Василий вздохнул, покачал головой и, подхватив увесистую авоську, бодро зашагал в сторону скока, выводящего в лабораторию Пузырька. Прикидывая на ходу нынешний курс обмена, он обогнул основание Клавкиной опоры, потом услышал непрывычно мягкие хрусткие удары, вскинул глаза – и остановился. Клавка крушила стену. Метра три соломенно посверкивающей вогнутой поверхности было уже изрыто. Справа от повреждённого участка одиноко красовалась глубоко выдолбленная буква А. На покрытии вдоль фронта работ лежала гряда бледно-золотистой трухи.
С пеной у рта Клавка повернулась к Василию.
– А? – закричала она, вне себя тыча ломиком в ещё незадолбленную букву.
«А», – чуть было не согласился Василий.
– Он думает, никто не догадается! – гневно грянула Клавка. На крепких её щеках пылал румянец, отросшие за пару месяцев тёмные волосы растрепались. – Думает, все дураки! А то неясно, чьих это рук дело!.. Ну ладно! Я ему такое выдолблю!.. Прямо над завалинкой!..
Тут взгляд оскорблённой стеновладелицы упал на распёртый алыми капсулами плетешок – и лицо её просветлело.
– Ка-кое безобразие… – напевно, с наслаждением выговорила Клавка, опуская ломик и зачарованно глядя на свисающую до пола авоську. Подошла поближе и вскинула глаза, напомнившие Василию две пистолетные пули. Со свинцовыми скруглёнными головками.
– Ведь это же надо!.. – горестно и проникновенно продолжала Клавка. – Трудился-трудился человек, а ему за всё про всё… По-вашему, это правильно?
От обращения на «вы» Василий несколько ошалел. Всё-таки что ни говори, а Клавка была весьма неожиданной особой.
– Завезли людей людей чёрт знает куда – так обеспечьте! – Голос Клавки вновь налился силой, загремел. – Хозяева называется! Таких хозяев…
Внезапно Василию пришло в голову, что Клавка ведёт себя подобно не слишком опытному осведомителю: поливает хозяев почём зря к месту и не к месту, словно надеется, что какой-нибудь дурачок начнёт ей поддакивать…
«По-свойски тебе говорю, – вспомнилась вдруг давняя зловещая фраза Креста, – кладёт всех по-чёрному…»
Не то чтобы сам Василий шибко верил в эту ерунду, но по вошедшей в привычку осторожности тему он всё-таки решил сменить.
– А ведь раньше-то, наверно, так ни разу не было – чтобы одним цветом выдавали… – заметил он. – Надо бы дедка спросить.
Услышав про Сократыча, Клавка мигом забыла и про хозяев, и про осквернённую стену.
– Да много он, ваш дедок знает! – фыркнула она. – Дедок! Ему вон Крест однажды так дал, дедку вашему!..
– А за что, кстати? – полюбопытствовал Василий.
Клавка вдруг смутилась.
– Ну… Вы же знаете, Василий… – в затруднении заговорила она, поводя от застенчивости плечами. – Дедка, его же хлебом не корми – дай только какую дурь придумать… И вот он – представляете? – дошёл до того, что сказал Кресту… прямо в лицо… будто камушки – это хозяйские… ну… экскременты, – чуть ли не с жеманством выговорила она.
– Эх, ни хрена себе!.. – поражённо выдохнул Василий.
– Ну вот… – интимно зашептала Клавка. – А у них же там, в зоне, это позор… Там же за такие слова и убить могут…
– Вот это дедок загнул!.. – Василий вдруг поперхнулся и заржал в голос. – Это ж какие должны быть хозяева!..
***– Да вы что, сговорились сегодня все? – подивился Пузырёк, комкая в ухмылке мудрое морщинистое лицо. – Этак вы мне сырья на неделю вперёд натаскаете – чем расплачиваться буду?..
– Ты о чём? – с подозрением осведомился Василий, опуская на пол плетешок с капсулами.
