Внешне борцы были самые разные — похожие и на портовых амбалов, и на приличных господ, и просто на каторжан, — но никто из них не весил меньше семи пудов, на что специально упирал арбитр.
В первой паре боролись чемпион Абиссинии, якобы выросший среди обезьян-горилл, и чемпион Швеции, имевший на правом предплечье широкую черную повязку. Когда та после первых же захватов сползла на локоть, взорам присутствующих открылась татуировка, состоявшая всего из двух слов: «Дави сук». Шрифт почему-то был русский.
Зрители, сразу позабывшие замысловатые фамилии борцов, для удобства стали именовать их Обезьяной и Сукой.
Первые четверть часа противники только топтались на середине арены, пытаясь захватать друг друга за какую-нибудь часть тела, находящуюся выше пупа. Предпочтение отдавалось шее и торсу. От взаимных оплеух по спине и загривку в цирке чуть ли не канонада стояла.
Зрители, ожидавшие чего-то совсем другого, стали подавать возмущенные реплики:
— Сука не борется!
— Обезьяна спит!
— Пощекочи их, любезный!
Не прерывая схватку, арбитр прикрикнул на борцов, и дело сразу пошло живее. Первый же захват шведа оказался удачным, и он, ловко опрокинувшись на спину, перекинул абиссинца через свою грудь. Тот, словно бы заранее готовый к этому, столь же ловко принял позу, среди гимнастов, борцов и любителей нетрадиционного секса называемую «мостиком».
Швед, навалившись сверху, принуждал противника к капитуляции, а тот только круче выгибал спину. Этот эпизод растянулся еще минут на пятнадцать, причем оба борца сопели, как кузнечные меха.
Зрители вновь зашумели:
— Обезьяна не борется! Подымай иx! Сука заснул! Подымай их!
Арбитр снова выразил свое неудовольствие, и борцы вернулись в стойку. Теперь бросок провел уже сильно посветлевший от пролитого пота абиссинец, и все повторилось с точностью до наоборот — швед изгибался дугой, а абиссинец эту дугу старался разогнуть.
Зрители затосковали. На арену полетели недоеденные пирожки, огрызки яблок, и даже заранее запасенные конские какашки. Помимо профанов, вроде Богданова и Рида, за чемпионатом наблюдали и настоящие знатоки французской борьбы. Этим мнилось, что обоим соперникам вместо благородного спорта следует заняться пастьбой коров, что итог схватки предрешен заранее и все, происходящее на арене, есть не честное единоборство, а дешевый спектакль, недостойный денег, потраченных на него.
Свои претензии они не стеснялись высказывать вслух:
— Обезьяна, езжай домой, тебе кила мешает!
— Насыпать Суке перца под хвост!
— Эй, дядя, хватит нас дурить!
— Борцы выискались, ети вашу мать!
Такие обвинения задели арбитра за живое. Прервав схватку, он обратился к публике со следующим предложением:
— Если кто-то сомневается в мастерстве и силе наших чемпионов, пусть сам выйдет на арену. При любом исходе поединка я презентую смельчаку тысячу рублей серебром из собственных средств.
Крикуны сразу угомонились. Одно дело — сидя в десяти саженях от арены, швырять на нее огрызки, и совсем другое — меряться силой с семипудовым бугаем. Так и калекой остаться недолго. Даже тысяча рублей не пригодится.
Арбитр, очень довольный собой, решил еще и покуражиться:
— Где же вы, господа? Выходите смелее! Мы вас ждем! — При этом он имел неосторожность сделать призывный жест в сторону двух приятелей, все еще находившихся под воздействием грибного экстракта.
— Зовут, — сообщил Богданов.
— Зовут, — согласился Джон Рид.
— Пойдем?
— Пойдем, раз зовут.
Богданов оказался порасторопнее, и под хохот зрителей первым выбрался на арену. Вежливое предложение арбитра представиться или хотя бы снять шляпу он категорически отверг, и смело бросился на шведа, оказавшегося поблизости.
Тот хитроумных захватов производить не стал, а просто наклонился и ухватил нового противника за лодыжки. Спустя мгновение оставшийся без шляпы Богданов уже висел вниз головой. Арбитру осталось только зафиксировать чистую победу чемпиона Швеции.
Подавляющему большинству публики казалось, что комический эпизод, несколько разрядивший обстановку, на этом и закончился. Большинству, но не всем. Богданов, продолжавший болтаться в воздухе, выглядел беспомощным только со стороны. Обладая полной свободой рук и определенными познаниями в анатомии, он не преминул воспользоваться этими козырями, а проще говоря, врезал кулаком в наиболее близкую для себя и весьма уязвимую цель.
Швед выпустил свою жертву и взвыл так, как не взвоет даже самая голосистая сука, прищемившая хвост. Отдельные крепкие словечки, прорывавшиеся сквозь этот вой, принадлежат скорее к языку Пушкина и Толстого, а отнюдь не Стринберга.
Абиссинец, бросившийся на выручку коллеге, был остановлен Джоном Ридом. Без долгих околичностей тот ударил обезьяньего выкормыша ногой в скулу, да так, что отлетела подметка даже у добротного американского ботинка. Публика горячо приветствовала этот весьма нетривиальный по тем временам прием.
Другие борцы в драку не полезли — для них это было то же самое, что врачу-гинекологу подглядывать в окно женской бани.
Зато крепко досталось арбитру, невольно спровоцировавшему весь этот скандал. Потеряв кафтан, парик и накладную бороду, он выбежал из цирка на проспект и засвистел в свисток, которым дворники и филеры подзывают городовых.
И стражи порядка не преминули явиться. А ведь когда надо, их не дозовешься!
Рассвет нового дня застал Богданова и Рида в кутузке.
— Можно сказать, что эксперимент в целом удался, — сказал Богданов, остававшийся ученым в любой обстановке.
— В целом — да, — согласился Рид, осторожно трогая свое разбитое лицо.
— Каково же будет резюме?
— Резюме? Сейчас… Дайте подумать… Употребление пяти миллиграммов препарата вызывает состояние эйфории, перемежающееся приступами немотивированной агрессии. Было такое?
— Было, — не стал отпираться Богданов.
— Подопытный легко поддается внушению…
— Чрезвычайно легко! — подтвердил Богданов, непроизвольно повторяя удар, которым был повержен чемпион Швеции.
— Его речь становится бессвязной, а поступки нелепыми, немотивированными, несообразными с нормами морали. — Джон Рид говорил как по писаному, и не верилось даже, что накануне, проникнув за кулисы, он выпустил из клеток всех цирковых хищников.
— Хочу добавить, — произнес Богданов. — Вчера, когда вы уже спали, со мной случилось нечто странное… Я ощутил себя ребенком примерно трех или четырех лет от роду…
— Слава богу, что не внутриутробным плодом. После сильных душевных потрясений и не такие кошмары бывают.
— Нет, это совсем другой случай… Дело как будто происходило в нашей усадьбе под Белгородом. Рядом была няня, которую я с тех пор больше не видел. Хорошо помню, что у меня болел животик, и я сильно капризничал. Даже запустил в няню игрушкой.
— Стало быть, вчерашний борец не первая ваша жертва, — понимающе кивнул Рид. — Вы питали склонность к насилию еще с детства.
— Да хватит вам! Короче, ко мне вернулись впечатления, давным-давно стершиеся в памяти. Причем впечатления на удивление яркие и детальные.
— Поскольку меня сия участь миновала, дополнение к резюме будет выглядеть так: у пятидесяти процентов подопытных возникают галлюцинации, в основе которых лежат забытые воспоминания детства. Вот, пожалуй, и все.
— Пожалуй… — Богданов встал и напился из деревянной бальи (Джон Рид, ночью принявший эту бадью за парашу, счел за лучшее промолчать). — Теперь, когда период экспериментов закончился, предстоит решить немало практических проблем. Например, как лучше организовать массовый прием псилоцибе. Не станете же вы строить революционный полк и капать каждому солдату в манерку пять миллиграммов экстракта. Не все согласятся, да и сколько времени на это уйдет.
— А если накануне восстания добавить псилоцибе в городской водопровод?
— Разве вы забыли, кто у нас пользуется водопроводом? По большей части жители центральных районов — зажиточные особы, чиновники, лица свободных профессий. Одним словом, потенциальные контрреволюционеры. Их-то какой смысл возбуждать. На рабочих окраинах зачастую и колодцев-то нет. Из Невы воду берут… А тем более как в таком случае регулировать дозу? Один выпивает в сутки литр жидкости, другой — пять. Вдобавок нельзя подвергать опасности здоровье стариков и детей. Нет, про водопровод даже и речи быть не может!
— Тогда у меня есть иное предложение… Экстракт псилоцибе можно превратить в сухое вещество?
— Вне всякого сомнения.
