Потом Луций ее обнял, что само по себе бывало очень редко. Аврелия прижалась к нему, обрадованная тем, что ей удалось доставить мужу удовольствие. Однако она совершенно сознательно помалкивала.
– Какая замечательная встреча, – пробормотал он.
– Я скучала по тебе.
– Очевидно, – насмешливо сказал он.
Наступило молчание, но никогда прежде оно не было таким уютным. Луций нежно гладил ее волосы, чего тоже не делал раньше. «Быть может, – подумала Аврелия, – пришло время рассказать ему о беременности». Но успех придал ей смелости, и она решила последовать еще одному совету Элиры. Через некоторое время ее рука вновь скользнула вниз. После нескольких прикосновений она почувствовала, как Луций снова напрягся.
– Боги, сегодня ты полна желания!
Аврелию охватила паника, но она продолжала работать пальцами.
– Я скучала по тебе. Ведь это разрешено, муж мой? И мне понравилось новое ожерелье. К тому же мое поведение тебя вдохновило, муж мой.
Он рассмеялся, лег на спину и закрыл глаза. Именно такой возможности Аврелия и ждала. Если бы Луций смотрел на нее, ей было бы гораздо труднее взобраться на него и позволить войти в себя. Однако в тот момент, когда она это сделала, его глаза открылись.
– Что ты делаешь?
Вместо ответа Аврелия начала двигать бедрами, как ей посоветовала Элира. К ее удивлению, ей самой это очень понравилось – больше, чем все, что она когда-либо делала раньше. Ее удовольствие только усилилось, когда она представила, что смотрит на Ганнона. На мгновение Аврелия почувствовала укол вины, но ощущения были такими невероятными, что она сумела выбросить все мысли из головы.
– Аврелия?..
– Я пытаюсь доставить тебе удовольствие, – прошептала она. – Или мне остановиться?
В ответ Луций лишь тихонько застонал.
– Нет, – кажется, он произнес именно это слово.
Аврелия почувствовала уверенность и нашла нужный ритм; она раскачивалась взад и вперед, а Луций извивался под нею от удовольствия. Когда его руки коснулись ее ягодиц, она позволила ему выбирать скорость совместных движений.
Довольно скоро Луций закончил. На этот раз все произошло намного более шумно, чем обычно. Аврелия ощутила глубокое удовлетворение, когда скатилась с него, ведь она сама получила удовольствие. Но насколько оно было бы сильнее, если бы на месте Луция оказался Ганнон…
– Где ты этому научилась? – спросил он, врываясь в ее фантазии.
– Моя мать дала мне кое-какие советы, – солгала Аврелия, понимая, что Луций никогда не осмелится заговорить об этом с Атией.
Луций сонно улыбнулся.
– Тогда я у нее в долгу.
– А я в долгу у тебя.
Он приподнял брови.
– Почему?
Она положила подбородок ему на грудь и посмотрела в глаза.
– Ты будешь отцом.
Луций недоуменно посмотрел на нее, а в следующее мгновение в его глазах запылала неукротимая радость.
– Ты беременна?
Аврелия кивнула и удовлетворенно улыбнулась.
– Всего два месяца, но я подумала, что тебе следует знать.
– Да славятся Церера и Теллус – какая замечательная новость!
Аврелия рассмеялась, когда он коснулся ее живота.
– Пока я ничего не чувствую.
– Но тогда как ты можешь быть уверена?
– Я пропустила два цикла. К тому же женщины знают такие вещи.
– Ты рассказала матери, когда она была здесь?
– Конечно, но, кроме нее, об этом знаешь только ты.
Он прижал ее к себе, но тут же отстранился, опасаясь причинить ей вред. Однако Аврелия снова прижалась к нему.
– Ты не можешь причинить вред ребенку!
Он глупо и робко улыбнулся, и его лицо вдруг стало очень юным.
– Давай не будем никому ничего рассказывать до тех пор, пока не станет заметно. Пусть это будет нашей тайной.
И Луций погрузился в лирическое настроение, стал говорить, каким гордым отцом он будет, перебирал мужские имена и рассказывал про игры, которым научит сына.
Аврелия периодически присоединялась к нему, во всем соглашаясь. Она вознесла безмолвную молитву богам, чтобы у нее родился мальчик. Второй ребенок может быть девочкой. Но первый – и на то было множество причин – должен быть мальчиком. Когда Луций замолчал, она поцеловала его в губы.
– Ты будешь отличным отцом.
– А ты подаришь мне сильного сына!
«Что же, нужно ковать железо, пока горячо», – подумала Аврелия.
– Как жаль, что моя мать не смогла в полной мере насладиться замечательной новостью…
– Я не понимаю. Ведь ее визит прошел успешно, разве нет?
– Да, так и есть. – И Аврелия смолкла.
