– Не знаю, виновата в этом война или то, как с ним обошлась Элис Беквит, или… и то и другое, но мне кажется, что ваш сын потерял веру в мир, в человечество. Как вы сами сказали, он, похоже, чувствует себя преданным и не желает каким бы то ни было образом устраивать свою жизнь.
– Вы думаете… вы думаете, он хочет умереть? – выдохнула пораженная миссис Аллейн.
– Нет, мадам! Вовсе нет. Мне кажется, он хочет… никогда и ничего больше не бояться… а стало быть, никогда не подвергать себя опасности снова испытать боль. Но, пряча голову в песок, он неизбежно попадает в ловушку воспоминаний и мучающих его кошмаров. По правде сказать, мне кажется, что самым большим, а возможно, единственным препятствием для его выздоровления и возвращения к нормальной жизни является то, что… он не желает такого возвращения.
Опять наступило молчание. Опасаясь, что зашла чересчур далеко, Рейчел со страхом ждала, что ответит миссис Аллейн. Подлетевшая малиновка уселась на вершину ближней беседки, распушила перья для большего тепла и стала насвистывать свою песню. Воздух был так неподвижен, что Рейчел видела облачка пара, возникающие рядом с клювом пичуги после каждой ноты.
– Вы видите все очень ясно, миссис Уикс, – сказала наконец миссис Аллейн. В ее голосе прозвучало отчаяние, свидетельствующее о готовности признать поражение. – Думаю, теперь логично было бы спросить, не видите ли вы какого-нибудь способа изменить подобное направление его мыслей?
– По правде сказать, не вижу. – За всю свою жизнь Рейчел никогда не чувствовала себя такой беспомощной. – Но вы говорили, само его согласие слушать мое чтение уже стало чем-то необычным и новым. Поэтому я продолжу, если вы этого хотите. Я попытаюсь развеять его отчаяние, хоть и не могу обещать, что добьюсь в этом успеха.
– Конечно, я этого хочу. Спасибо, миссис Уикс.
К удивлению Рейчел, миссис Аллейн взяла ее руку в свою. Впрочем, пожатие, сперва крепкое, тут же ослабело, в чем можно было усмотреть признак неуверенности. «Сколько времени прошло с тех пор, когда она брала кого-нибудь за руку?» Рейчел перевела дух, не сразу решившись сказать то, что собиралась.
– Прошу прощения, миссис Аллейн. Поверьте, я никогда не завела бы об этом речь, но… мой муж непременно спросит меня о… о вашем предложении оплатить мне то время, которое я проведу с вашим сыном…
Рейчел опустила голову, смутившись.
– Бедная девочка. Ты слишком хороша для такого, как Ричард Уикс, – прошептала миссис Аллейн.
Она отпустила руку Рейчел и слегка отодвинулась, словно восстанавливая дистанцию между ними. Рейчел подняла голову, и теперь пришел черед смутиться ее собеседнице.
– Насколько я понимаю, вы всегда были высокого мнения о моем муже, а вашем прежнем слуге. Ведь это вы поспособствовали его возвышению… – быстро проговорила Рейчел, ощущая в душе нечто, похожее на панику.
Миссис Аллейн поджала губы, и ее лицо приняло холодное выражение.
– Я не имела в виду ничего дурного и вовсе не собиралась выказать пренебрежение по отношению к Ричарду. Это был всего лишь комплимент в ваш адрес, моя дорогая. Ричард работал не покладая рук и заслужил награду. Но вас он не стоит. На то, чтобы заполучить такую жену, как вы, он не смел и надеяться, и я уверена, что он со мной в этом согласен. Простите меня. Я знаю его гораздо дольше, чем вас, и, позабыв об этом, позволила себе чересчур свободно говорить о нем в вашем присутствии. Я была слишком права, сказав, что приличия и хорошие манеры имеют в этом доме ограниченное хождение.
– Почему вы ему так помогали? Почему поддерживаете с ним отношения, хотя он давно перестал у вас служить? – спросила Рейчел. Уголки рта миссис Аллейн дрогнули, но это была не улыбка. На ее лице мелькнула странная гамма чувств: сердечность – даже любовь или, по крайней мере, остатки былой привязанности – в сочетании с отвращением.
– Ричард Уикс… всегда был мне глубоко предан. Он служил верой и правдой в доме моего отца в довольно неспокойные времена. Я ценю надежных людей и всегда их вознаграждаю. При всем этом успех вашего мужа не моя заслуга. Во многом это результат его собственного усердия.
Это было сказано тоном, означающим конец разговора на эту тему.
– Да, конечно, – проговорила Рейчел и вспомнила, как нервничал Ричард, когда его позвали в Лэнсдаунский Полумесяц. Вспомнила она и о том, как низко он поклонился, когда они туда явились, и как при этом затрепетал. Ей до смерти захотелось узнать, в чем тут дело.
– И вы получите деньги, чтобы показать их вашему мужу. Пойдемте в дом.
– Вы очень добры, миссис Аллейн, – сказала Рейчел.
Джозефина совсем закоченела от холода, поэтому Рейчел помогла ей встать и предложила опереться на свою руку, после чего они направились к дому. Уже на крыльце краем глаза Рейчел заметила яркую, как пламя, вспышку. Она подняла взгляд, предположив, что это вернулась малиновка. Но это оказалась Пташка, которая отпрянула от окна, встретившись взглядом с Рейчел. «Значит, она снова за мной наблюдала. Эта девчонка, которая так не нравится мужу, что он не желает ее знать». Рейчел вспомнила, как Ричард приказал ей не разговаривать с Пташкой. Вспомнила, как он разозлился, повысил голос, а потом, не глядя в глаза, грубо овладел ею в постели. Она напряглась, представив, какой он может устроить ей нагоняй за своеволие, но все-таки решила не отступать.
Когда парадная дверь дома Аллейнов закрылась за ней, Рейчел устремилась к маленькой калитке в ограде и стала спускаться по лесенке, предназначенной для слуг. Она встала на колени рядом с дверью черного хода и вынула записку, написанную дома, когда Ричард ушел по делам. Руками, дрожащими от волнения, Рейчел просунула листок под дверь и так быстро взбежала обратно по лесенке, что поскользнулась на верхней ступеньке, и на один жуткий миг ей показалось, что она упадет. Она немного постояла, переводя дух, затем перешла на другую сторону улицы и стала спускаться с холма по дороге, ведущей в Бат, на сей раз без приключений. Ей пришло в голову, что в эти минуты Джонатан Аллейн может наблюдать за ней из окна, и с трудом совладала с желанием обернуться и посмотреть, так это или нет.
* * *Плотнее завернувшись в шаль, Пташка вошла в церковь аббатства, находясь во власти самых разноречивых чувств. Она была заинтригована, взволнована и почему-то сердилась. Ей было и приятно, и одновременно страшно. А еще она испытывала гнев, что, скорее всего, было связано с тоном записки. Я хочу поговорить с тобой еще раз. Нам нужно встретиться… Пташку всегда возмущало, когда ей приказывали. Внутри огромного здания было всегда промозгло, даже летом. Тепло солнечного дня не могло проникнуть за толстые стены. Они были настолько старыми, что, казалось, в их камни въелась вся пыль прошедших веков и они отшлифовались под силой собственной тяжести, так что аббатство выглядело уже не постройкой, возведенной людьми, а неким монолитом, исторгнутым какими-то непонятными силами из чрева земли. Зимой холод шел и от пола, и от потолка, и изо всех четырех углов гулкого пространства. Церковный служка переходил с места на место, зажигая свечи. Несколько скамей были заняты благочестивыми прихожанами и бездомными бродягами, не имеющими крыши над головой, а худой сторож, от которого воняло навозом, подметал пол. Шарканье метлы, казалось, только подчеркивало царившую тут тишину. В тени под балконом, на котором находилось место органиста, Пташка увидела ту, на встречу с которой пришла.
Рейчел Уикс стояла рядом с массивным столбом, переминаясь с ноги на ногу, с искаженным от волнения лицом. Пташка почувствовала, как неприязнь к ней усилилась. Женщина обращала на себя внимание, и все буквально кричало, что у нее есть какая-то тайна. Руки были сложены на груди и плотно прижаты к ее высокой, стройной фигуре. Лицо под линялой зеленой шляпкой казалось очень бледным, в тон ее выцветшей мантилье. Пташка подошла к ней таким энергичным шагом, что, к ее удовольствию, миссис Уикс вздрогнула и отпрянула. «И ради этого существа с цыплячьей грудью меня бросил Ричард, который, вместо того чтобы заняться со мной любовью, меня побил».
– Спасибо, что пришла, – тихо проговорила миссис Уикс. – Оставив записку, я не была уверена, что… – пробормотала она и смущенно умолкла.
– Вы не были уверены, что я умею читать? – догадалась Пташка и почувствовала, как ее рот скривился в презрительной усмешке. – Да, я умею. И получше многих. А еще у меня красивый почерк, – добавила она.
– Не сомневаюсь, что это так, – проговорила Рейчел Уикс, и Пташка почувствовала, как раздражение вернулось. Наверное, из-за того, что ее поймали на бахвальстве.
– Ну вот, я здесь. Чего вы хотите? – спросила она.
Рейчел Уикс посмотрела на нее странным взглядом, и Пташка вспомнила о синяке на своем лице. Розоватое пятнышко в том месте, куда ее ударил Дик, посинело, скула раздулась, а глаз налился кровью.
– Тебя кто-то избил? – в испуге выпалила Рейчел.
Пташка выждала пару секунд, прикидывая, что можно говорить, а что нет.
– Ага, кто-то. И это было не избиение, а всего лишь один удар. Я получила его за то, что разговаривала с вами, мадам. Так что не тяните и выкладывайте, зачем меня позвали, чтобы нам поскорее разойтись никем не замеченными.
– Тебя кто-то ударил за то, что ты со мной разговаривала? – спросила Рейчел Уикс недоверчивым тоном. – И кто же?
– А вы не догадываетесь? – спросила Пташка.
Она пристально посмотрела на миссис Уикс и с удовольствием заметила по ее глазам, что та все-таки догадалась.
– Я в это не верю, – прошептала Рейчел.
– А я думаю, верите, – возразила Пташка, наблюдая, как собеседница смущенно потупилась. Затем, глубоко вздохнув, девушка продолжила: – Чего вам от меня нужно? Он велел больше никогда с вами не разговаривать и вообще держаться от вас подальше. Думаю, ему и в голову бы не пришло, что вы сами станете за мной бегать.
– Ты и мой муж… вы с ним…
Рейчел остановилась, не в силах выговорить пришедшее на ум слово.
– Да, мы были любовниками. Но с тех пор, как вы поженились, с этим покончено.
Пташка бросила быстрый взгляд на висящее над алтарем распятие – на тот случай, если Иисус мог вслушиваться в ее слова.
– И задолго ли до того, как мы поженились, это… прекратилось?
Голос Рейчел задрожал от волнения и перешел в хриплый шепот. Но Пташка и не думала ее жалеть.
– За два дня. Когда вы стояли перед алтарем, его кожа, наверно, еще хранила мой запах.
Сердце у Пташки сжалось от жестокости сказанных слов, и она затрепетала при мысли о том, что способна так больно ранить соперницу. «Мне тоже пришлось несладко». Но уже в следующее мгновение она почувствовала, как злость проходит. Миссис Уикс протянула руку и оперлась о стену, чтобы не упасть, ее лицо стало пепельного цвета, и на нем отразился такой ужас, что Пташка почувствовала потребность загладить свою вину. Она старалась сопротивляться этому желанию. «Элис обняла бы ее, назвала сестрой и постаралась утешить. Но я не Элис». И все-таки Пташка поняла, что ее решимость поколеблена и гнев улетучился. Страдание этой женщины казалось чрезмерным. Пташка уже была готова протянуть к ней руку, но так и не сделала этого.
– Миссис Уикс… – проговорила она, но так и не нашла, что можно добавить.
Жена Дика выжидающе подняла глаза.
– Вы не сердитесь? – в конце концов произнесла Пташка. – Вы не сердитесь на меня? И на него?
– Я злюсь только на саму себя, – ответила Рейчел Уикс сдавленным и дрожащим голосом. – Я оказалась такой дурой. Полной дурой. И ничего ведь нельзя исправить? Нет, нельзя! – воскликнула она и разразилась потоком слез.
Служка посмотрел на них с любопытством, и Пташка, шикнув на Рейчел, увела ее подальше в тень.
– Тише, а то на нас смотрят. Чего нельзя исправить?
– Того, что я за него вышла! – задыхаясь, выдавила из себя Рейчел Уикс между рыданиями, которые сотрясали ее грудь.
– Что верно, то верно. С этим не поспоришь. Я тоже влюбилась, как дура, но, по счастью, не настолько, чтобы выскочить за него замуж, – буркнула Пташка, обращаясь преимущественно к себе самой. «Хоть я и сделала бы это, если б он попросил. Вот тогда бы я стала полной дурой». К тому времени, когда ее посетила эта мысль, Рейчел Уикс немного успокоилась и перестала плакать.
– Ты любила его? – спросила она. Пташка молча бросила на нее горящий взгляд. – Если так, то он обошелся с тобой очень жестоко…
Рейчел посмотрела на синяк на лице Пташки, слезы навернулись на глаза, и, похоже, она снова приготовилась зарыдать. Пташка попыталась отвлечь ее и с удивлением поняла, что произносит слова, некогда услышанные от Бриджит.
– Нет смысла плакать над пролитым молоком, – сказала она с усмешкой и подумала: «У меня было две матери, одна мягкая, а другая суровая».
К ее удивлению, Рейчел Уикс рассмеялась.
– Моя мать часто мне это говорила, – сказала она.
– Думаю, все матери говорят это рано или поздно, – заметила Пташка. – Что сделано, того не воротишь. Но между ним и мной теперь ничего нет. Насколько мне известно, с тех пор как вы поженились, он хранит вам верность.
– Нет, – покачала головой Рейчел. – Я во многом была обманута, хотя и сама обманулась, – пробормотала она уже более спокойным, но все равно обреченным голосом.
Пташка почувствовала беспокойство.
– Не вздумайте ему все это выложить, ладно? Не надо его дразнить. Не рассказывайте о том, что мы встречались. Пожалейте себя и меня! Нам обеим это может выйти боком! Поклянитесь, что он от вас ничего не узнает!
– Я ему не скажу. И я… не стану его дразнить, – пообещала Рейчел Уикс.
– Я не могу оставаться здесь до ночи, меня могут хватиться. Значит, вы хотели именно этого? Услышать от меня, что вышли замуж за негодяя? – спросила Пташка.
– Нет, меня интересовало другое… – Миссис Уикс отерла слезы с лица одетыми в перчатки руками и тяжело вздохнула. – Я хотела поговорить о Джонатане Аллейне. И об Элис Беквит.
Пташка похолодела, услышав два этих имени соединенными вместе. Она не могла вспомнить, когда их в последний раз произносили одно за другим. Джонатан и Элис. Д и Э. Буквы, врезавшиеся в плоть дерева влюбленных. Она сглотнула.
– Да? А в чем дело?
– Когда мы беседовали в прошлый раз в доме Аллейнов, ты сказала, что мисс Беквит была слишком хороша для этого мира.
– И что из того? Я сказала правду.
– Значит, ты думаешь… что она мертва?
Теперь, когда Рейчел Уикс перестала плакать, в ее глазах загорелся какой-то странный огонек, и она говорила с непонятным пылом, который вызывал у Пташки чувство недоверия.
– Я знаю, что ее больше нет.
– Откуда тебе это известно? Ты поддерживала с ней связь после того, как она сбежала?
– После того, как она… Нет, вы так ничего и не поняли! Она никуда не сбегала. Она всю жизнь любила только одного человека и никогда не уходила к другому. Ее убили! Вот в чем дело, не сомневайтесь!
Всякий раз, когда она заводила об этом речь, пульс у Пташки учащался от отчаяния и страшного разочарования, потому что она знала правду, а ей никто не верил. Глаза Рейчел Уикс расширились от ужаса.
– Она убита? Ты хочешь сказать… она мертва?
– Да, убита! Джонатаном Аллейном!
– Им? Господи… не может быть… – прошептала Рейчел Уикс, задыхаясь.
– Я бы не сказала подобного, не подумав.
– Но… как это произошло? Ты мне расскажешь? – спросила миссис Уикс.
Пташка внимательно на нее посмотрела – до сих пор никто ни разу не просил ее описать, что именно произошло в тот день.
В последний раз, когда Пташка ее видела, Элис накручивала локоны на папильотки, перед тем как лечь спать. Она терпеливо вкладывала каждую прядку в кусочек ткани, а затем, вращая его, наматывала волосы, пока не доходила до самых корней. Сзади она оставляла волосы прямыми, и они свободно падали на спину. Когда она утром снимала папильотки, то обычно была недовольна результатом – волосы были слишком тонкими и непослушными. Элис имела привычку вставать очень рано, когда Пташка еще спала. В ту последнюю ночь Пташке снилось, что она куда-то бежит. Когда она очнулась после сна, то увидела названую сестру за туалетным столиком приводящей в порядок прическу. Пташка сразу почувствовала себя в безопасности. Ее сон, хотя и был замечательным, оставил тягостное чувство, словно с ней что-то не так, будто она не вполне реальна. Но вот она увидела в зеркале Элис, ее бледное нежное лицо, скрещенные под стулом ноги – и все стало опять реальным и правильным. Потом Пташка задремала.
Она проснулась снова уже поздним утром, когда луч солнца проник сквозь закрытые ставни и упал ей на лицо. Это был 1809 год, начало февраля. Кровать Элис была пуста, и потому Пташка поспешила выбраться из-под одеяла, ежась от холода в спальне, натянула чулки и повседневное шерстяное платье, а затем спустилась по лестнице на первый этаж помогать Бриджит. Та уже стояла у плиты и на черной чугунной сковороде жарила на завтрак румяные блинчики.
– Привет, Бриджит, – сказала Пташка, зевая. – Где Элис?
– Встала и ушла, еще рано утром, – сухо отозвалась Бриджит, которая в это время суток бывала особенно неласковой, потому что в течение часа или двух после пробуждения у нее болела спина. – Я слышала, как она выходила. Даже не подумала покормить кур или хотя бы выпустить их во двор, – проворчала старая женщина.
– Я сама ими займусь, – откликнулась Пташка, набросила на плечи шаль, завязала волосы в узел на затылке и сунула ноги в деревянные башмаки. На земле и на ветках деревьев лежал иней, искрился на каждом усике дикого клематиса[66], обвивавшего забор. При дыхании изо рта вырывались небольшие белые облачка, таявшие на фоне изумрудно-синего неба. Элис любила такие утра – морозные, тихие и красивые. Она не чувствовала холода так сильно, как, казалось, следовало бы. Пташка принялась ее искать, но Элис куда-то запропастилась. Ее не было ни в амбарах, ни в хлеву, ни в конюшне, где стояла их лошадь. Пташка приставила ладонь к глазам и поглядела в сторону реки, высматривая, не мелькнет ли там знакомая фигурка со светлыми волосами в голубом платье или бледно-розовой пуховой шали, которую Элис в холодную погоду иногда накидывала на голову, со смехом замечая, что теперь она вылитая пастушка. Никого не было видно. Ежась от холода, Пташка покормила кур, выпустила их из курятника, быстро собрала яйца и поспешила в дом.