– Очень хорошо! – сказал Хар-Руд.– Ты его убьешь! А теперь пойдем обратно!
– Куда?
– К Арене.
– Но ведь все ушли! – удивился юноша.
– Далеко не все! Ты увидишь!
Помощник Управителя двинулся по коридору, свернул в одну из дверей, и через минуту они снова оказались у выхода на Арену. Но выход был закрыт, а у соседней с ним арки маячил стражник.
Хар-Руд молча поднял руку с золотым браслетом. Стражник убрал копье.
Еще один переход, и они оказались на открытом воздухе: между решеткой и зрительскими рядами.
Один из шести солдат, что прохаживались здесь, поспешил к ним. Хар-Руд вторично продемонстрировал браслет.
Они находились на выложенной мозаичными плитами полосе шириной в шесть-семь шагов. Арена была пуста. Кэр повернулся к скамьям.
– Чего они ждут? – спросил он, оглядывая возбужденные лица.
– Увидишь!
Кэр увидел.
Два стражника выволокли на Арену голого связанного человека. Один из них мечом перерубил веревки и толкнул пленника в спину. Тот упал на песок.
Стражники бегом покинули Арену.
– Слушайте! – закричал глашатай.– Вот Крол! Крол, прозванный Кровососом! Разбойник, пойманный воинами справедливого царя Фаргала! Крол-Кровосос, убивший шестерых солдат – и множество мирных поселян! Крол, злобный и коварный убийца.
Человек с трудом, неловко, поднялся на ноги. На его изможденном лице застыла гримаса отчаяния.
– Трудно поверить, что такой доходяга убил шестерых вроде этих волков! – Кэр кивнул в сторону расхаживающих туда-сюда стражников.– Может, отравил?
– Ну, этот не убьет и шакала! – отозвался Хар-Руд.– Ты взгляни, какой он худой и сутулый! А загар? Черен до пояса и от колен! Будь уверен: у него на руках во-от такие мозоли от мотыги! Разбойник? Как же! Бедолага-арендатор, проданный за долги!
– Зачем же болтать? – спросил сын вождя.
– Что разбойник? Подумай сам: какой интерес ублюдкам глядеть, как подохнет землепашец, задолжавший казне? Да такие сплошь валяются на улицах Великондара! И дохнут, заметь, совершенно бесплатно, к радости собак и крыс! Иное дело, если разбойник!
– Но ему же придется драться! А смелости в нем не больше, чем у сурка!
– Вот драться от него никто не требует! – жестко сказал эгерини.– Смотри, сынок, смотри! Это поможет тебе получше узнать Великондар и прекрасную Карнагрию!
Тем временем к большим железным воротам с противоположной стороны подтащили клетки, в которых метались желтые тени.
Ворота распахнулись, клетки вытолкнули на Арену, сбив запоры. Большие ворота поспешно затворили.
Из клеток, нервно порыкивая, выбрались два льва.
Вернее, лев и львица. Были они худые и какие-то облезлые: шкура висела, как пустые меха, все ребра – напоказ.
– У них неважный вид! – заметил юноша.
Голый человек увидел зверей и жалобно закричал.
– У тебя тоже будет неважный вид, подержи тебя взаперти и впроголодь,– сказал Хар-Руд.
Львица, обогнав льва, припала к земле и, дергая толстым хвостом, стала подбираться к жертве.
«Разбойник», закрыв лицо руками, тихо скулил.
Но лев, который далеко не первый раз оказывался на Арене, отлично знал, что это не та добыча, которая убегает или сопротивляется.
В два огромных прыжка он оказался рядом с человеком и сшиб его на песок.
– Говорили мне,– сказал Хар-Руд,– что если лев схватит свою жертву, а та не сопротивляется, то схваченный даже не чувствует боли!
– Как знать,– пробормотал Кэр.– Нам с тобой на это надеяться нечего!
Лев поддел человека когтями и ухватил за шею. Слышно было, как хрустнули позвонки. Голова человека почти целиком скрылась в пасти хищника. Лев зарычал, протащил жертву шага четыре, а потом, перехватив, понес, как пес – крысу. Ноги и руки убитого волочились по песку.
– Всяко лучше, чем котел или колесо! – пробурчал Хар-Руд.– Да ты не на Арену смотри! Звери, они звери и есть! Ты на ублюдков полюбуйся!
Лев ударом лапы вспорол живот добычи и до глаз погрузил морду в дымящиеся внутренности.
Львица топталась поодаль и рычала.
Кэр наблюдал: экстатически оскаленные рты, выкаченные глаза, трясущиеся руки…
Львица осторожно подобралась к ногам трупа и принялась за еду. Лев сердито зарычал, но отгонять не стал.
