- Красивые слова, батюшка, и только... Вспомните: мрак, религиозный фанатизм, догматизм, крестовые походы, инквизиция... И все это именем бога, во славу божью...
- Я не доказываю, что религия наша достигла совершенства... заколебался отец Иорам.
- Браво, батюшка! - расхохотался Бачана. - Впервые слышу подобные слова от служителя культа! И как у вас называется подобное суждение? Правым уклоном? Или левым?
- В христианской религии не существует ни уклонов, ни центра. Есть только зенит! - произнес наставительно отец Иорам и возвел глаза к потолку.
- Где же он, этот зенит? - спросил Бачана и невольно тоже посмотрел вверх.
- Зенит - это свет. И когда человек вступит в царство света, он преодолеет всякие ограничения и обретет свободу. Но это наступит с совершенствованием души человека, и потому смерть его есть приближение к богу... - Отец Иорам молитвенно сложил руки на груди.
- А когда самого тебя приволокли сюда посиневшего, еле живого, помнишь, кого ты тогда молил о помощи? Врачей, а не бога! - вмешался Булика.
- Страх перед смертью есть страх приближения к богу, - проговорил отец Иорам, не глядя на Булику.
- Хитришь, батюшка! Может, и инфаркт у тебя от этого страха? - Булика подмигнул Бачане.
Священник кинул на Булику испепеляющий взгляд:
- Твоя религия, несчастный, начинается в желудке и кончается в сортире. От такого грешника, как ты, откажется даже ад!
- Конечно, если я приду туда с твоей рекомендацией! А впрочем, я уступлю тебе все - и ад и рай. Мне хочется увидеть коммунизм... Это ваш рай, не так ли, уважаемый Бачана? Я, правда, беспартийный, но надеюсь на вашу протекцию...
- Пожалуйста, Булика! - пригласил Бачана сапожника в коммунизм. - Мы люди добрые, примем не только тебя, но и отца Иорама.
- Ступайте сами в эту имитацию рая, - отказался тот от приглашения, а я дождусь божьей воли... Ваш зенит слишком земной... Интересно, что вы будете делать после того, как придете к этому самому коммунизму?
- Придем, а там видно будет.
- А вдруг ничего не увидите? - спросил не без ехидства отец Иорам.
- Уважаемый Иорам, сколько лет вашей религии? - ответил вопросом на вопрос Бачана.
- Две тысячи! - Голос батюшки прозвучал гордо.
Бачана искренне рассмеялся:
- А нашей пока нет и ста... А последователей у нее столько - вашей религии и не снилось. И вы, двухтысячелетние, тягаетесь с нами, со столетними юношами? Постыдились бы! Имейте терпение, и когда нам станет две тысячи лет, вот тогда и взгляните на нас с высоты вашего зенита. Вот тогда и будем судить, кто из нас вознесся выше.
- Трудно спорить с людьми, которые ни во что на свете не верят! Отец Иорам отвернулся к стене.
- Что дает народу ваша религия? - не отставал Бачана.
- Духовную пищу! - ответил отец Иорам, не поворачиваясь. - А ваша?
- Наша и духовную и материальную! Но прежде - материальную. Человеку, идущему к зениту, нужны хлеб, соль, масло, картофель, помидоры и мясо. Не так ли?
- А где это мясо? - Отец Иорам быстро повернулся лицом к Бачане.
- Это уже не спор, батюшка!.. Нет сегодня, будет завтра!
- А наша религия, кстати, не запрещает людям ни есть, ни производить мясо. Неудобно как-то говорить, но... Раньше мяса было больше, чем сейчас...
- Раньше на земле жило полмиллиарда человек, а сейчас - без малого четыре миллиарда!
- Мда-а... Рано мы отказались от людоедства, - подал голос молчавший до сих пор Булика, - было бы сейчас и людей меньше, и мяса вдоволь!
- Вот в такого циника превратила человека ваша религия! - Отец Иорам рукой показал на Булику. Тот собрался было ответить, даже рот приоткрыл, но слово застряло у него в горле: из-под его койки выползла крыса со всем своим семейством и уселась посередине палаты.