— Порошок следует смешать с поваренной солью. В необходимой пропорции, конечно. Ведь люди в среднем употребляют одинаковое количество соли. Если не ошибаюсь, около десяти граммов в сутки.
— Тогда у меня есть иное предложение… Экстракт псилоцибе можно превратить в сухое вещество?
— Вне всякого сомнения.
— Порошок следует смешать с поваренной солью. В необходимой пропорции, конечно. Ведь люди в среднем употребляют одинаковое количество соли. Если не ошибаюсь, около десяти граммов в сутки.
— Да, такова физическая потребность организма, — подтвердил Богданов.
— В день восстания все революционные части получат завтрак, сдобренный вашей солью. Знать об этом будут лишь немногие люди, умеющие хранить тайну. Остальное пойдет как по нотам — эйфория, внушаемость, немотивированная агрессия. То самое, что мы с вами вчера испытали на своей шкуре.
— Хм, — призадумался Богданов. — Наша победа неизбежна, но я несколько опасаюсь за безопасность сторонников Временного правительства. Конечно, юнкеров следует слегка помять, это им пойдет только на пользу. А как же женский батальон? В нем служит немало достойных дам, обманутых социал-шовинистической пропагандой.
— Ваши оппортунистические настроения, Александр Александрович, мне не нравятся. Нашли о ком беспокоиться накануне социалистической революции… Войны, в том числе и справедливые, не только двигают вперед технический прогресс, но и посредством смешения разноплеменной крови улучшают человеческую породу. Вам ли, профессору медицины, не знать этого! Что здесь плохого, если однажды ночью пролетарская кровь в массовом порядке смешается с буржуазной?
Ответить Богданов не успел, потому что снаружи загремели отпираемые засовы. В проеме дверей показался Мишка Япончик, сменивший канотье на кожаную кепку, а клетчатый пиджак на строгий френч. Подозрительно зыркнув на незнакомого ему Богданова, бывший (и будущий!) король одесских налетчиков отрапортовал:
— Яков Свердлов, член центрально о комитета большевистской партии… Прошу на волю, товарищи.
— Нас признали невиновными? — обрадовался наивный Богданов.
— А как же! — ухмыльнулся Япончик, отступая от двери, в которую его люди уже затаскивали связанных по рукам и ногам тюремщиков.
Освобождение отмечали в трактире «Подкова», обслуживавшем ломовых извозчиков (более приличные заведения еще не открылись).
Япончик рассыпался в комплиментах:
— Мы-то вас прежде за умников держали. Револьвер доверить опасались. Мозги партии, как-никак. А вы вдвоем весь чемпионат французской борьбы на рога по навили. Голыми руками! Ну, герои…
— Надеюсь, вы утрясли с хозяином цирка все проблемы материального плана? — поинтересовался щепетильный Богданов. — Помнится, речь в участке шла о многотысячных убытках. У них там какой-то очень редкий тигр сбежал. Кроме того, некоторые борцы нуждаются в лечении.
— Тигра, надо думать, уже поймали — сообщил Япончик таким тоном, словно речь шла не о грозном хищнике, а о паршивой болонке. — Куда ему в Питере деваться на зиму глядя… Тот карась, который шведом прикидывался, действительно чуть наследства не лишился. Но к вам он претензий не имеет. Просил извиниться. А цирковой барыга еще и должен остался. Эти деньги мы сейчас и пропиваем.
В перерыве между тостами Джон Рид шепнул на ухо Богданову:
— У меня в самое ближайшее время намечается свидание с одной весьма любвеобильной дамой. Я на свою мужскую силу не жалуюсь, но тут случай особый. Темперамент, по слухам, редкостный! Торпеда, а не женщина.
— Думаю, что смогу вам помочь, — ответил Богданов. — Мне прислали из Африки сушеные листья весьма редкого тропического растения. Говорят, что носороги, отведавшие их, гоняются даже за зебрами.
— Это то, что мне нужно! — Рид под столом пожал Богданову руку. — Я ведь, если признаться, не блуд собираюсь тешить, а служить делу социалистической революции.
Сашеньке Коллонтай было уже за сорок, и. когда разговор заходил о прежних браках, ей случалось путаться в количестве супругов. Впрочем, для ее любимых занятий — революционной деятельности и плотских утех — ни возраст, ни бурное прошлое помехой не являлись.
Более того, Сашенька принадлежала к той счастливой породе женщин, которых одежды, пусть даже и самые роскошные, только портят. В неглиже она выглядела на тридцать, а голышом вообще превращалась в невесту.
