду, смягчил я тон. - Туда поеду я в качестве вашего доверенного лица. По вполне правдоподобной "легенде", которая не уронит вашего достоинства, таким образом вы как бы субсидируете мою экспедицию на Сивиллу. Кстати, если вам так уж безразлична сумма за показ экспоната, можете приплюсовать ее к моему гонорару.
Некоторое время Тотт Мальконенн сидел неподвижно, обдумывая сложившуюся ситуацию. На его излишне эмоциональном лице играла противоречивая гамма чувств, по которой легко читался ход мыслей. Взвесив все "за" и "против" и найдя такой поворот вполне приемлемым, он пришел к заранее предсказанному мною решению. Все-таки я неплохой аналитик человеческих душ.
- Хорошо, - все еще натянутым голосом произнес он. - Пусть будет по-вашему. Что от меня требуется?
- Для начала показать мне бюст Нэфр'диэт.
- Сезам, доставить сюда экспонат номер тридцать два! - приказал Мальконенн. В общении с системой жизнеобеспечения хозяин виллы был неоригинален - половина моих знакомых именно так обращалась к своим киберам.
Я усмехнулся и покачал головой.
- Придется вам принести самому. Система жизнеобеспечения не слышит.
- Почему? - изумился Мальконенн и только тогда заметил стоящие на полу контракустические буйки. - А это еще зачем?
- Не вы один хотите полной конфиденциальности, - с легкой, почти неощутимой иронией в голосе заявил я. Настолько легкой, что надеялся, она понятна только мне.
Однако сверхчувствительный Тотт Мальконенн уловил практически незаметный иронический оттенок. Насупился, недовольно глянул исподлобья, порывисто встал и вышел из зала.
Через пару минут он вернулся, неся в руках подставку со скульптурой, накрытой прозрачным цилиндрическим колпаком. Молча поставил ее на стол и снова уселся в кресло напротив.
Ваятель, сотворивший шедевр, несомненно, был выдающимся скульптором, хотя история не донесла до нас его имени. Ему удалось сотворить то, что редко у кого выходит из-под резца, - придать точеным чертам лица египетской царицы одухотворенность. И это впечатление было настолько сильным, что вызывало светлое чувство, будто красавица живет в одно время с нами и, мало того, я с ней неоднократно встречался.
- Вы позволите? - спросил я, указывая на скульптуру.
Мальконенн натянуто кивнул.
Аккуратно отстегнув гравитационные защелки, я снял колпак. Тысячелетия изрядно потрудились над песчаниковым бюстом. Напрочь исчезла некогда покрывавшая его краска, и лицо египетской царицы испещрили мелкие оспины эрозии. Песчаник весьма недолговечный материал, и просто удивительно, что бюст сохранился до нашего времени, не рассыпавшись в прах. Медленно вращая мраморную подставку, я оглядел скульптуру. В XX-XXI веках ее пропитали скрепляющим составом, и это замедлило эрозию, однако со временем стало приводить к необратимым структурным изменениям - кое-где крупинки песчаника потемнели и будто спеклись, тускло поблескивая бугристой поверхностью. Не знали реставраторы того времени других способов предотвращения эрозии, кроме химических, и теперь вялотекущая сухофазная реакция между рыхлым песчаником и связующей пропиткой грозила через несколько веков превратить скульптуру в монолитное кремниевое изваяние.
Натянув на руки стерильные перчатки, я взял бюст и снял со штыря на подставке. При этом никакого благоговейного трепета перед тенью минувших веков не ощутил. Будь на месте древней скульптуры мумифицированный экземпляр редкого вида экзо-парусника, руки у меня непременно бы дрожали. А так... На вкус и цвет товарищей нет - и это напрямую относится к шедеврам.
Я мельком глянул на Мальконенна. Он тоже не испытывал возвышенных эмоций к скульптуре - насупленно глядел на песчаниковое изваяние, будто завидуя, что слава экспоната под номером тридцать два из коллекции деда выше его личного реноме. Бельмом в глазу являлся для него бюст Нэфр'диэт. Пожалуй, прохладное отношение к раритетам было у нас общим - но, в отличие от крелофониста, я не завидовал, а рассматривал скульптуру с чисто утилитарных рационалистических позиций. Как инструмент, с помощью которого собирался заработать деньги для экспедиции на Сивиллу.
Перевернув бюст, я внимательно осмотрел его основание. Все в точности совпадало с каталожными данными. В основании скульптуры был просверлен узкий конус пятисантиметровой глубины - когда-то, посаженная на деревянный колышек, она именно так крепилась к постаменту, и нашедшие бюст археологи не стали отходить от канона, заказав вместо утерянной подставки новую, со штырем. Но меня это никак не устраивало.
- Смотрите, - показал я углубление Мальконенну, - идеальное место для контрабанды яиц занзуры. Бюст Нэфр'диэт пойдет спецгрузом и под охраной, и ни один таможенник Раймонды не сможет прикоснуться к нему.