Вдвоем они быстро покончили с телом несчастного.
Появились служители с факелами и длинными шестами.
Зверей, отяжелевших, с округлившимися животами, лениво отмахивающихся, загнали в клетки и заперли.
– Как зрелище? – спросил Хар-Руд.
– Не понимаю, что они в нем находят! – ответил юноша.– Кошки едят всегда одинаково. Я видел это сотни раз: мой отец держит ручных ягуаров.
– Смелый человек!
– Они – отличная защита, если найти правильный подход!
– Возможно. А знаешь…– Эгерини помедлил, глядя на Арену, где, в который раз, засыпали свежим песком кровавые пятна.– Я ведь был в Самери!
– Да? – с полным равнодушием произнес Кэр.
– И видел довольно ваших… Никогда бы не подумал, что ты – оттуда!
– Я – из горного клана! – надменно произнес Кэр.– Увальни с равнин – просто навоз для полей!
– Я видел и горцев!
– Тогда что тебя удивляет… наставник?
– Твое лицо! – рявкнул помощник Управителя так громко, что кое-кто из зрителей обернулся.– Ты так же похож на самерийца, как я – на землепашца-агра, которого только что сожрали!
– Ну и что? – Кэр пожал плечами.– Какое это имеет значение, если сам вождь клана Мечей принял меня в свой дом?
– Так тебя не интересует, кто твои настоящие родители?
– Мой отец – вождь Хардаларул! – отрезал юноша.
В его серых глазах запрыгали искры гнева.
– Ладно,– отступился помощник Управителя.– Я, в конце концов, тоже не знаю, кому обязан рождением! Моя приемная мать – палуба корабля, а отец – плетка капитана! Так что тебе повезло больше, сынок!
– Да,– сказал Кэр.– Мне повезло! А если бы твои слова слышал мой отец, твоя кровь уже смочила бы этот камень!
Юноша топнул ногой.
– Или – его кровь! – Хар-Руд прищурился.– Не зарывайся!
Кэр молчал. И смотрел в сторону, когда глаза эгерини буравили его щеку.
– Ты говорил, здесь травят медведя? – произнес он примирительно после минутного молчания.
«Да,– подумал Хар-Руд с удовольствием.– Мальчик умнеет на глазах!»
– Завтра! Сегодня только то, что ты уже видел!
– Может, пойдем?
– Пожалуй. Как тебе ублюдки?
– Такие же паршивые, как ваши бедные львы! Бос что-то говорил о пиршестве?
Хар-Руд фыркнул:
– Он назвал это пиршеством? Ха! Будет безобразная попойка, парень! И половина здешней аристократии примет в ней участие! Лучшая половина! У тебя есть серьезный шанс поиметь благородную даму, пахнущую драгоценными аретскими духами. Или – двух! Или – трех, как собираюсь сделать я сам! Игры – такой большой праздник, сынок, что каждая увешанная самоцветами блядь мужского или женского пола охотно развяжет кошелек, чтобы какой-нибудь верзила с разрубленной рожей повалял ее по ковру!
– Кошелек? – удивился Кэр.– Это…
– Именно кошелек! В нем хранят деньги, если ты еще не знаешь!
– Мы храним деньги в поясе!
– Ну, пояс они распускают куда охотней! Тебе понравится, сынок! Такие, как ты, должны любить баб и хорошую драку! Иначе не стоило вытаскивать тебя из петли! Как думаешь, почему я это сделал?
– Потому, что я похож на тебя?
– Ну нет! Я как раз предпочитаю деньги! Иначе сегодня не Медведь, а Хар-Руд-Пополам заправлял бы Зелеными! А твой приятель Устул (юноша поморщился) валялся бы с дыркой в брюхе!
– Что же,– спросил Кэр с интересом,– если человек – настоящий воин, он должен любить подраться и поразвлечься с женщинами?
– Я так сказал? – удивился Хар-Руд.– Ты путаешь воина и Потерявшего Жизнь! Я, например, хороший воин, а трижды думаю, прежде чем схватиться за меч! А царь Фаргал, к примеру, совершенно равнодушен к женщинам!
– Он предпочитает мужчин? – заинтересовался Кэр.
– Ты не одинок в этом предположении! – ухмыльнулся Хар-Руд.– Но – неправ! О нашем Императоре ходят разные слухи, говорят, например, что у него в любовницах сама богиня Таймат… Но я так не думаю. Я полагаю, Фаргал всем женщинам предпочитает ту, которую именуют Власть! Вот то, что слаще женщин, драк, да всего на свете!
– Потому ты стал помощником Управителя?
– Пошли! – с досадой проговорил Хар-Руд.– У тебя – неплохие мозги, но поставлены как-то набекрень! Я же сказал, что люблю деньги! Но от хорошей бабы тоже никогда не отказываюсь!
Эгерини рассмеялся.
На Арену тем временем выбросили еще одного несчастного. Такого же убогого, как и первый.
– Вот здесь когда-то стоял Фаргал!..
Мечтательная дымка заволокла глаза Хар-Руда.
Эгерини рассмеялся.
На Арену тем временем выбросили еще одного несчастного. Такого же убогого, как и первый.
– Вот здесь когда-то стоял Фаргал!..
Мечтательная дымка заволокла глаза Хар-Руда.
– Здесь, на арене? Ты говорил: он задушил льва?
– Угу. И рычал при этом так жутко, что львица смылась в клетку и сидела там, смирная, как овечка!
– Я бы посмотрел на такое! – задумчиво сказал юноша.– Но от этого,– кивок в сторону человека на Арене,– подобного ждать не приходится!
– Это точно! – в первый раз за последние полчаса согласился с ним помощник Управителя.
И они ушли.
Хотя еще долго доносилось до них утробное рычание хищников, смешанное с диким воем толпы на трибунах. До тех пор пока Кэр и Хар-Руд не оказались в другом крыле дворца.
15
– Какая изящная вещь! – произнес Люг, разглядывая бокал.– Эгеринская работа времен Шорской династии, я полагаю. Не менее шести веков. А вот эта треугольная отметина – от наконечника карнагрийской стрелы! – Сокт постучал по серебряному основанию.– Как приятно пить из военной добычи, что шесть веков назад отобрал потомок эгеринского принца у бедного эгеринского солдата!
– Это мой собственный бокал! – проворчал Фаргал.– Вы, обитатели Священных островов, столь хорошо разбираетесь в искусстве, что меня так и подмывает передать тебе или Кен-Гизару ключи от царских кладовых!
– В искусстве? – Люг поставил бокал на шелк скатерти, чтобы подцепить ножом ломтик копченого угря.– Нет, мой царь! Не в искусстве – в добыче! Мы, сокты, с детства учимся понимать, за что на имперских рынках дают настоящие деньги. Наши земли малы и бедны в сравнении с великолепием Империй. А Яго неугодно, чтобы мы покинули Священные острова и отхватили кусок пожирней. Потому нам только и остается, что стричь тех, кто стрижет вас!
– Меня никто не стрижет! – отрезал Фаргал.
Сокт усмехнулся.
– Так не бывает! – сказал он.– Даже лев достанется гиенам, когда сдохнет!
Он осушил бокал и повертел его в пальцах:
– Послушай! Подари мне его!
– Забирай! – равнодушно отозвался Фаргал.– Почему бы тебе не взглянуть на Игры?
– Желаешь поговорить с послом Эгерина наедине?
– Я желаю немного подумать! Я устал от твоей иронии, Люг!
– Потерпишь, мой царь! Игры? Нет, я люблю другой сорт потасовок! Кстати, не хочешь ли поразмяться? Я был у тебя в оружейной; там не найти меча, на котором не лежал бы слой пыли в палец толщиной!
– Свой меч я ношу с собой! Ты нервничаешь, Люг? Из-за эгеринского посла?
– Нет, мой царь! Из-за этого.– Сокт коснулся браслета с символом Яго на своем запястье.– Со вчерашнего вечера он жжет мою кожу!
Фаргал нахмурился и уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но тут появился слуга.
– Благородный Скаэр Станар! – доложил он с поклоном.
– Благородный потрошитель чужих сундуков! – прокомментировал Люг.
– Зови! – велел царь.
Посол Эгерина вошел, поклонился, обежав комнату цепким взглядом. Будто прицениваясь.
– Войди! – пригласил Фаргал.
– Царь позволит мне занять место? – почтительным голосом осведомился Станар.
– Без церемоний! – сказал Фаргал.– Сейчас мой друг Люг попросит подарить ему твою золотую цепь! У него сегодня слабость к эгеринским драгоценностям.
– Почему бы – нет?
Станар с готовностью взялся за украшение.
– Когда царь говорит: «Дай ему!» – усмехнулся сокт,– он подразумевает: «Дай мне!» По этому признаку всегда узнаешь Императора… или менялу. И тот и другой сметают в свои подвалы все, до чего удается дотянуться.
– Но царь Карнагрии – не таков! – Станар бросил внимательный взгляд на Фаргала.
– Просто более ленив! – махнул рукой сокт.– Я предложил ему…
– Довольно! – воскликнул Фаргал с напускным гневом.– Станар! Как ты желал бы развлечься?
– Я? – Посол подумал немного.– Говорят, ты держишь во дворце лучшего поэта и певца Карнагрии!
Фаргал удивленно поднял бровь.
– Он имеет в виду Сурнаш-Гина! – пояснил Люг.– Позови, кстати! Давно хочу отрезать ему уши!
– Только уши?
– У него единственный недостаток, мой царь! Он очень не любит тебя! Но ведь и Йорганкеша, твоего предшественника, он тоже не любил! Да за что вас любить, государи Карнагрии?
Сокт рассмеялся и опрокинул в себя еще одну порцию вина. Он уже был изрядно навеселе.
– Зови Сурнаш-Гина, мой царь! Станару он понравится – у эгерини хороший слух!
– Он немного безумен, мой поэт…– сказал послу Фаргал.
– А я? – снова перебил сокт.– Будь я в своем уме, пил бы сейчас вино у себя дома и не думал, почему уже третий дегустатор царских яств умер за этот год!
– Так серьезно? – спросил Станар.
– Не очень,– ответил Фаргал.– У меня еще есть маги! Я плачу им достаточно, чтобы не беспокоиться о ядах и порче!
– Я точно ненормальный! – заявил Люг.– Будь я нормален, пил бы сейчас хорошее вино и трижды в день развлекался бы с самыми славными девушками и самыми красивыми мальчиками на своем островке! И не размышлял о погрязшей в мерзости Карнагрии!
– По-моему, у меня тоже неплохое вино! – заметил царь.
– Это по-твоему! Ладно,– смягчился сокт.– Пусть придет твой поэт. Но если к его скверному характеру прибавится и скверное искусство, я отрежу ему не только уши!
Фаргал потянулся к бронзовому гонгу.
– Позови Сурнаш-Гина! – приказал он явившемуся прислужнику.
Первый придворный поэт и певец Карнагрии, переживший уже двух Императоров, несмотря на репутацию безумца (или – благодаря ей!), был доставлен парой стражников.
– Я не желаю развлекать тебя, узурпатор! – закричал он еще с порога.– Я буду плясать на твоих похоронах! Услышь меня, Ашшур! Я повеселюсь! О, как я повеселюсь, когда твой труп бросят собакам!
– Меня уже пытались скормить львам,– сказал Фаргал, обращаясь к Станару.– Став царем, я, конечно, уже недостоин подобной чести! Всего лишь собаки, да, Сурнаш?
– А лучше – крысы! – свирепо заявил сумасшедший певец.
– Что за дивный голос! – воскликнул сокт в притворном восхищении.– Ашшур! Будь у меня такой голос, такой дивный голос, на что мне меч? Лучшие мужчины падали бы к моим ногам!
Поэт злобно уставился на Люга.
Сокт картинно похлопал в ладоши.
– А как он красив! – с еще большим восхищением воскликнул он, оборачиваясь к Фаргалу.– Эти локоны! Эти пухлые губы!
По правде сказать, губы растрескались, а «локоны» представляли собой свалявшуюся копну давно не мытых волос. Но Сурнаш-Гин так ненавидел и боялся сокта, что принял все за чистую монету. Стоило тому сделать вид, что он влюблен в певца и жаждет разделить с ним ложе, Сурнаш-Гин приходил в ужас. Вот и сейчас он попятился, всерьез опасаясь, что царский любимчик от намеков перейдет к делу. Поэт вообще был не из тех, кто делит ложе с мужчинами, а уж от мысли о том, что он, благородный карнит, будет изнасилован черным островитянином, бедняга покрывался липким холодным потом.
Развлечение Люга продолжалось не первый год, и Сурнаш-Гин, верно, был бы поражен, узнав, что чистоплотному и очень разборчивому сокту мысль о близости с ним внушает не меньшее отвращение.
– Вот он! – сказал Фаргал Станару.– Голос у него, верно, хорош! Но поэт из него… Держу при себе только из жалости! Куда он пойдет? Попрошайничать на рынке?
– Я? Я? – Сурнаш-Гин захлебывался от возмущения.– Ты… Ты…
– Эй! – крикнул Фаргал прислужнику.– Подай ему лютню! Спорю на золотой, он не способен слепить и двух строк!
Сокт подмигнул изумленному Станару.
Поэт заскрипел зубами. Но лютню взял.
– Играть для тебя не буду! – прорычал он.– Не дождешься! Но твой золотой – заберу! Дай мне стул! – крикнул он топтавшемуся позади стражнику.
Усевшись, поэт перевернул лютню струнами вниз, положил на колено. Тонкие пальцы его забарабанили по инструменту. Ритм был быстрый, тревожный, будоражащий.
Поэт вскинул на Фаргала черные глаза. В них была ничем не прикрытая ненависть.
Сурнаш-Гин оборвал песню и долго кашлял, задыхаясь и отхаркивая мокроту прямо на ковер.