— Смотри, Борн, у их главного лицо выходит всегда смазанным. Вертлявая личность, с шилом в одном месте, — Никита подал мне укрупнённые фото. Появился Макс и стал возиться у интерактивной доской с ноутбуком. Зашли главный жандарм Муравьёв и высокий мужчина с очень тяжёлым взглядом. — Начальник Макса, профессор Новых Григорий Ефимович, — кивнул Никита на "Распутина". "Интересное общество собралось". Далее стал рассматривать снимки и полностью в это дело погрузился.
— А что нам скажут "вояки" из будущего? — опять этот князь Георгий. И опять по-французски.
— Будем бить! — это я тоже по-французски. Уроки Жаннет не прошли даром. Князь спрятался за спиной генерала Скалона.
— Самоуверенностью попахивает, майор. И махровым всезнайством, — со злостью произнес Куропаткин. И я завёлся.
Посидел пару секунд, подумал, и пошагал с надменным лицом рядом с князем Гэ-Гэ к доске. Пошептался с Максом, и взял указку. Тот план, что пришёл мне в голову, был, конечно же, сырой, и попахивал не махровым всезнайством, а волюнтаризмом. А самоуверенным я был. Окинул взором генералов. Перешёптываются, но слушать меня собрались.
— Вуаля, господа. Перед вами снимки лагеря неприятеля. Как видите, лагерь всегда строится по завершению марша, одним и тем же манером. Три картинки сомкнулись в одну. — Шувалов, выдели нам пожалуйста, шатёр военноначальника. Пошла картинка огромного шатра. — Этот шатёр можно разбомбить, ибо мишень знатная. У чехословаков есть бомбардировщик? Есть. Спутник нам покажет и поможет узнать, когда там соберутся все их шишки, в смысле, командиры. Убираем бомбами начальников и бьём эту толпу, без сближения, расстреливая издали. Казаков нужно переодеть в камуфляж….
— Это вздор и ахинея, майор! "И так три раза. Только базара нам не хватало", — прошептал мой внутренний голос, а я с интересом уставился на надсаживающегося генерала Скалона.
— Почему? — спросил Макс.
— Мы, так воевать не можем и не будем! — вторил Скалону генерал Куропаткин.
— Почему? — это Никита присоединился. Генералы заэкали.
— Генерал Куропаткин, отступать, как вы в Маньчжурии, мы не будем. Нужно вывести войска и ударить по врагу в штыки! — внёс свою лепту генерал Ренненкампф.
— А потом строить с женским колхозом капитализм с человеческим лицом?
— Э, что вы сказали, господин майор?
— Глаза вам, генерал Ренненкампф, казачки выцарапывают за пустую гибель казаков, — пришёл мне на помощь Свечин. Поднялся шум, гвалт. Все выкрики сводились к одному, это всё неправильно, нужно по-другому. Ор стоял минут пять. Потом пошли уточняющие вопросы.
— Майор, вы хотите из казаков пехоту сотворить?
— Я сказал, что казаков нужно переодеть в камуфляж. И использовать как драгунские части.
— Что даёт ваш камуфляж, майор?
— Как будто не знаете. Скрытность. И смазанность силуэта солдата при перемещении.
— И вы хотите сказать, что один летательный аппарат, может уничтожить этот шатёр?
— Один летательный аппарат у нас в 1945-м уничтожил японский город Хиросиму, а потом город Нагасаки. На доске появилось изображение ядерного взрыва. Наступила тишина. Генералы с открытыми ртами смотрели на "работу" Б29 "Суперкрепость". Опять хай, опять князь ГГ захотел меня вызвать на дуэль. Я отмахнулся и уселся на стул.
— Майор Борн, продолжайте, — в дверях стоял Зворыкин, бледный, но даже без трости. — Ротмистр Горюнов-Горячев, десять суток ареста. Гауптвахта за вашу мутоту, князь. Ещё раз такое повторится, будете бывшим ротмистром. Полковник Свечин, вам предупреждение. Последнее китайское. "Что мне говорить?" — подумал.
— Господа, прибыли делегация чехословацких военных и новых, господа, союзников, — зашедший адъютант Зворыкина, оглядел всех весёлыми глазами, а мне, почему-то подмигнул. Зворыкин кивнул, мол, заводи союзников есаул. А меня отвлёк Макс.
— Борн, я тут их посчитал. Их тысяч сто пятьдесят будет. Ещё тысяч тридцать вот на этот город повернули. Макс подал интереснейший снимок. — А взрыва над Хиросимой у нас, Борн, не было, — озадачил меня Макс. И в тишине раздался голос Свечина:
— Спорим господа, эти двойники Борна, его план поддержат. "Какие ещё двойники Борна? — поднял голову. — Батюшки, не может быть!" В дверях, рядом с двумя чехословацкими генералами, стояли два военных с моим лицом. Один в форме лётчика чешских ВВС. Другой — во французском камуфляже. Послышались смешки. Русские повыскакивали со своих мест. Я, приофигевший, пошёл знакомиться.
— Майор Вацлав Цисарж. Вацлав, в НАТОвском берете, имел весёлые глаза. Как у меня.
— Майор Александр Шарп. А Алекс, в берете английских десантников, обладал усиками.
— Майор Роман Борн. Пожал руки двойникам. Вокруг нас стояли генералы, полковники. Стояли и прикалывались.
— Природа как постаралась, они ж стопроцентные тройняшки, — произнёс профессор Новых. — Нет, ещё князь Рустам есть, курдский правитель…
Потом час длилось совещание. Основным докладчиком был Шарп. Ещё присутствовали офицеры, лейтенанты и капитаны, из нашего времени. Их собрал Зворыкин. А генералы Свиты сидели, молча, копили обиды. Мой план был принят, дополнен, и стал реализовываться. После совещания спустился вниз и подарил Шарпу снайперскую винтовку Драгунова, а лётчику Цисаржу — МР 38. Вацлав отблагодарил чилийским пистолет-пулемётом SAF, а Алекс вытащил из джипа бочонок коньяка. Потом поехали в ресторацию Косты Эстерикса. Поехали целой толпой. Туда ещё подъехал генерал-майор Муравьёв. Генеральское звание обмывать, за увлечение астрологией ему его присвоили. Обмыли. "Ох".
Утром проснулся от того, что кто-то шлёпал меня по щёкам.
— Ты хто? Любомакс? — ляпнул. Лицо будившего двоилось.
— Любомир я, вставайте господин военный советник, труба зовёт.
— Счас. Трубы у меня могут только гореть. Злыдень, такой сон снился. Опаньки! — на другой половине кровати спала Аэлита. Этого момента не помнил, да и многих других тоже. Кое-как собрался и поехал в офис "М-фона", куда "пригласил" генерал Муравьёв.
— Давайте, майор, побудем астрологами, — озадачил главный жандармополицай. — Макс решил повернуть спутник, посмотрим близлежащий космос. "Нашёл астролога", — подумал. Повернули, посмотрели. Вокруг было пусто. Ни Луны, ни звёзд, ни тебе комет с метеорами.
— Астрология, господин генерал, тут приказала долго жить. "И слава богине".
— Да уж. Едемте, военный советник, заниматься земными делами. Тяжкими.
Не знаю, что там делал Муравьёв, я лично укатил вместе с Лиэль и Стеллой в Каменскую, подальше от начальства.
Глава 29
Командир Первой Повстанческой дивизии Григорий Мелехов чихвостил командира Громковской сотни:
— Базар тут у тебя али ярмарка? Что это такое? С удобствами устроились, бабы в окопах портки застирывают. Этак красные Дон перейдут, а вы и не услышите, на бабах то, страдая… Бац, по глазам ударило чернотой, землянку тряхнуло. Тело наполнилось лёгкостью, и прочно стало на ноги. Темнота в глазах исчезла. — Что это было? В душе Мелехова всё ворохнулось, но страха не было. С верха блиндажа посыпались песок и труха. Стряхнул трухлятину. И глаза подъесаула натолкнулись на недоумевающие глаза сотника, что бы остановиться на его фигуре в целом. На сотнике были — чистая защитная форма, новенькие погоны и блестящие хромовые сапоги с носами вега.