- Вот тебе и мышьяк! - нарушил молчание Булика.
При виде крысы Бачаной вместо отвращения овладело любопытство. Крыса обошла по очереди все три шкафчика, словно выискивая что-то, потом, не найдя ничего, оглядела каждого из больных. Но когда Булика бросил ей кусок сахара, она даже не взглянула на него.
- Не пойму, в чем дело, - сказал отец Иорам, - то ли она плотно позавтракала, то ли решила объявить голодовку.
- Надо позвать Женю. Пусть приведет этого кретина дезинфектора, чтобы он убедился, какие тут разгуливают поросята! - предложил Булика.
Крыса вновь обошла шкафчики, потом вернулась к своим и, смешно шевеля передними лапами и усами, что-то сообщила им. Супруг и два крысенка внимательно выслушали ее, затем мать повела детенышей под кровать Булики, видно, отправила их через щель домой и вернулась к супругу. Между ними завязалась горячая беседа.
- Семейная сцена. Присутствие детей нежелательно, - констатировал Булика.
Вдруг испуганная крыса стремительно отпрянула в сторону, сорвалась с места и бешено закружилась по палате. Потом вернулась к самцу и, тяжело дыша, остановилась словно вкопанная перед ним. Теперь в дикую пляску по палате пустился самец. Спустя минуту он подбежал к самке и застыл, уставившись на нее. И так обе крысы, не двигаясь, долго стояли друг перед дружкой.
Страшное предчувствие овладело Бачаной, и сердце его забилось тревожно... Из-под кровати появились два крысенка. Они подлежали к родителям, но родители будто не заметили их. Тогда крысята ткнулись в них мордочками. Крысы не двигались. Крысята стали лапками теребить то одну, то другую. И вдруг все они вновь сорвались с места и забегали, закружились по комнате, натыкаясь на шкафчики, стены, друг на друга, падая и вскакивая.
- Да что это с ними творится такое? Взбесились, что ли? перекрестился отец Иорам. - Булика, кликни ради бога Женю!
Но побледневший Булика сидел на койке и оторопело глядел на дикий танец крыс.
- Это мышьяк... Они наелись мышьяку и теперь ищут воду. Но вода лишь ускорит их конец, - сказал Бачана.
- А молоко? - спросил дрогнувшим голосом отец Иорам.
- Поставьте, батюшка! - попросил Бачана.
Отец Иорам дрожащими руками налил молоко в блюдце и поставил его на пол. Но было уже поздно. Обезумевшие крысы даже не заметили блюдца.
- Странно крысята держатся крепче, - сказал Бачана, и тут же, словно опровергая его слова, одна малышка опрокинулась на спину, задрав лапки. Спустя мгновение упал второй крысенок.
- Не могу смотреть на них! - простонал Булика я, подложив под язык таблетку нитроглицерина, закрыл лицо руками.
- Господи, помилуй! - вырвалось у отца Иорама.
Почуяв недоброе, крысы очнулись, шатаясь, подошли к трупам своих детенышей и опустились перед ними на колени.
- Женя! - заорал Бачана и невольно привстал в постели. Крысы подняли головы, и Бачана увидел в их черных глазах-бусинках столько боли, изумления и отчаяния, что сердце у него заныло и похолодело.
- Женя! - крикнул он снова и откинулся на подушку.
- Уважаемый Бачана! Бачана! Сын мой! - Отец Иорам завертелся в кровати. - Булика! Посмотри, что с ним!
Но Булика лежал, зарывшись головой в подушку, и ничего не слышал.
- Эй, кто там! Помогите! - завопил отец Иорам и постарался встать, но страшная боль, пронзившая сердце, свалила старика...
В палате наступила гробовая тишина. На полу валялись бездыханные крысы, а у кроватей еле дышавших людей притаилась смерть и алчными глазами вглядывалась в их души.
Никто не слышал, как с треском распахнулась дверь, как в палату ворвались перепуганные фельдшерица Женя и врач.
- Ну что, успокоились теперь? - сказала Женя, увидев дохлых крыс. И тут же раздался тревожный крик врача:
- Пантопон! Быстро! Всем троим!