Все-таки Мальконенн основательно загрузился пантакатином, потому что до него не сразу дошел смысл моих слов. С минуту он сидел, тупо уставившись на скульптуру, и, похоже, никак не мог отрешиться от своей антипатии к раритету. И только затем, когда суть идеи наконец-то прорвалась в его сознание, он расцвел.
- Понял! - чересчур эмоционально воскликнул он. - Понял! Гениально!!!
Меня покоробило. Возможно, в среде непризнанных гениев так и принято выражать свои чувства, но я к чрезмерным эмоциям отношусь скептически. От них за три версты разит фальшью дешевых водевилей.
И здесь Мальконенн меня "срезал". Недооценил я его интеллект. Свою роль он сыграл на высшем уровне. Артист.
- Не хватает только самого малого - яиц занзуры, чтобы туда спрятать, - с едким сарказмом заметил он. От восторженности на его лице не осталось и следа. Ошибся я, подозревая, что его сознание заторможено галлюциногеном. Передо мной сидел умный человек, с трезвыми мыслями и холодным рассудком. И было непонятно, кто с кем ведет игру.
- Каким образом ты их собираешься раздобыть? - спросил он.
- А вот это уже мое дело. Вы платите за товар, а какими методами я его буду добывать, вас не касается. К тому же, если я вдруг попадусь на контрабанде, вам лучше не знать подробностей. Так сказать, во избежание...
Мальконенн немного подумал, недовольно двигая желваками на скулах и не сводя с меня пристального взгляда. Я хладнокровно выдержал этот взгляд.
- Разумно, - вынужден был согласиться крелофонист. - Что еще от меня требуется?
- Испортить эту скульптуру. - Мстя за его сарказм, я не стал вдаваться в объяснения.
Брови Мальконенна недоуменно взлетели, мгновение он не мог вымолвить ни слова, затем откинулся на спинку кресла и расхохотался.
- Послушайте, Бугой, в своем ли вы уме?
Я ухмыльнулся. До положительного результата переговоров было еще далеко, но по крайней мере своей фразой я заставил его перейти на "вы".
- В своем. Для того чтобы в скульптуре мог поместиться контейнер с двумя яйцами занзуры недельной кладки, необходимо увеличить углубление до семи сантиметров и расширить на два миллиметра, придав вместо конусной формы цилиндрическую.
На этот раз Мальконенн задумался надолго. То ли жаль было уродовать бюст, то ли из-за своего метафорического воображения не мог представить, какое отверстие должно в конце концов получиться.
- Вибрация при сверлении не разрушит скульптуру?
- Межмолекулярный бур не дает вибрации. Сделает нужную выемку, будто ложкой в сбитых сливках. Полная гарантия от трещин, сколов, осыпания.
- Это-то ладно... - раздумчиво протянул Мальконенн. - Но возникает другой вопрос. Верю, что ни один таможенник не сможет притронуться к бюсту. Но я также не сомневаюсь, что на таможне его обязательно просветят. Как по-вашему, при этом никто не заметит внутри бюста яйца занзуры?
Оказывается, не я один умел пользоваться искусством замаскированной иронии. Вопрос Мальконенн задал без тени улыбки, серьезно, однако в его глазах плескалась еле уловимая доля наигранной наивности. Ассоциативно на ум из далекого детства выплыл эпизод из сказки Милна, когда плюшевый мишка вздумал полакомиться медом в дупле с дикими пчелами и решил, притворившись тучкой, подняться на дерево с помощью воздушного шарика. "Как по-твоему, Винни, - наивно спросил Пятачок, - а пчелы не заметят под шариком тебя?"
- Не заметят, - досадливо поморщился я. Абсолютно ни к месту пришлось это воспоминание.
- Почему? - усилил интонацию Мальконенн, и в его голосе прорезались нотки сарказма. - У раймондцев глаза устроены по-другому?
- Потому, - в тон крелофонисту отрезал я. Сам иногда прикидывался наивным простаком, однако не терпел, когда кто-либо пытался применить этот прием в разговоре со мной. - Предлагая вам испортить скульптуру, я имел в виду вовсе не расширение полости внутри ее.
Мальконенн выпрямился в кресле.
- Что же вы имели в виду? - спросил он, помрачнев. Не так уж и равнодушен оказался Мальконенн к бюсту египетской царицы, хотя скорее всего его волновал только один вопрос: насколько мои манипуляции могут снизить стоимость раритета.
- Создать в расширенной полости капсулу темпорального сдвига.
По выражению лица Мальконенна я понял, что это ему ни о чем не говорило. Но он молчал. Ждал объяснений.
- Темпоральным преобразователем на поверхность выемки наносится пленка нуль-времени толщиной в два ангстрема. Таким образом как бы создается темпоральная капсула, внутри которой наблюдается сдвиг во времени приблизительно на двое суток. Помещенный внутрь бюста предмет проявится там как изображение через два дня, даже если его там уже не будет.