– У вас там что, одними красненькими сегодня зарплату выдали? – Пузырёк глядел на авоську и озадаченно чесал в затылке. – Ты уж третий за сегодня…
В змеевиках уютно журчало и побулькивало, перепархивающие по стенам цветные блики время от времени проваливались стайками в чёрный пролом кладовки, обозначая на миг груду полупрозрачных бурдючков.
– А кто ещё? – спросил Василий.
– Да сначала дедок три тюбика менять принёс, потом Маша… – Пузырёк присел на корточки перед расползшейся по полу авоськой. – Чего-то много у тебя… Камушка три раздолбал?
– Да нет, один, – не без тайной гордости сказал Василий. – А раньше так было? Чтобы только красненькими?
– …пятнадцать, двадцать… Двадцать три. – Пузырёк разложил капсулы пятериками, поднял голову и с уважением посмотрел на Василия. – Ну ты прям, как Ромка, долбать начинаешь… Чего ты спросил-то? Раньше?.. Да нет, раньше я что-то такого и не помню даже… Ну, бывало, половину серенькими выдаст… Но чтобы все одним цветом… Тебе какими менять-то?
– Да любыми, только лиловых не надо, ну их! Серенькими давай, можно жёлтеньких пару…
– Ну и правильно, – одобрил Пузырёк. – Лиловые-то теперь – один к двум. Не знал?
– Было ж два к трем…
– Ну, было… – Пузырёк недоумённо подвигал бровями, от чего кожа у него на голове тоже заездила вместе с волосами. – А теперь, веришь, почти совсем их не выдают. В чём дело – не знаю…
Пузырёк собрал капсулы в пластиковый мешок и поковылял за световоды, где у него располагалась ещё одна кладовка.
– Может, дедка спросить? – сказал ему в спину Василий.
Но тот уже скрылся за рощицей пульсирующих светом колонн.
– Спроси… – ворчливо и насмешливо донеслось оттуда. – Дедок, он всё знает…
Минуты через полторы Пузырёк вернулся и вытряхнул на пол из того же мешка груду салатных капсул и две нежно-лимонные.
– Вот, – сказал он, раскладывая их по порядку. – Семнадцать сереньких, две жёлтеньких (один к двум) и два тюбика за услуги…
– Это уж как водится, – вздохнул Василий, собирая капсулы в авоську. – А с других тоже за услуги берёшь?
– Ну, а как же… – уклончиво отозвался Пузырёк. – С Маши вот взял…
– А с дедка?
Пузырёк ухмыльнулся.
– С дедка возьмёшь… Ещё и сам добавишь, на него глядючи… Ты это… Сделку обмыть не хочешь? За счёт заведения, понятно, – добавил он на всякий случай.
Василий было заколебался, но вспомнил расхлюстанного Лёшу на завалинке и решительно мотнул головой.
– Спасибо. С утра не пью.
– Это правильно… – с уважением откликнулся Пузырёк. – Я вон смотрю, у тебя и фартук новый… Сам делал?
– Сам… Ну и Ромка советом помог.
Пузырёк чуть нагнулся, пристально разглядывая крепления лямок.
– А как карман прилепил? Шкурку-то, я вижу, с кольца ободрал…
– Пойдём покажу. – Василий увлёк Пузырька к оплетённой змеевиком рощице световодов.
– Вот этот, серый, тоненький, – принялся объяснять он. – Ты им ещё бреешься. Ну вот… Рвать надо здесь. – Василий присел на корточки и ткнул в основание тускло-серой струны. – Сначала будет резать, а потом, не знаю, энергия, что ли, в нём кончается… Словом, не режет уже, а плавит. Просто момент ловить надо…
– Ага… – Пузырёк покивал. – И ведь сообразили же, черти этакие! Ромка, наверно, докумекал? Как он там? Что-то давно не заглядывал…
Василий поднялся и сердито огладил чугунные складки фартука.
– Да ну его! – нехотя, с досадой проговорил он. – Смурной какой-то, ходит – баклуши бьёт… С Ликой у него вроде всё в порядке… Не пойму я эту молодёжь! – признался в сердцах Василий. – Ну вот сам скажи, Пузырёк: ну какого ему ещё рожна надо? Всё ведь есть!
