Меня терзает чувство, что я пропустил гол, и я стремлюсь забить свой. Окидывая мою шетцхен безмятежным взглядом, говорю: она действительно не вернётся, зная, что десять дней здесь будет Галина?
У Оксаны ярость, которой играют женщины, давая вынужденный ответ:
— Вернусь!
* * *Гуляем по Берлину, как прежде, а дней до отъезда Оксаны всё меньше. Я думаю о том, что она мыслями и чувствами уже не со мной, а в дороге в Париж и в самом Париже. И меня дразнит и дразнит фраза из фильма «Мефисто»: «В каждом настоящем немце есть что-то мефистофельское».
Во второй раз мы вкушаем currywurst на Александер Платц, на том же месте за столом под открытым небом, где Оксана прилюдно одарила меня очаровательно задорным жестом. Сейчас она говорит деловито:
— Когда я вернусь, мы найдём магазин Икеа, я хочу посмотреть мебель.
Фраза из «Мефисто» обращается в змейку, она жалит меня, яд действует. Я произношу:
— Не надо возвращаться.
Оксана — сгусток внимания.
— Не возвращаться?..
— Нет! — слово слетает у меня неожиданно легко, и мне ясно, что сказанное необратимо.
Я совершаю над собой казнь.
— Это из-за Галины?
— Не к чему обсуждать, — отвечаю я, как сказали бы, «нервно сглотнув», но я не сглотнул, и в горле у меня не запершило. Ничего подобного не было.
Мне просто страшно плохо.
— Кто-то из других баб? Кто? — требует ответить Оксана, называет имена тех, с кем я любезничал в скайпе.
Я не могу выдавить ни слова. Всю дорогу домой мы оба молчим. Дома она пытается выпустить когти — говорит, что я предал её. Ко мне вернулась способность к иронии.
— Ну хоть красиво? — ёрничаю я, напоминая, как в экспрессивном запале после звонка Галины она выметнула в меня требование предать её красиво.
Не дождавшись ответа, говорю, держась бесстрастно твёрдого тона: не я её предал, а она меня. Променяла на тур в Париж.
Она произносит, пересиливая вопросительную интонацию:
— Я буду кого-нибудь искать, чтобы встретиться после Парижа.
— Да, разумеется, — отвечаю я, вкладывая в слова столько благодушия, сколько могу.
Я уже освоился с тем, что произошло, и истязаю себя наслаждением от поступка, в каком отразилась фраза из «Мефисто».
Оксана садится за компьютер, говорит нехотя, вскользь: у неё испортился мобильник, может она дать в объявлении о знакомстве номер моего мобильника?
— Буду рад, — отвечаю с миндальной миной, меж тем подозревая утончённую мстительность: желание выйти на искомого мужчину через мой мобильник.
* * *Мы живём в ауре угрюмой недосказанности, притом что остаётся неизменным связывающий нас ритуал от минут пробуждения до того, что имеет место перед уходом ко сну. Мой мобильник у Оксаны: когда раздаётся сигнал, она слушает, и, если звонят мне, отдаёт прибор. Если же спрашивают её и мы дома, она уходит в другую комнату. На улице отходит от меня на несколько шагов. Но и дома и на улице я слышу отдельные слова и облекаюсь атмосферой её диалога с мужчиной — возможным любовником.
Она хочет найти его в Берлине, но покамест подходящих нет. 30 июля мы прогулялись по Унтер ден Линден и направляемся в Тиргартен через Бранденбургские Ворота. В проходе Оксана, вскинув взгляд на скульптуру древнего воина в углублении стены, поднимает руку, берётся за его ступню. Что за этим жестом? Залог возвращения в Берлин. В Берлин, но не ко мне.
Мы в Тиргартене на нашем месте под могучими деревьями на берегу пруда, где у самой воды — престарый пень. Сегодня Оксана не садится на него. В пронзительной тоске я говорю, силясь выразить голосом беспечность:
— Однажды я тут увижу пару… — и добавляю с натужным смешком: — Это будут Оксана и мужчина.