— Кто тебя так одел? — спокойно спросил.
— А тебя? Мелехов не обращая внимания на "тыканье" посмотрел на себя. Такая же форма и сапоги, на плечах погоны подъесаула. "Эка! Дольче Габбана, понимаешь! А ещё меня — отгаббанят"? — подумалось. А сотник обвёл глазами землянку, побледнел лицом и бросился за дерюгу, отделяющую дальний угол. Дерюжка оборвалась, и комдив-1 повстанцев рассмотрел там две походные кровати, заправленные по-солдатски синими одеялами. В изголовьях лежали подушки с белейшими наволочками. Бледный сотник обернулся. Лицо растерянное, по-детски округлённый рот и в глазах слёзы.
— Ты кого потерял? — к спокойствию комдива добавилось слабое пристрастие.
— Бабу свою, мать её за ногу! — вякнул сотник.
— Раззява, найдётся. Развёл бабью ярмарку; с белыми наволочками… Мелехову чужие бабы были неинтересны, куда интересней было рассматривать свои руки, а потом и лицо в круглое зеркало в бронзовой оправе. Ладони были чистые, здоровые с подстриженными аккуратно ногтями. И лицо, помолодевшее, загорелое, чисто выбритое, без мешков и синевы под глазами. И на задворках сознания пронеслась непонятная фраза: "омоложение полковника прошло успешно". Прислушался.
— Н-да. А что стрельбы не слышно, сотник?
— Н-не знаю я — сотник скисал на глазах. "И пошто я такой спокойный?". Пригладил волосы. В дверь землянки постучали.
— Да, — после чертыханий разрешил сотник. Зашли ординарец Мелехова — Прохор Зыков и Митрий Коршунов.
— Н-да. А что стрельбы не слышно, сотник?
— Н-не знаю я — сотник скисал на глазах. "И пошто я такой спокойный?". Пригладил волосы. В дверь землянки постучали.
— Да, — после чертыханий разрешил сотник. Зашли ординарец Мелехова — Прохор Зыков и Митрий Коршунов.
— Григорий Пантелеевич, ты тута? Выйди-ка на-час, тут такое, в общем должон сам посмотреть, — прошептал Прохор; он топтался на пороге землянки с ошалевшими глазами и растерянным лицом.
— А вы откуда взялись? Прохор, ты ж должён в Вёшках обретаться…
— Да, а меня вот сюда занесло, с Митрием. И не спрашивай как, — еле выдавил из себя Прохор. Подъесаул, недоумевая на Прохора, вышел из землянки в три наката, глядя под ноги. Окоп как метлой подмели. "Н-да. Чисто стало. И когда успели?".
— Ты, Григорий Пантелеев, по сторонам-то глянь! Та, хоть влево, — уже смелее предложил ординарец. Мелехов посмотрел налево. Траншея змеилась и терялась в тумане. Прошёл до указанной Прохором амбразуры, посмотрел прямо, и обмер. Увидел шлюзовой канал саженей сорока; по нему шлёпает паровой катер, да под царским российским флагом, и тянет за собой две баржи, доверху заполненные рудой. "Канал, царский флаг, руда? Откеля это"? — вопросил у себя. А на противоположном берегу степь с разнотравьем до горизонта, с небольшими рощицами. "И Дикое поле".
— А где красные? — над плечом Мелехова повис сотник. Спросил и охнул. — Хока красных… заела, — после паузы произнёс. Его глаза недоуменно разглядывали то катер с баржами, то пустой берег.
— Господа офицеры, а теперя гляньте одесную, — фраза Коршунова прозвучала вежливо, но с большой иронией. Посмотрели.