– Тогда в чем дело? Она больна? Или получила дурные вести о твоем отце и брате?
– Нет, дело не в этом.
– Расскажи мне, – приказал муж, но его голос сохранял нежность.
«Помоги мне, Фортуна», – мысленно взмолилась Аврелия.
– Это не имеет к тебе отношения. Так, семейная проблема…
Аврелия отвела взгляд в сторону, но, когда он взял ее за подбородок и повернул голову к себе, в душе у нее затеплилась надежда.
– Ты можешь мне рассказать.
И она поведала Луцию свою грустную историю. Как отец занял деньги у Фанеса после нескольких неурожайных лет, как регулярно все выплачивал, пока не отправился на войну. Ее мать оказалась в очень трудном положении. Угрозы Фанеса, увеличение процентов, помощь Марциала… Аврелия не стала говорить о нападении на ростовщика – она совсем не хотела втягивать в эту историю Ганнона, – просто рассказала, что в последние дни Фанес еще больше ужесточил сроки выплаты денег, и теперь ее матери придется продавать ферму по частям.
– Мне очень жаль, – дрожащим голосом сказала она. – Я не должна была тебе рассказывать. Мать и отец будут недовольны, когда узнают об этом.
– Я никому не скажу ни слова, – обещал Луций. – Если речь идет о деньгах, я могу одолжить…
– Спасибо, но нет. Они слишком горды, чтобы принять от тебя хотя бы драхму. Марциал практически заставил маму взять деньги, но наши семьи дружат тридцать лет.
Больше Аврелия ничего не стала говорить. Она молилась, чтобы Луций сам догадался, что ему следует оказать давление на Фанеса, и считал бы это своей идеей. Прошло довольно много времени. Ее сердце билось в груди все сильнее, и Аврелия начала беспокоиться, что Луций почувствует ее волнение.
– Ты говоришь, его зовут Фанес?
– Верно.
– И он живет в Капуе?
– Да.
– Я позабочусь о том, чтобы ему нанесли визит. И убедили иначе взглянуть на проблему долгов вашей семьи. – Аврелия посмотрела на него, и Луций улыбнулся. – Ничего противозаконного. Просто этот пес должен будет существенно уменьшить размер ежемесячных платежей, чтобы твоя мать могла с ними справиться. Идет война, многие испытывают трудности. Как только твой отец вернется, он наверняка получит от Сената награду, и все проблемы благополучно разрешатся.
– И ты сделаешь это для меня?
– Конечно! Ты же родишь мне сына. Кроме того, это совсем не сложно.
В глазах Аврелии появились искренние слезы радости.
– Спасибо тебе, – прошептала она.
– Завтра я отправлю в Капую раба с письмом. В городе есть люди, которые решат эту проблему для меня. Считай, что дело сделано.
Аврелия поцеловала его с искренним чувством, но когда ее рука стала спускаться вниз по его груди, Луций ее остановил.
– Мужчине необходим отдых! Разбуди меня утром, и я с радостью тебе отвечу.
Довольная тем, что сделала достаточно, Аврелия расслабилась в его объятиях. «Луций – хороший муж», – подумала она. И в первый раз у нее промелькнула мысль о том, что они могут быть счастливы вместе. Однако это не помешало ей снова подумать о Ганноне. Аврелия продолжала представлять себе, что рядом с ней лежит он, а не Луций. После всего, что произошло между ней и Луцием, ее воображение вышло из-под контроля. Соблазн ослабить напряжение, возникшее в нижней части живота, стал слишком большим. Она осторожно выбралась из объятий Луция и отодвинулась на свою сторону кровати. Муж пошевелился, но не проснулся. Аврелия улеглась на спину, закрыла глаза и представила себе обнаженного Ганнона. Ее рука скользнула вниз, ощутила влажность между ног и начала двигаться.
Когда Аврелия достигла пика наслаждения, она не почувствовала угрызений совести.
Калена, Самний
День выдался ветреным и холодным, и солнце скрылось за серыми тучами. Они с самого рассвета клубились, меняли форму и заполняли небо от одного края горизонта до другого. Ночью началась буря, и пока не было никаких признаков, что она закончится. Римские войска уже привыкли к такой погоде. На Адриатике, в этой части Италии, в середине зимы подобные бури случались регулярно. Лагерь находился довольно высоко в горах, что только ухудшало ситуацию. Порывы ветра трепали палатки – веревки то туго натягивались, то обвисали, – и не вызывало сомнений, что к концу дня многие из них придется устанавливать заново.
При такой погоде снаружи оставались только те солдаты, кому выпало стоять в карауле. Часовые на земляных валах большого лагеря прятались за деревянными парапетами, так что виднелись только их головы. Лишь изредка появлялся какой-нибудь посланец или солдат, погонявший мулов, которые возвращались со скудных пастбищ. Группы несчастных легионеров, наказанных за какие-то провинности, на открытой территории лагеря метали дротики или проводили тренировочные схватки с деревянными мечами и щитами. За ними наблюдали их офицеры, в толстых шерстяных плащах и с мрачными лицами.