Пузырёк поскрёб за ухом и лукаво прищурился в ответ.
– А помнишь, что сам поначалу говорил?
Василий крякнул и, надвинув брови ещё ниже, решительно одёрнул фартук.
– Да это когда было-то? Просто не пригляделся поначалу…
– А теперь, значит, пригляделся?
Василий сердито посмотрел на Пузырька – и вдруг усмехнулся.
– Ладно… – проворчал он, доставая из авоськи три салатных капсулы. – Уговорил. Давай по колпачку – чтоб носился дольше…
Оба присели над парящим в воздухе кабелем, и Пузырёк размотал горловину заветной туго налитой дыньки. Выпив, Василий долго молчал, хмурился, крутил задумчиво в пальцах пустой колпачок. Потом вдруг шумно хлопнул себя левой рукой по облитому фартуком колену и взглянул на Пузырька в упор.
– Ну, давай попросту, – прямо предложил он. – Чего крутить-то? Знаешь, что меня здесь купило?.. Порядок.
Пузырёк хмыкнул.
– Ну вот, порядок… А дом на потолке?
Ответом были стальной прищур и ослепительная усмешка.
– Пузырёк! Ты меня моими же словами не доставай… Здесь – порядок! Не бардак, как у нас, а именно порядок. Вот таким вот и должен быть социализм! Давай считать… Заработал – получи. А не хочешь камушки долбать – сиди голодный. Скажешь, нет?
– Ну так вот я же не ломаю, – напомнил Пузырёк.
– Да ладно тебе! Ты тоже пашешь. Может быть, даже больше других. Да если рабочему человеку не выпить после смены – это ж с ума сойдёшь… Дальше! Надзорки. Что? Скажешь, плохо службу знают? Ну-ка, тронь кого пальцем – тут же щелчка тебе! Так?
– Так, – кивнул Пузырёк.
– Лечение! – напористо продолжал Василий. – Ты хоть одного больного здесь видел? Маше Однорукой кисть трамваем по пьянке оттяпало. Так у неё здесь новая отросла! У дедка – зубы, как у молодого! Ты подумай! Где так ещё о людях заботятся?
– Так, – кивнул Пузырёк.
– Лечение! – напористо продолжал Василий. – Ты хоть одного больного здесь видел? Маше Однорукой кисть трамваем по пьянке оттяпало. Так у неё здесь новая отросла! У дедка – зубы, как у молодого! Ты подумай! Где так ещё о людях заботятся?
– А про Лику чего молчишь?
– А что Лика? – не понял Василий.
– Да морда у ней вся в прыщах была, когда она сюда прилетела… Так не поверишь – за день сошли. А теперь, видал, королевой ходит. Кожа – зеркало…
– Ну вот… Стало быть, ещё и Лика… Так?
– Так-то оно так, – не унимался Пузырёк. Любил он, любил такие разговоры. – Ну ты же сам говорил, Вась: мол, ломать – это не работа…
– Ты погоди. – Василий предостерегающе поднял тяжёлую ладонь. – Что значит – не работа? Ты вообще знаешь, зачем мы эти камушки долбаем?
Пузырёк моргнул.
– Не-ет, – с интересом глядя на Василия, сказал он. – Не знаю. А зачем?
– Вот и я не знаю! Но они-то… – Василий запрокинул голову и взглянул на заплетённый мерцающей паутиной невероятно высокий потолок. – Они-то – знают! Вот, допустим, работал ты на заводе, точил какую-то деталь. Тебе объяснял кто-нибудь, куда она идёт, деталь эта?.. Да чёрта с два!.. Но раз они нас сюда выписали, раз они о нас так заботятся – то, значит, нужны мы им! А? Ну ты сам подумай, Пузырёк…
Жмурясь от удовольствия, Пузырёк покрутил головой и снова наполнил колпачки.
– Хорошо говоришь… – сказал он. – Ну а как же насчёт баб? Баб-то здесь раз-два – и обчёлся!
– Ещё прибудут, – уверенно отвечал Василий. Насупился, покряхтел. – И знаешь… – добавил он другим голосом. – Честно тебе скажу: вот если бы Маша Однорукая пила поменьше – не глядя бы к ней перебрался…
– Да ты и так от неё не вылазишь, – заметил Пузырёк. – Ну, давай по второй, что ли?
Выпили. Василий чинно поставил колпачок в воздух над кабелем, поднялся и достал из авоськи ещё одну капсулу.
– На вот, для ровного счёта. А я, ты уж не обижайся, пойду. Мне там ещё со зверушками своими рассчитаться надо…
***Рассчитавшись со зверушками, Василий отправился искать дедка Сократыча и нашёл его сидящим на маленькой изящно изогнутой глыбе. Судя по всему, в таком положении Сократыч пребывал уже давно.
– Вот вас-то мне и нужно, Василий, – обрадовался он. – Скажите, как у вас дома обстоят дела с мебелью?
– С какой ещё мебелью? – не понял тот.
Сократыч поднялся и, умильно просияв щечками, указал на глыбу.
– Верите ли, сижу на ней чуть ли не полдня. Всё жду, кому предложить. Ломать, сами понимаете, жалко. Ну, сколько в ней? Ну, от силы пара тюбиков… Да вы её переверните, переверните, Василий! Я бы и сам перевернул, да сил не хватает.
Василий, поднатужась, опрокинул глыбу выпуклой стороной вниз. В этом положении она напомнила ему подставленную в ожидании подачки пустую горсточку.
– А? – ликующе вскричал Сократыч. – Обратите внимание, она ещё и качается! Причём не вправо-влево, а вперёд-назад… Да вы сядьте, сядьте!
Василий сел и покачался. Действительно, было очень удобно.
– По-моему, такая роскошь стоит куда больше двух тюбиков, – заметил Сократыч.
– А как я его домой заволоку? – спросил Василий.
– Тоже продумал! Полдня сидел и прикидывал. Сначала вы заталкиваете ваше кресло вот в этот скок…
Василий озадаченно посмотрел на теневой овал, разлёгшийся на светлом покрытии метрах в пяти от них.
– Ну и закину его на потолок…
– Правильно! – с улыбкой согласился Сократыч. – А там буквально в двух шагах ещё один скок. И вы оказываетесь возле «конуры». А уж оттуда, сами понимаете, в любом направлении…
– Ага… – сказал Василий, соображая. – И сколько ты за него хочешь?
***При появлении кресла Телескоп пришёл в восторг, и Василию это решительно не понравилось. Вздыбив шёрстку и раздув ноздри чуть ли не до размеров глаз, зверёк кинулся к камушку и принялся с трепетом обхаживать его и ощупывать. Столь соразмерных себе глыб он, надо полагать, давно уже не встречал. Наслушав ладошками напряжёнку, издал победную трель и запрыгал к стене, где висели на крюках ломограф и кувалдометр.
– Телескоп! – остановил его Василий. – А по хвосту?
Телескоп притих и уставился.
– Значит, так, – веско промолвил Василий. – Камушек этот – не трогать. Даже если захочешь жрать…
– Зать… – еле слышно повторил Телескоп.
– …к камушку не прикасаться! Сьок? (Усёк?)
– Сьок!.. – растерянно отозвался Телескоп.
– Ну вот… – смягчившись, продолжал Василий. – И вообще, вести себя прилично. У нас сегодня гость.
– Гость! – совсем по-человечески чирикнул Телескоп, вытулив на Сократыча выпуклые глазищи.
– Всё-таки, согласитесь, Василий, – задумчиво заметил тот, в свою очередь разглядывая Телескопа с таким вниманием, словно видел подобное существо впервые, – что гипотеза моя насчёт ласок и кошек, кажется, весьма близка к истине… Кстати, мне показалось, или вы меня в самом деле зачем-то искали?
– Да как… – сказал Василий. – Ты, Сократыч, садись… Я чего хотел-то?.. На обед тебя хотел пригласить. Ну и выспросить кое-что…
Дедок Сократыч, уже откачнувшийся в кресле, растроганно округлил глаза.
– Знаете, Василий, – сказал он, уютно колеблясь вместе с камушком. – По-моему, только вы (да ещё, наверное, Рома) единственные здесь люди, считающие, что за информацию надо платить… Так что вы хотели?
Василий снял с натянутого между световодами шнура авоську с тюбиками и присел над свёрнутым в кольцо кабелем.
– Да я насчёт сегодняшнего… Как думаешь: с чего бы это нам с утра одними красненькими платили?
Дедок оживился.
– Думал, – сказал он. – Сам думал. Только, Василий! Не ждите от меня готовых ответов. Давайте порассуждаем вместе… Можно, конечно, предположить, что причиной всему – сами хозяева. Но это скучно. Это всё равно что сказать: «Так было угодно Богу…» Никакой информации эта фраза, согласитесь, не несёт… Благодарю вас. – Дедок приподнялся и принял из рук Василия гонорар за кресло. – Гораздо интереснее полюбопытствовать: а что ещё из ряда вон выходящего случилось у нас за последние сутки? Всё ведь, как правило, взаимосвязано, Василий…
– Из ряда вон выходящего?
– Ну да, – подтвердил дедок, наклонив глыбу-качалку вперёд, чтобы оказаться поближе к разложенной Василием закуске. – Чего-нибудь этакого, знаете, небывалого…
Василий подумал.
– Н-ну, не знаю… Фартук вот вчера смастерил, а так… Не знаю.
– Фартук? – переспросил Сократыч и огляделся. – Вот этот? – уточнил он, устремив взор на свисающие со стены складки чугунного литья. – Точно, точно, вы же в нём глыбу ломали… И как же вы его смастерили? Из чего?
Василий объяснил.
– Ну вот видите! – победно вскричал дедок. – Я же говорю: всё в этой жизни взаимосвязано! Вы наносите кольцевой трубе неслыханные доселе разрушения. В информационной сети хозяев немедленно возникают помехи. И как результат – надзорки начинают выдавать одни алые тюбики. По-моему, картина совершенно ясна…
Василий ошалело оглянулся на кольцевую трубу. По ней по-прежнему ползали похожие на улиток комочки слизи. Поблёскивала стеариновыми наплывами тонкая свеженарощенная кожица.
– И надолго это, как думаешь? – спросил он, невольно понизив голос.
– Насколько мне известно, – задумчиво откликнулся дедок, – Лёше Баптисту надзорка (это уже ближе к полудню) выдала три алых и два оранжевых тюбика. Надо полагать, по мере продвижения ремонта трубы, эффект будет проявляться всё слабее и слабее… Скажите, Василий, а кроме вас ещё кто-нибудь знает, как смастерить такой фартук?
– Ромка знает… Пузырьку ещё сказал… А в чём дело?
– Так… – Дедок Сократыч уныло воздел седые бровки. – Просто хотелось бы знать, что нас там ждёт в будущем…
Глава 19
– Ты что мне тут принёс? – страшно осведомился Крест. – Это что?
Никита Кляпов облизнул губы и безнадёжно посмотрел на пяток алых капсул.
– Так выдали… – выдавил он.
– По барабану мне, чем тебе выдали, понял? – Крест прищурился. – Иди меняй.
– Я пробовал, – уныло сказал Никита. – Никто не хочет. Говорят: сегодня всем так платили…
Крест осклабился, и Никита почувствовал, как опять накатывает эта отвратительная трусливая слабость, за которую он ненавидел себя всю жизнь. Волчья улыбка Креста, как всегда, лишила его последних сил. Сопротивляться было бессмысленно.
– Ну ты, бродяга… – задушевно сказал Крест. – Фуфло толкаешь? Тебе что, кранты заделать с фи-фуром?
Никита вскинул голову.
– А по-человечески можно?
Но это уже была даже и не агония. Никита огрызнулся устало, почти равнодушно. Видно было, что ему давно на всё глубоко наплевать. В том числе и на собственное достоинство.
– Как? – словно недослышав, Крест приставил ладонь к уху. – По че-ло-ве-чески? Ну ты козё-ол… За человека себя стрижёшь?