8
Ласа Басилия нашел Тамару на станции Озургети. Девушка слала на лавке, положив голову на небольшую сумку. Почувствовав на себе пристальный взгляд, она проснулась. У девушки были огромные синие голодные глаза, белое как полотно лицо, красивые, припухлые красные губы и соломенные волосы, спадавшие на упругую грудь. Девушка вскочила. Ласа обвел взглядом ее стройную, породистую фигуру и обомлел...
...С тех пор в столовой Ласы Басилия появилась новая официантка, а число посетителей возросло втрое. Здесь стало собираться все мужское население села. Сидели, балагурили, выпивали несметное количество прокисшей "изабеллы". Женам и родителям с трудом удавалось оторвать от стульев одуревших мужиков.
- Тамара, ангел, еще десять бутылок!
- Тамара, кто тебя одарил такой красотой, будь ты неладна!
- К черту сдачу, один твой взгляд стоит миллион!
- Тамара, улыбнись разок, а потом хоть режь меня ножом Ласайи!*
_______________
* Л а с а й я - шуточно-уменьшительное от Ласа.
- Ласайя, целуй ноги девочке, иначе прогорел бы ты со своей вонючей столовой!
- Повезло тебе, Ласайя! Теперь можешь сбывать хоть собачатину.
- Поцелуй меня, Тамара, и брось потом в Супсу!
- Гляди, что за бедра!
- И как только ее никто до сих пор не похитил?!
- Сию минуту!
- Не знаю, парень!
- Миллион - это много! Зачем мне столько денег?
- Твоя жена красивее меня, парень!
- Твоя жена красивее меня, парень!
- Поцелую, когда протрезвеешь!
- Я люблю другого, милый мой!
- Руки! Убери руки! Ласа, уйми этого пьянчужку.
- Ласа, пора, закрывай столовую!
И так каждый день...
Бачана вошел в столовую, уселся за столик в углу.
На дворе пар поднимался над раскаленной землей, в столовой свежевымытый пол источал приятную прохладу. Ласайя был на кухне, колдовал у кипящего котла. Тамара стояла у стойки спиной к Бачане, перетирала стаканы.
В этот ранний час в столовой было пусто. Посетители обычно собирались после полудня. Бачана знал об этом, потому и пришел сюда в столь неурочное время. Подождав немного, Бачана несмело кашлянул. Тамара быстро обернулась. У Бачаны екнуло сердце. Он опустил голову и закашлялся теперь уже от охватившего его волнения. Тамара взяла со стойки тарелку, нож, вилку и подошла к Бачане. Бачана видел лишь ее пальцы - длинные, красивые, чуть покрасневшие и вспухшие от горячей воды. Девушка поставила на стол тарелку, удивленно разглядывая посетителя. Она видела его впервые.
- Что прикажете? - спросила она.
Бачана поднял голову.
- Хлеба! - тихо произнес он, с трудом проглотив слюну.
- Только?
- И сыру.
- А мяса?
- Нет.
- Вино?
- Нельзя. Завтра у меня экзамен.
- Какой?
- Физика.
- В каком ты классе?
- Заканчиваю.
- А-а-а... Харчо не хочешь?
- На харчо не хватит денег! - Бачана покраснел.
Тамара ушла. Вскоре она вернулась с подносом в руках. Она поставила перед Бачаной хлеб, сыр, тарелку с харчо и стакан вина.
- Один стакан можно! - улыбнулась она и присела перед Бачаной. - Как тебя звать?
- Бачана.
- Фамилия?
- Рамишвили.
- А меня зовут Тамарой.
- Знаю! - Бачана поднял стакан.
- Почему я не видела тебя до сих пор?
Бачана смутился. Он отпил глоток вина, словно хотел вернуть на место подступившее к горлу сердце.
- В моем возрасте в столовую не ходят.
- Почему же пришел сегодня?
- Проголодался очень, потому и пришел. - Бачана отпил еще глоток.
- Кислое? - Тамара смешно сморщила нос.
- Будь здорова! - Бачана осушил стакан. - Посчитай, пожалуйста!
- Сдашь физику, тогда и посчитаю!