Нагота не только возвращала ей молодость, но и дарила чувство согласия с самою собой. В этом незамысловатом наряде Сашенька ощущала себя столь же естественно, как и Ева до грехопадения (кстати, понятие греха для нее было столь же косвенным, как и понятие стыда).
Если другие пришли в революцию по велению сердца, она сделала это по велению тела, примкнув, естественно, к наиболее радикальной, большевистской партии (левее большевиков были только анархисты, но те в довоенной России о себе еще ничем не заявили).
Говорят, что одно время агенты охранки гонялись за Сашенькой по всей Европе. Вызнав всех ее любовников, царское правительство надеялось заполучить полный список большевистской, а также и эсеровской верхушки. Однако выросшая в генеральской семье девица была весьма искушенным конспиратором, как и все завзятые сластолюбки. Посадить ее удалось только в России, за компанию с Троцким и Луначарским.
Оказавшаяся на свободе стараниями Джона Рида, Сашенька просто обязана была отблагодарить его (говоря на языке Мишки Япончика — «подарить фактурный акт»), что по обоюдному согласию и свершилось однажды в перерыве между заседаниями Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, в котором гражданка Коллонтай играла далеко не последнюю роль.
Постельные забавы отнюдь не мешали единомышленникам обсуждать актуальные политические проблемы. Сперва немного поспорили о роли Франсуа Меринга в борьбе с ревизионизмом правого крыла социал-демократом, причем Джон Рид совершенно справедливо указал на некоторые теоретические ошибки, допущенные немецким революционером в его известной дискуссии с Эдуардом Бернштейном, а потом как-то незаметно переключились на тему пролетарского интернационализма (идея мировой революции не только продолжала витать в воздухе, революция казалась чем-то неизбежным, как восход солнца).
— Возьмем самый простой пример, — говорила Сашенька Коллонтай, к тому времени уже успевшая слиться с партнером и лежа, и стоя, и крест-накрест, и вальтом, и верхом, и на четвереньках. — Вот ты американец. Родился на другой стороне земного шара. А от простых русских мужиков ничем особым не отличаешься. Даже повадки одни и те же. Это я говорю к тому, что в самом ближайшем будущем все народы должны объединиться. И непременно на социал-демократической основе.
— Позволь с тобой не согласиться. — возразил Рид, имевший на этот счет несколько иное мнение. — Вполне вероятно, что немецкий социал-демократ в постели ведет себя тождественно социал-демократу российскому, что обусловлено общей культурной традицией. Однако, смею категорически утверждать, что жительница Индии в этом плане даст солидную фору, ну скажем, чухонке.
— И что же, интересно, в этих индусках такого особенного? — В пылу полемики Сашенька опять взгромоздилась на Рида верхом. — Неужели то, что у других женщин вдоль, у них поперек?
— Нет, физиологии это никак не касается. — Риду пришлось несколько повысить голос, чтобы его не заглушал скрип кровати. — Разница состоит в половом воспитании. Индуска с детства готовит себя к тому, чтобы стать предметом удовлетворения мужской похоти. Это, понимаешь ли, посерьезней ваших Бестужевских курсов. Упор делается не только на практику, но и на теорию. На сей счет существует даже фундаментальное учебное пособие, к большому сожалению пока не переведенное на европейские языки.
— Похоже, ты намекаешь, что в науке любви я невежда? — обиделась Сашенька. — Прежде мне приходилось слышать о себе куда более лестные отзывы.
— Я совершенно иное имел в виду. — Риду, вынужденному одновременно и оправдываться, и энергично работать тазом, приходилось туго. — Рано подводить все народы под общий знаменатель. Разница в образе жизни, зависящая и от религии, и от климата, и от уровня развития производительных сил. и даже от рациона питания, будет сказываться еще очень долго. Та же индуска, к примеру, и в зрелом возрасте выглядит девочкой. На молоке и фруктах особо не раздобреешь. Телесная инфантильность, в свою очередь, подразумевает несколько иные методы совокупления. Зачастую весьма оригинальные. Чтобы усладить мужчину, индуска в буквальном смысле готова встать на голову.
— А давай попробуем! — сразу загорелась Сашенька, как истая революционерка, стремившаяся ко всему новому.
— Попробовать-то можно… — молвил Джон Рид, скептически оглядывая свою далеко не хрупкую подругу. — Да только опасаюсь я за твою голову. Она ведь принадлежит не тебе и даже не партии, а бери выше — истории. Не ровен час. свернем… Давай уж лучше продолжать по старинке.