Когда Аврелия достигла пика наслаждения, она не почувствовала угрызений совести.
Калена, Самний
День выдался ветреным и холодным, и солнце скрылось за серыми тучами. Они с самого рассвета клубились, меняли форму и заполняли небо от одного края горизонта до другого. Ночью началась буря, и пока не было никаких признаков, что она закончится. Римские войска уже привыкли к такой погоде. На Адриатике, в этой части Италии, в середине зимы подобные бури случались регулярно. Лагерь находился довольно высоко в горах, что только ухудшало ситуацию. Порывы ветра трепали палатки – веревки то туго натягивались, то обвисали, – и не вызывало сомнений, что к концу дня многие из них придется устанавливать заново.
При такой погоде снаружи оставались только те солдаты, кому выпало стоять в карауле. Часовые на земляных валах большого лагеря прятались за деревянными парапетами, так что виднелись только их головы. Лишь изредка появлялся какой-нибудь посланец или солдат, погонявший мулов, которые возвращались со скудных пастбищ. Группы несчастных легионеров, наказанных за какие-то провинности, на открытой территории лагеря метали дротики или проводили тренировочные схватки с деревянными мечами и щитами. За ними наблюдали их офицеры, в толстых шерстяных плащах и с мрачными лицами.
В расположении манипул Коракса и Пуллона все было спокойно. Солдаты прятались в палатках и выходили наружу, только чтобы облегчиться или принести дрова для жаровен, добытых для палаток самыми расторопными легионерами. Как и его товарищи, Квинт не стоял в карауле – вчера вечером они вернулись после двухдневного патрулирования. Он лежал в палатке вместе с девятью другими солдатами. Будучи командиром, юноша занимал самое лучшее место возле маленькой жаровни, стоявшей на трех ножках. Кроме того, у него имелось несколько овечьих шкур, которые он положил на койку: часть Квинт выменял, другие выиграл в кости, а какие-то просто украл. Они провели в лагере уже три месяца, стычки с карфагенскими солдатами происходили редко, а потому приоритеты в жизни слегка поменялись. Теперь они старались обеспечить себе сносное существование в палатке холодной сырой зимой. Дров и постельных принадлежностей всегда не хватало – как и пищи, согревавшей солдата изнутри. Самым большим спросом пользовались вино и сыр.
Квинт очень скоро обнаружил, что Север, бывший любовник Рутила, – врожденный добытчик. И не имело значения, в чем они нуждались; Север умел отыскать все, что угодно. Квинт быстро научился закрывать глаза на мелкое воровство своих солдат. Причина была предельно проста: этим занимались все обитатели лагеря; хитрость состояла в том, чтобы тебя никто не поймал. Помогало еще и то, что опытный центурион Коракс «не замечал» того, что творилось вокруг. В начале зимы он сделал заявление: всякий, кто будет пойман на воровстве у своей манипулы или ближайших соседей, получит тридцать плетей. Из чего следовало, что на имущество, находящееся в дальних частях лагеря или за его пределами, можно охотиться.
На обед у них сегодня была мясная похлебка: лучшая трапеза за последние несколько дней. Наслаждаясь теплом шкур, Квинт лежал на спине и лениво прислушивался к болтовне солдат. Впервые за очень долгое время ему не хотелось думать о Рутиле. Он тратил все свободное время после сражения за перевал, обдумывая, как отомстить Мацерио. Проблема состояла в том, что при отсутствии сражений сделать это было сложно. В лагере все жили в невероятной тесноте; даже помочиться в одиночестве не удавалось. Разобраться с Мацерио он мог только в разгар схватки с врагом, когда бóльшая часть солдат не видит, что происходит в пяти шагах от них. Однако с началом зимы серьезные военные действия прекратились. И так будет до тех пор, пока не наступят весна и хорошая погода. «Рано или поздно я доберусь до этого ублюдка, – подумал Квинт. – Так или иначе. А до тех пор пусть расслабится, чувствуя себя в безопасности среди своих товарищей».
Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Квинт стал прислушиваться к тому, что происходило вокруг. Пятеро солдат играли в кости, сопровождая каждый бросок громкими криками и обмениваясь грязными шутками, многие из которых касались непристойных звуков, издаваемых одним из них. Север что-то шепотом обсуждал с двумя приятелями – не вызывало сомнений, что они собирались что-то украсть. Последний солдат дремал. «В такие моменты, – подумал Квинт, – жизнь кажется вполне сносной».
– Креспо! – послышался голос снаружи.
Квинт мысленно выругался, но не ответил.