— Ох! — и Мелехов прилип к биноклю, поданному Прохором. Справа, в саженях трёхстах, обретался однопролётный мост. Перед мостом, на их стороне, комдив рассмотрел двухэтажное кирпичное здание с вывеской: "Северо-восточная таможня Донского края". Рядом, аккуратно, стояли казарма, конюшня, "Караван-сарай" и хозпостройки. Солнце освещало все это великолепие… отменно. А тут ещё, под боком, Митрий Коршунов изрек:
— Опаньки, челы кары за мытню ныкают, а на шифере движуха пошла. Прикинь, командир, они волыны инсталлируют. Вау, сам-три! Ты смотри-и-и… и не по фен-Шую. А чё он в "Цейс" вылупился? Прохор с сотником хмыкнули непониманием. В отличие от простых прочих, Мелехов понял, что сказал бывший дружок. Ибо перед мостом автомобили и, правда, сдавали назад за здание таможни, а на крыше сновала обслуга к трём станковым пулемётам. И какой-то офицер в полевой русской форме с защитными погонами, с крыши, рассматривал их позицию в бинокль. "Гляделки" продолжались недолго. Офицер скомандовал, и появился шест с привязанным к его концу, белым куском ткани. Шестом помахали, офицер помахал тоже. "Типа, не стреляйте. Свои мы". И набежали гомонящие казаки сотни, с вопросами. Сотник приказал им заткнуться и посмотрел выжидательно на Мелехова. "Надо итти".
— Пойду на переговоры. Вроде там наши, — нервы подъесаула поднапряглись.
— Зачем итти, могим ехать, я одвуконь сюда заявился, Григорий Пантелеевич, — Прохор указал на двух коней наверху землянки. Комдив разглядел только головы.
— Ты, что в первую попавшуюся землянку ткнулся? Прохор живо кивнул.
— Поехали. Сотник, остаёшься. Не дури, оружие казаки пущай уберут, там три пулемёта. Но и не зевайте… Ну, сам понимаешь…
— Добре, Григорий Пантелеевич, — сотник был предельно кислый. Казаки разбежались по землянкам. Прохор подвёл трёхаршинного шестилетка. — С богом.
Шагом с Прохором доехали до моста. Здание таможни бастионного типа увеличилось в объёме. "Н-да. Гастробайторы по найму ладили, или боженька давеча испёк"? — гадал комдив. Подъехали до упора к зданию и с коней сошли на непонятную землю. "Ну, покажись, честной народ" — приглашал Мелехов хозяев бастиона, разминая ноги. Им на встречу вышло четверо: молодой офицер с биноклем, двое в одинаковой чудной пятнистой форме мужчин, лет под сорок, и темнокожий мужик в зеленоватой рубашке с короткими рукавами. Более тёмные прямые брюки и коричневые туфли дополняли облик выходца из Африки. Молодой офицер козырнул:
— Майор Гаранжа, офицер по особым поручениям Генерального штаба Донского края.
— Подъесаул Мелехов, командир Первой повстанческой дивизии. Старший урядник Зыков.
— Ого, целый комдив! Рад знакомству. Пожали руки.
— А это майор Тарапунька, начальник таможни, — Гаранжа кивнул на африканца.
— Рад знакомству. Григорий Пантелеевич? У Мелехова и Прохора и рты открылись.
— Даа. Тарапунька улыбнулся всеми тридцатью двумя зубами и промолчал.
— А это наши чехословацкие союзники, — продолжил Гаранжа, — подплуковник Ян Свобода и капитан Петер Новак. Чехословаки козырнули. — Они из Новой Праги, из 1928-го года сюда пожаловали.
— Не поняли? — удивились казаки. "И их, боженька, давеча испёк"? — влез дуплет догадки комдиву.
— Я думаю, господин комдив, вам бы надо обратиться к есаулу Ястребову, он тут недалеко, в станице Каменской, казачью бригаду будет разворачивать.
— Не понял. Какая Каменская? Что за сказки сказываете? Мы ж под Вёшками пребывали.
— Вот карта, сами посмотрите. От карты у Мелехова разболелась голова.
— Разыгрываете?