- Тамара! - раздалось из кухни.
- Иду, Ласа! - крикнула Тамара. - Я мигом! - сказала она Бачане и убежала.
Вернувшись, Тамара опешила: Бачаны в столовой не было. На столе все лежало нетронутым.
- Здравствуй! - поздоровалась Тамара, присаживаясь к столу.
- Здравствуй! - ответил Бачана.
- Сдал?
- Сдал.
- Ну как?
- Тройка, - Бачана нехотя улыбнулся, - и то из-за уважения к моему деду Ломкаце. - Он достал из кармана пятирублевую бумажку и положил ее на стол. - Это за вчерашний обед.
Тамара даже не взглянула на деньги.
- Сколько еще осталось экзаменов?
- Тамара! Что ты там возишься с молокососом! Иди сюда! - крикнул Дуту Центерадзе. Он в компании четырех собутыльников сидел за столом в дальнем углу и был уже навеселе.
Тамара не обратила на него внимания.
- Сколько еще экзаменов?
- Один.
- Когда?
- Послезавтра.
- Приходи послезавтра.
- Я и завтра приду.
- Приходи. Что сейчас подать?
- Тамара-а! Дитя расстается с грудью матери, а ты не можешь расстаться с этим сопляком? - крикнул снова Дуту.
Тамара подошла к нему.
- Что желаете?
- Что же мне пожелать лучше твоей красоты! Побудь здесь, с нами!
- Некогда мне! Если что нужно, скажите.
- Принеси еще десять бутылок и садись рядом со мной! Хочу выпить за твое здоровье! - Дуту схватил Тамару за руку. Она вырвалась и пошла к стойке.
- Ласа, дай десять бутылок вина.
Ласа стал доставать бутылки. К стойке направился Дуту. Глаза у него блестели, чувствовалось, что он изрядно выпил.
Дуту Центерадзе был милиционером. Приземистый, широкоплечий, длиннорукий, с наганом в расстегнутой кобуре, он держался самоуверенно и вызывающе. Подойдя к стойке, он обнял Тамару.
- Отстань, Дутуйя, от девушки и ступай к своему столу! - нахмурился Ласа.
- Девушка не возражает, а ты чего в бутылку лезешь? - огрызнулся Дуту и, схватив, словно игрушки, шесть бутылок вина, вернулся на место. - А подавать вино, между прочим, твоя обязанность! - крикнул он Ласе. - Увижу, что кто-нибудь лезет к этой девушке, пусть потом пеняет на себя! Гроб его я сам поставлю во дворе церкви архангела Гавриила! Так и знайте! - объявил во всеуслышание Дуту.
Тамара принесла остальные четыре бутылки. Дугу аасилу усадил ее рядом с собой.
- Садись, девушка, хочу выпить за твое здоровье! - Дуту встал со стаканом в руке и обратился к Ласе: - Ласайя Басилия! И не стыдно тебе заставлять эту красавицу мыть тарелки? Отдай Тамару мне, и я посажу ее на золотой трон, будет жить как царица Тамар!
- Это на какой же золотой трон? На одном ведь уже восседает твоя жена Талико?.. Подумал бы о деле, ветрогон! Ни кола, ни дерева во дворе! Курам твоим негде усесться на ночь!.. Нашелся рыцарь!
В столовой поднялся хохот.
- Ласайя, укороти язык, как бы я ненароком не наступил на него! предупредил Дуту, положив руку на револьвер.
Бачана встал и направился к двери.
- Постой ты, эй, парень! - позвал его Дуту. - Ты чего тут околачиваешься? Оглянись, есть тут твои сверстники?
- Я зашел поесть, - спокойно ответил Бачана.
- Знаю я, зачем ты пожаловал! На вот, возьми, выпей и марш домой! Дуту протянул Бачане стакан вина и ножку вареной курицы. Бачана подошел к столу, взял из рук Дуту стакан и мясо и положил их на стол.
- Я не пью.
- Ну так уходи!
- Не твое это дело - уходить мне или нет! - Щеки у Бачаны зарделись. Дуту протянул было руку, чтобы схватить его за ухо, но Бачана быстро отстранился, и рука Дуту повисла в воздухе. - Ты пьян, Центерадзе! бросил Бачана в лицо милиционеру и пошел к выходу.