– Креспо! Тебя зовет Коракс. Прямо сейчас.
Требование было необычным, но почему за ним послали Мацерио? Квинт стряхнул сон и сел, охваченный подозрениями. Солдаты удивленно смотрели на него.
– И не нужно на меня пялиться! – рявкнул он. – Пусть кто-нибудь откроет палатку. – Потом Квинт прорычал, обращаясь к Мацерио: – Я иду.
Он быстро пристегнул пояс с мечом и надел шлем. Накинув плащ, переступил через лежащие тела и остановился у выхода из палатки. Осторожность заставила его немного помедлить. Неужели Мацерио способен убить его при дневном свете, на глазах у десятки? Конечно, нет. Квинт почувствовал, что солдаты смотрят на него, и решительно шагнул к выходу. Сейчас Мацерио не представлял для него опасности, и ему не следовало показывать свои сомнения.
– Проклятье, где ты застрял? – презрительно спросил Мацерио.
– Я здесь, – проворчал Квинт, выходя из палатки и демонстративно положив руку на рукоять меча.
Мацерио насмешливо на него посмотрел. Он был также в шерстяном плаще, но без оружия. Квинт покраснел, но не стал убирать руку. Он не забыл, что случилось с Рутилом. Юноша быстро огляделся по сторонам. Рядом с палаткой никого не было. Он слегка расслабился и бросил мрачный взгляд на Мацерио.
– Ты кого-то ищешь?
– Да пошел ты, Мацерио… Ты знаешь, что я делаю и почему, – почти дружелюбно сказал Квинт. – Чего хочет Коракс?
– Понятия не имею. Я возвращался из отхожего места, когда он увидел меня и сказал, чтобы я привел тебя к нему в шатер.
Квинт проворчал что-то неразборчивое, не желая показывать свое удивление. Мацерио молчал, и разговор на этом закончился. Они вместе прошли мимо палаток гастатов. Квинт удивился еще больше, когда увидел, что Коракс ждет его у входа в свою палатку. На его лице блуждала таинственная улыбка.
– Креспо. Мацерио.
Оба вытянулись.
– Командир! – рявкнули они одновременно.
– Наверное, вы удивлены, что я вызвал вас обоих в такой отвратительный день – ведь вы только что вернулись из патрулирования. – Улыбка Коракса стала еще шире. – Конечно, вы достаточно умны, чтобы не высказывать свои сомнения вслух. Что же, у меня для вас небольшой сюрприз. Заходите. – И он знаком показал, чтобы они вошли в палатку.
На время забыв о вражде, Квинт и Мацерио недоуменно переглянулись. Никто из них никогда прежде не получал такого приглашения.
– Ну же, заходите быстрее, тепло уходит!
Квинт ожидал увидеть Пуллона, но его глазам предстала знакомая фигура с торчащими ушами. Квинт услышал, как потрясенно ахнул Мацерио.
– Урс! – воскликнул Квинт. – Ты вернулся…
– Неужели ты думал, что сможешь закончить войну без меня? – Урс захромал вперед и обнял Квинта.
Даже на угрюмом лице Мацерио появилось подобие улыбки.
– Добро пожаловать, – тепло сказал он, хлопнув Урса по плечу. – Значит, ты поправился?
Урс состроил гримасу, отступил на шаг и потер левое бедро.
– Оно все еще болит, но я могу сражаться. И я хотел вернуться к вам, парни, хотел увидеть каждого из вас. – Его лицо помрачнело. – Сожалею о гибели Рутила.
«Ты сожалел бы еще больше, если б знал, что с ним случилось», – подумал Квинт, чувствуя, как его с новой силой охватывает скорбь.
– Нам его не хватает, – сказал Квинт.
Стоявший рядом Мацерио пробормотал нечто почти искреннее.
– Погибло немало достойных людей. И смерть ждет еще многих римлян, прежде чем Ганнибал будет разбит, – хмуро сказал Коракс и встал перед ними спиной к жаровне, стоявшей в центре большой палатки. – Но никто из нас не будет знать отдыха, пока мы не покончим с ним, не так ли?
– Так, командир! – хором ответили все трое.
– Вы хорошие солдаты. Вот почему я позвал вас сюда. И вы ветераны не только летней кампании, но и Тразименского сражения. А ты, Урс, участвовал и в битве при Требии.
Квинт пожалел, что не может рассказать, что он тоже сражался при Требии.
– Сейчас таких людей, как вы, не хватает, – продолжал центурион. – Вы слышали, что в Риме собирают новые легионы? Скоро в нашей армии появится множество новых солдат, но почти все они не имеют боевого опыта. Мне неизвестно, когда мы вновь встретимся с Ганнибалом на поле боя, но я знаю, что нам потребуются солдаты с крепкой волей, чтобы выстоять в схватке. Его воины не страдают от недостатка мужества.