— Нет, у нас такие точно карты, — вмешался Ян Свобода. — Господин майор правду говорит. Давайте пройдём к машинам, — предложил. Отправились за таможню, смотреть карты чехословацких офицеров. Посмотрели.
— Н-да. Мелехову в голову ничего не являлось. Зыков истуканом застыл рядом. Таможенный начальник в это время достал какую-то коробочку и навёл её на Мелехова:
— Скажите сыр, снимаю. Щёлк. Какой сыр, комдив схватился за шашку. — Григорий Пантелеевич, я вас сфотографировал. И показал на экранчике снимок "сурового витязя" с ординарцем. Цветной снимок. Мешанина мыслей в голове.
— Прохор, ты, что нибудь понимаешь?
— В сказку мы попали, — Прохор от щелчка фотокамеры проснулся.
— Хороша сказка, да небось, с войнушками, — махнул в сторону стоящих автомобилей. А нагайку так сжал, что побелели костяшки пальцев. В одном, открытом, сидели четверо в пятнистой форме и спокойно поглядывали по сторонам. Около четырёх грузовых крутилось ещё человек двадцать, с коханьем оружия.
— Нет, только собираемся воевать. Сюда идёт войско неприятеля, довольно многочисленное, но уступающего нам по оружию. Неделя по времени у нас есть, — совсем спокойно ответил майор.
— М-да. Это хорошо, что неделя, — Мелехов остыл. Развернулся, дошагал обратно до своих коней и махнул рукой. И к мосту потянулись, поспешая, казаки Громковской сотни. Любопытные и под пулемёты. Первым бегом прибежал сотник. С женой.
— Сотник тебя… — Мелехов не договорил. Ему навстречу шёл, родной брат Пётр. — Здорово, братушка. Старшего брата заключил в объятия, и даже не удивился его появлению.
— Чуй, Гриша, а у тебя в голове не было слов — "омоложение прошло успешно"? — старший брат смотрел со спокойной ухмылкой.
— Водились, Пётр Пантелеевич, — ответил. Спокойствие брата и ему передалось. — Вот тебе и сказка.
И стали подходить казаки из его дивизии. Прямо волнами они на таможню накатывали. И они стали спрашивать, как их сюда всех занесло. Мелехов, как мог, отвечал. Казаки зачесали затылки. Но большинству предстоящий недельный отдых пришёлся по нраву. Поглядывая на брата, решился ехать в Каменскую.
— Так сколько тут до Каменской будеть? — спросил у, "ишь ты", майора.
— Десять вёрст от нас будет. Езжайте, мы за этой "бригадой" присмотрим. Накормим и попадалово у них сытным получится, — таможенник улыбнулся. Мелехов хмыкнул.
— Пётр, покомандуй, я к голове нонешнему заскачу. Поспрашай тута ишо. Бывай. С ним поехали Прохор и Коршунов на коньке местных пограничников. Митрий уже изъяснялся нормально, но редко. Ехали, почти молча версты две, рассматривая окрестности. Слева была весенняя цветущая степь, а справа начались аккуратно распаханные поля в коробках лесопосадок.
— Ты глянь-ко, Митрий, как складно распахано, — Прохор не выдержал трёхминутной молчанки.
— Ага. Коршунов с игнорированием смотрящий на всё и всех, при виде ладных полей оживился. Свернули с асфальта. Глянули на пронёсшуюся по дороге пятнистую машину, спешились, и, оставив коней пастись в щедрой лесопосадке, ступили на поле. Прохор опустился на корточки и разрыл землю руками.
— Глянько, пашеничка посажана. Эх, полюшко-поле… Григорий, покусывая травинку, сорванной по ходу, молча слушая начавшийся разговор между Митрием и Прохором, пришёл к выводу, что непонятное пока можно опустить, а, если что, с земляками он тут не пропадёт. В толпе подошедших казаков он рассмотрел и своих хуторян-земляков: Христоню, Якова Подкову, братьев Шамилей, Аникушку. Даже Степана Астахова увидал. Да плюс повстанцы с других станиц и хуторов. "Это нормально". Затем все вышли к дороге.