- Чей это щенок? - спросил опешивший Дуту.
- Это внук Ломкацы Рамишвили! - ответил сидевший рядом с ним Ушанги Каландадзе. Дуту закусил губу. - Манучара Киквадзе, за ликвидацию которого твой начальник получил орден, кажись, убил он... Так что оставь его в покое... - шепнул ему на ухо Каландадзе.
- Неправда, - процедил Дуту сквозь зубы. - Я сам участвовал в той операции! - Лицо Центерадзе побагровело. - Змееныш он и сын троцкиста!
- Да в чем мальчик провинился перед тобой? Ну пришел в столовую, даже не ел ничего, идет своей дорогой... Нельзя же так, Дуту... Сходить с ума из-за бабы... - сказал недовольно Афанасий Лория.
- Кто баба, сукин ты сын?! Не баба, а богиня! Стань перед ней на колени и молись! - Дуту хлопнул Афанасия своей медвежьей лапой по плечу.
Афанасий покачнулся. В столовой наступила напряженная тишина.
- Дутуйя, по облигации ты выиграл Тамару, что ли? Отпусти девушку, дай и нам полюбоваться ею! - постарался разрядить обстановку Мамука Яшвили.
- Сегодня прощаю тебе болтовню, а с завтрашнего дня чтоб ноги твоей не было в этой столовой! - пригрозил ему Центерадзе.
- Шел бы в армию, коли ты такой герой! - ответил со смехом Мамука. Может, отвадишь от нас Гитлера!
- А кто наведет здесь порядок? Кто присмотрит за дезертирами вроде тебя?
- Это я дезертир?! Килограммовый осколок до сих пор у меня в груди торчит! - Мамука распахнул сорочку. - И ты меня называешь дезертиром?! Это ты собрался наводить здесь порядок?! Первый бездельник и дезертир?! Мамука схватил со стола бутылку и пошел на Центерадзе. Тот вытащил наган.
Бачана покинул столовую.
Прошло всего три месяца со дня появления Тамары в столовой, и по селу поползли сплетни. Словно весенние ласточки, они облетели каждый двор и дом. Всюду - на чайных плантациях, в полях, виноградниках, садах, огородах, на базаре, в конторе, бане, парикмахерской, библиотеке - только и было шушуканья и пересудов, что о молодой официантке.
- Слышь, а третьего дня Мамука Яшвили и Дутуйя Центерадзе из-за этой чертовой девчонки чуть было не зарезали, оказывается, в столовой друг друга...
- Говорят, Дутуйя-бездельник избил жену и отправил ее в Мелекедури, к папаше...
- Нашел же ведьму Ласайя, будь он неладен! Говорят, брюхата она от него... Вишь, раздобрела как...
- Не от него, а от того же Дутуйи-милиционера...
- Она, оказывается, и Мамуке Яшвили строила глазки, да жена его Дареджан задала ей трепку!..
- Что Гитлер - что эта девка! Переполошила все село!..
- Неужто свет клином сошелся на этой потаскушке?..
- Видать, сошелся! Говорят, Торнике Кинцурашвили с ножом полез на Ардалиона Гваладзе...
- А куда смотрит Дутуйя-милиционер?
- Дутуйя сам ходит в первых ее любовниках!
- Что Дутуйя, она и тому парню вскружила голову!
- Какому еще парню?
- Внуку Ломкацы Рамишвили, Бачане... Только за это следовало посадить ее - за попытку растления малолетнего... Третьего дня видел я его у столовой - глаза у парня, как у сумасшедшего...
Тамара квартировала у Зосима Хинтибидзе. Она занимала крохотную крайнюю комнатку с окном на проселочную дорогу.
Село спало. Бачана тихо постучал пальцем в окно. Спустя минуту в окне показалось испуганное лицо Тамары. При виде Бачаны в глазах девушки мелькнул укор. Закусив губу, она всплеснула руками, потом осторожно приоткрыла окно и шепотом спросила смутившегося Бачану: