– Да, Пал Палыч?
– Мне срочно нужна подшивка топографических карт области. Позвоните в архив, пусть принесут. Отснимите на ксероксе все относящееся к острову Щучьему…
– Рачьему, – вставил Бондарь.
– Я и говорю: Рачьему, – важно произнес Крупицын. – Копии мне на стол. Идите. – Отпустив секретаршу взмахом руки, Крупицын по-приятельски подмигнул Бондарю. – Некоторым барышням ноги заменяют мозги, но Людочка от этого только выигрывает. Между нами говоря, – понизив голос, он упал грудью на стол, – мы своим коллективом тоже совершаем экспедиции на острова. Места у нас сказочные, совершенно необыкновенные места. Один воздух чего стоит. – Ноздри Крупицына раздулись. – Первозданный рай! Главная изюминка – полное отсутствие людей. Хоть голышом купайся. Красота… Кр-расота-а!
– Ну, это смотря кто купается, – рассудительно заметил Бондарь.
Крупицын, подобно токующему глухарю, его не расслышал.
– Барханы, – восклицал он, – тополиные леса, заросли ветлы, заливные луга, отмели из чистейшего песка. Нагуляешься, нажаришься на солнце, напотеешься и в воду – бултых! А за протокой, рукой подать, белые цапли… и громадные сомы всплескивают… и чайки, ах! – Описывая прелести астраханских островов, Крупицын помогал себе жестами, показывая руками и птиц, и рыб, и даже еще что-то непонятное, но явно впечатляющее. – Камыши стеной стоят. Пробираешься по ним, как по джунглям, честное слово! А стебли так и хлещут по телу, так и хлещут! Получи порцию розог!
Бондарь живо представил себе охаживаемого розгами директора и подумал, что в обязанности секретарши Людочки входит не только купание голышом, но и выполнение некоторых других прихотей руководства, весьма специфических.
– А на острове Рачьем доводилось бывать? – спросил он.
– На нем белый свет клином не сошелся, – ответил Крупицын, явно подуставший от всплеска эмоций. – Впрочем, дело вкуса. Вот вам, например, фламинго подавай.
– Фламинго, – подтвердил Бондарь.
– А может, нефть? – хитро прищурился Крупицын. – У нас тут многие нефть ищут. Отбоя нет от интересующихся.
Искусственный ветер исправно обдувал его разгоряченное лицо и сорочку со стодолларовой купюрой в просвечивающемся кармашке.
– Вы бы кондиционером обзавелись, – сказал Бондарь, заставляя себя отвести налившийся ненавистью взгляд. – Шумный у вас вентилятор. Голова не болит?
– У меня голова болит о том, где брать денежные средства на пополнение экспозиций, – вздохнул Крупицын, явно раскаиваясь в своем недавнем порыве. – Одни нефтяные месторождения открывают, а у других денег на обновление чучел не хватает, так и живем.
Подумав, что, будь его воля, одним чучелом в краеведческом музее стало бы больше, Бондарь кашлянул:
– Не могли бы вы поторопить секретаршу? Времени в обрез.
– Да-да, – спохватился Крупицын, – время – деньги. Сейчас выясним… Людмила Васильевна! Где карты?
Впорхнувшая в кабинет секретарша развела руками:
– Нету, Пал Палыч.
– Как «нету»? – возмутился Крупицын. – Что значит «нету?» Они у себя в архиве с ума посходили, что ли?
– Подшивку из архива принесли, – оправдывалась секретарша, – но страницы с шестьсот пятой по шестьсот восьмую вырваны, а там как раз про Рачий остров было, я с оглавлением сверилась.
– Этого не может быть! Кому могли понадобиться карты?
– Не знаю, Пал Палыч.
– А кто знает?
– Не знаю, Пал Палыч.
– Заладила! – рассердился Крупицын. – Марш на рабочее место! Я еще разберусь в этой истории, ох, разберусь! Уф-ф… – Переведя взгляд на Бондаря, он пожаловался: – Ну народ, ну сотруднички! С элементарным поручением справиться не могут. Ничего, пропавшие страницы найдутся, обязательно найдутся. – Повернувшись к настенному календарю, Крупицын задумчиво ковырнул мизинцем в ухе и предложил: – Вы вот что, Евгений Николаевич, загляните-ка ко мне послезавтра, а еще лучше – на будущей неделе. Закажем копии в областном архиве, получите их в лучшем виде. Правда, это потребует дополнительных расходов.
Бондарь молча встал, обогнул стол и выключил вентилятор, давно действовавший ему на нервы. Не обдуваемый ветром, Крупицын моментально растерял ту лихость, с какой восседал в кресле до сих пор. Всего лишь заурядный, в меру упитанный взяточник, он даже не пошевелился, когда рука Бондаря залезла в его нагрудный кармашек и извлекла оттуда зеленую купюру.
Прощальных рукопожатий не последовало. Это был не тот случай, о котором принято писать: «Стороны выразили удовлетворение встречей, прошедшей в теплой дружеской обстановке».
Глава 12 Гостеприимство по-татарски
Район Инициативный, в котором проживала Фатима Асадуллина, встретил Бондаря одуряющей жарой, скопившейся меж бетонных многоэтажек. Не самое лучшее место на земле, но очень подходящее для человека, намеревающегося замести следы.
«Всего-навсего попрошусь на постой, и никаких вольностей, – убеждал себя Бондарь, стараясь не обращать внимания на насмешливые реплики внутреннего голоса. – Девушка сама зазывала меня в гости, так почему бы не воспользоваться ее любезностью?»
«О, пользоваться любезностью девушки – это так приятно! – прозвучало в мозгу. – Особенно если она молода, красива и в меру наивна».
Велев внутреннему голосу заткнуться, Бондарь зашел в гастроном, где разжился тортом «Лучано» и бутылкой шампанского «Новый свет». На соседнем базарчике была приобретена охапка пахнущих свежескошенной травой тюльпанов. Чувствуя себя одновременно полным кретином и растлителем малолетних, Бондарь дошел до ближайшего угла и вывалил покупки на землю. Стало легче. Ухаживать за женщинами он не умел и не любил, хотя в академии ФСБ существовала специальная дисциплина, посвященная этому искусству.
Попетляв по дворам и не выявив признаков наружного наблюдения, Бондарь остановился возле нужного подъезда, чтобы выкурить сигарету перед свиданием. Конечно, можно было снять квартиру у посторонних людей, но предъявлять им паспорт не хотелось, а отсутствие документов могло закончиться визитом участкового. Когда по телевизору то и дело показывают взорванные террористами дома, люди невольно настраиваются на подозрительный лад. С другой стороны, в эпоху повальной коррупции бандитам ничего не стоит отыскать интересующего их человека по временной прописке.
Бондарь решил не рисковать, если не считать того маленького обстоятельства, что упрямо игнорировал смертельную опасность, нависшую над ним после того, как он остался в городе. Поставить в известность начальство? Нет, пусть все остается как есть. Если Роднин узнает о последних событиях в Астрахани, он немедленно отзовет сотрудника в Москву, где усадит его за составление отчетов и служебных записок. Опять протирать штаны в кабинете? Нет уж, увольте!
Выбросив окурок, Бондарь решительно вошел в подъезд, встретивший его умеренной прохладой и нестерпимой вонью из чрева мусоропровода. Шмыгнувшая в подвал крыса напомнила о существовании стукача на Лубянке, что не улучшило настроения Бондаря. К двери романтической стюардессы он подошел с таким мрачным выражением лица, словно явился сюда не по собственной воле, а под конвоем. Позвонил резко, отрывисто. И уставился в глазок, даже не попытавшись изобразить улыбку. Дальнейшие события показали, что такая линия поведения очень даже уместна.
Цельнометаллическую дверь распахнул смуглый сорокалетний гигант с крупным, будто высеченным из гранита лицом и неожиданно крохотными глазками. При виде Бондаря он буквально расцвел и приглашающе мотнул курчавой башкой:
– Входи.
– Я к Фатиме, – предупредил Бондарь.
– Так я и понял, – осклабился гигант. – Входи, не стесняйся.
Пропустив Бондаря внутрь, он поспешил захлопнуть дверь, причем не поленился закрыть ее на верхний замок.
Убранство прихожей свидетельствовало о том, что в квартире живут люди с достатком и своеобразными представлениями о красоте и уюте.
– Я могу увидеть Фатиму? – осведомился Бондарь, скользнув взглядом по аляповатым матерчатым розам, торчащим из старинной китайской вазы.
– Я Ринат Асадуллин, ее отец, – заявил гигант таким тоном, словно намеревался ошеломить Бондаря своим признанием.
Пришлось представиться. Здоровенная горячая ладонь Рината стиснула руку Бондаря до хруста в соприкоснувшихся суставах. Одновременно скрестились взгляды мужчин, испытывая друг друга на твердость. Не заметив в глазах гостя признаков смущения или неловкости, Ринат разочарованно разжал пятерню.
– Пойдем в комнату, – предложил он.
– Пожалуй, я лучше загляну как-нибудь в другой раз, – буркнул Бондарь.
– Не выпендривайся, – сказал Ринат тоном привыкшего повелевать человека. – Я тебя со вчерашнего дня жду. Иди за мной.
Он грузно затопал по коридору, давая понять, что возражения не принимаются. Пожав плечами, Бондарь двинулся следом. Прекрасный паркетный пол квартиры был тщательно застелен коврами и дорожками с восточными узорами. Они выглядели так же неуместно, как литые бронзовые ручки на пластиковых дверях. Тапочки, которыми шаркал на ходу Ринат, хотелось заменить на мушкетерские ботфорты со шпорами. Было в нем что-то от Портоса, шагающего к месту поединка. Не хватало лишь длинной шпаги на боку. Впрочем, Ринат предпочитал пользоваться более современным оружием.
Черные зрачки взведенной двустволки смотрели в грудь Бондаря, как бы выбирая, куда именно выплюнуть картечь: под левый сосок или чуть выше солнечного сплетения. О том, что ружье заряжено именно картечью, а не чем-нибудь иным, Ринат предупредил гостя, как только тот переступил порог комнаты. И теперь выжидательно смотрел на него, стоя в нескольких шагах с указательным пальцем, обхватившим оба спусковых крючка.
– «ТОЗ»? – спросил Бондарь, полюбовавшись двустволкой.
– Угу, – кивнул Ринат, – «тулка». Двенадцатый калибр. Восемьдесят граммов свинца в двух патронах.
Оглянувшись, Бондарь полюбовался сервантом за своей спиной и сокрушенно цокнул языком:
– Посуду вдребезги разнесет, мебель – в щепки. Давай я лучше к стене перейду. Дыры потом заштукатуришь. Когда на свободу выйдешь. С чистой совестью.
– А вот это не твоя забота, женишок, – глухо произнес Ринат. – Лет тебе сколько? Тридцатник? На кисленькое потянуло?
– Кисленькое? – недоумевающе переспросил Бондарь.
– Ага. То самое, которое молодо-зелено.
– Твоя дочь сама дала мне адрес.
– А ты ее в благодарность обрюхатил, поганец. Отстрелить бы тебе яйца за такие дела. – Двустволка опустилась ниже. – Давно ты с ней познакомился?
– Вчера, – ответил Бондарь, глядя поверх направленных на него стволов.
– Врешь!
– Не вижу необходимости. Фатима дала мне адрес и пригласила в гости. Я закурю?
– Не-ет, – протянул Ринат, качая кудлатой головой.
– Закурю, – сказал Бондарь и действительно достал пачку «Монте-Карло».
– Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю?
– Нет. – Это было произнесено не раньше, чем чиркнула зажигалка.
– Жениться собираешься? – спросил Ринат.
– Нет. – Ответ сопровождался выдохом дыма.
– Почему?
– Не хочу.
– Мужчины так не поступают.
– А как они поступают? Встречают безоружных гостей картечью?
– Ладно, – угрожающе произнес Ринат, отставляя двустволку в угол. – Поговорим без оружия. Моя дочь утверждает, что забеременела от тебя.
– Позови ее, – предложил Бондарь, стряхивая пепел в хрустальную вазу, обнаруженную на серванте. – Увидишь, что тут кроется какая-то ошибка.
– Я отослал Фатиму к родителям в деревню. Пусть посидит под домашним арестом.
– Позвони ей.
– Там нет телефона, – проворчал Ринат.
– Она сказала, как меня зовут? – спросил Бондарь.
– Сказала. Бондарь Е. Н. Все сходится.
– Впервые слышу, чтобы любовников называли даже не по имени-отчеству, а по инициалам.
– Какая разница?
– Огромная. Так я мог значиться только в списке пассажиров: Бондарь Е. Н.
– Но зачем ей это понадобилось? – вскричал Ринат.
– Чтобы предъявить тебе жениха. Ты, надо полагать, строгий папаша?
– Не без того.
– Фатима испугалась взбучки и задумала использовать меня в качестве громоотвода, – принялся рассуждать Бондарь. – Вот почему она стала заигрывать со мной в самолете. Мне это сразу показалось странным. Какого черта молоденькая девчонка строит мне глазки? Почему дает адрес и приглашает в гости?
– И ты приперся, – взревел Ринат, возмущенный в равной мере и вероломством Бондаря, и бесстыжим поведением Фатимы. – Не упустил возможности порезвиться на халяву!
– Ты ошибаешься.
– От кого я это слышу? От тридцатилетнего коня в пальто, прискакавшего к моей дочери?
– Не к дочери, – уточнил Бондарь, – а к ее отцу. К сорокалетнему сивому мерину, который не хочет понимать очевидных вещей.
– К сивому мерину, значит, – повторил Ринат, проведя рукой по буйной шевелюре, в которой почти не наблюдалось седых волос. – Вот как ты заговорил. А знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?
Погасив сигарету, Бондарь предложил:
– Покажи на практике. Отчасти я виноват, а потому разрешаю врезать мне от души. Но только один раз.
– А потом?
– А потом вступит в силу один из основных физических законов.
– Какой? – осведомился Ринат.
– Действие встречает противодействие, – произнес Бондарь тоном учителя, вынужденного объяснять прописные истины.
– Сношать мой член! Да после моего удара ты костей не соберешь!
– Возможно.
– Мой отец быка-трехлетку кулаком валил!
– А дед? Слона в зоопарке?
Глаза Рината налились кровью, как у того быка из семейных преданий. Сжимая кулаки, он шагнул вперед.
Рост Бондаря превышал метр восемьдесят, но противник, стоящий перед ним, был на полголовы выше и казался гораздо шире в плечах. Обветренное лицо со сломанным носом делало его похожим на бесшабашного бретера, и маленькая золотая серьга в мочке правого уха только усиливала это впечатление. Шансов выстоять против него было не больше, чем при схватке со вставшим на дыбы медведем, и все же Ринат внушал Бондарю скорее приязнь, чем антипатию. Правда, это чувство обещало быть очень и очень недолговечным.
* * *Большое сердце Рината Асадуллина разрывалось от тоски, а рот его был полон желчи. В этом была повинна Фатима, наплевавшая на вековые традиции. Как могла она спутаться неизвестно с кем, подобно мартовской кошке, задирающей хвост перед первым встречным? Зачем обманула родного отца, зачем унизила его в глазах окружающих? Этот русский красавчик, стоявший перед Ринатом, не был повинен в случившемся, но он стал свидетелем позора рода Асадуллиных и должен был поплатиться за это.
Жаль. Очень жаль. Все должно было произойти не так, все должно было произойти иначе. Ринат часто мечтал о свадьбе любимой дочери, намереваясь устроить все наилучшим образом.
Жених объявил бы о своем намерении обручиться с Фатимой через священника-газзана, после чего влюбленные потеряли бы право встречаться до самой свадьбы. Ах, эта помолвка, какой красивой, какой радостной была она в грезах Рината! Вот свидетели жениха входят с музыкой в дом Асадуллина, где он щедро одаривает их платками и угощает айратом. А вот, наконец, он получает ответный подарок – расписной поднос, уставленный всевозможным вареньем и сладкой наливкой – татлы ракы. Это значит, что вечером грянет свадьба, которая продлится несколько дней.
Фатима, надевшая прабабкино ожерелье из золотых монет, покрыла бы голову специальной накидкой, тувухом, пряча лицо от гостей до конца праздничного сабантуя. Выкупанная подругами в ароматной воде, с волосами, заплетенными в мелкие косички, ждала бы она любимого, обязанного явиться если не на горячем жеребце, то с бочонком вина и в сопровождении многочисленных друзей и музыкантов.
Грохот даула, перестук бубнов, пронзительные напевы зурны! Присутствующих потчуют кубете – пирогом из сырой баранины. Все дружно славят Рината Асадуллина, вырастившего такую замечательную дочь, жених почтительно склоняет перед ним обритую голову и благодарит за оказанную честь. Фатима на седьмом небе от счастья. Она с отцом своих будущих детей стоит на белой кошме, а гости осыпают обоих монетами, миндалем, сахаром и зерном…
Но нет, не играет музыка, не звенит серебро, не звучат здравицы в адрес Рината и его дочери. Праздник закончился, не начавшись. Мечты рассыпались в прах, обратились в пепел, которым впору голову посыпать. Кто виноват в этом? Кому мстить за крушение надежд?
Тяжелый взгляд Рината буравил переносицу Бондаря, словно пытаясь добраться до чужих потаенных мыслей.
– Не понимаю, – пожаловался он, – почему ты стоишь, как столб, почему не защищаешься? Неужели действительно не возражаешь, чтобы я припечатал тебя разок?
– Не возражаю, – коротко подтвердил Бондарь. – Заслужил. Я ведь чуть не приперся к Фатиме с цветами и шампанским.
– Но ты шел на свидание, – напомнил прищуривший один глаз Ринат.
– Вообще-то я искал место для ночлега.
– Почему именно здесь?
– Так вышло.
– Ты в неладах с милицией?
– Я-то в ладах, – неохотно ответил Бондарь. – Просто есть люди, которые не хотят, чтобы я оставался в Астрахани.
– Перешел дорогу крутым? – догадался Ринат.
– Надеюсь, что так.
– Ха, он надеется! А зачем признаешься в этом мне, человеку, которого впервые видишь?
– Пытаюсь оправдаться. Не хочу выглядеть в твоих глазах соблазнителем провинциальных дурех.
Ринат и сам не заметил, как его кулаки разжались.
– Вот шайтан, – выругался он. – Совсем мне голову заморочил. Не могу тебя ударить, хоть тресни!
– Тогда я пошел? – спросил Бондарь.
– Как-то очень просто у тебя все получается. Захотел – зашел, захотел – ушел. Нет, брат, шалишь! Сначала я на тебе отыграюсь немного, а потом уже отпущу.
– Условия прежние, – напомнил Бондарь, перебарывая инстинктивное стремление принять оборонительную стойку или хотя бы развернуться к противнику вполоборота.
– Условия я диктую, – проворчал Ринат, с треском стаскивая майку. – Про курэш доводилось слыхать?
– Нет.
– Темнота! Это татарская борьба на поясах. Раньше всякий сабантуй заканчивался такими поединками. Победитель получал барана.