— Может быть… — произносит она и, по-видимому, представляет сцену.
А со мной, говорит затем, наверняка будет женщина.
Дома звоню Галине. Я уже знаю, что обстоятельства более не мешают ей вернуться ко мне. Сообщаю — послезавтра рано утром Оксана уезжает.
— Как? Совсем?
— Насовсем, — говорю я при Оксане. — Придёшь завтра?
Галина молчит. Потом я слышу:
— Когда мне прийти?
— Завтра созвонимся.
У Оксаны отрешённый вид, словно она ничего не слышала. Смотрим фильм на компьютере, всё, как прежде. И настаёт мой с нею восхитительный миг в спальне… В последний раз.
* * *31 июля. Поездка на электричке к Вильмерсдорфер Штрассе, где есть свои Аркады, универмаги TK Maxx, Karlstadt. Как обычно, пока Оксана в магазинах, я на улице. Вон человек у фонтана кормит воробьёв, он вытянул руку, и воробьи садятся на неё.
После четырёх часов пополудни мы дома. Оксана вчера сказала, что ей хочется прощального вечера, когда мы вдвоём «обсудим»… Она не уточнила, что именно мы будем обсуждать.
— За бутылочкой вина спокойно поговорим обо всём… — произнесла с доверительностью ожидания.
И теперь я хватаюсь за возможность сделать не по её, сыграть злую шутку. Звоню Галине, прошу её прийти к шести часам.
— Зачем это? — Оксана кидается ко мне и едва не выхватывает трубку телефона. — Я скажу, чтобы пришла к девяти!
— Нет, к шести! — грубо пресекаю я, нажав на кнопку. Перехожу на шутовской тон, посмеиваюсь: — Будем втроём, как при прощании с ней.
Оксана, полоснув меня уничтожающим взглядом, бросается из комнаты.
Пришедшую Галину встречает с небрежной отчуждённостью, поворачивается к нам спиной, когда мы целуемся. Потом говорит, что прогуляется до Паризер Платц.
Мы с Галиной одни в моём кабинете, я пью вино, она чуть пригубляет. Подаёт голос мой мобильник — мужчина хочет поговорить с женщиной, которая дала объявление.
— Она… — начинаю я, собираясь сказать: — уже познакомилась и уехала.
Скажи я это, и не было бы ничего, что последовало. Момент моей абсолютной власти над судьбами.
— Вышла, — говорю я, — забыла мобильник. — И, опережая вопрос, объясняю, кто я этой женщине: — Она подруга моей подруги. — Завладеваю инициативой: — Вы откуда переехали в Германию?
— Из Алма-Аты, — отвечает он.
Вот это да! Галина тоже из Алма-Аты. Я сообщаю ему об этом и передаю ей мобильник. Она заговаривает с земляком об Алма-Ате: в каком месте он жил? а она жила там-то… Он убеждается в наличии у меня подруги — женщина, которая его интересует, не моя.
Мобильник вновь у меня, я спрашиваю мужчину, не российский ли он немец? Ответ утвердительный.
— Так и я тоже! — восклицаю обрадованно. И выказываю желание поспешествовать ему в его деле: — Она — супер! — он понимает, о ком я. — Супер-класс! Нельзя упускать.
— Когда она придёт? — в его голосе нетерпение и беспокойство.
— Да вот-вот. Придёт и перезвонит.
— Точно?
— Она с характером, — говорю я, — но мы с подругой заставим её перезвонить. Обещаю!
Он переходит на «ты».
— Давай!
Представляемся друг другу. Его зовут Эдуард, он живёт на самом юге Германии, у Боденского озера.
— Я буду ждать звонка, — говорит обнадёженно.
Ждать ему приходится около часа. Вернувшаяся с Паризер Платц Оксана заносчиво заявляет, что не будет звонить. Мы с Галиной в один голос улещаем её: он так заинтересовался! живёт в курортных местах! и зачем было давать объявление, если такими мужчинами бросаться? Я уже порядочно выпил, я в азарте: пусть оно завяжется!
Оксана с пренебрежением берёт у меня мобильник, удаляется в кухню. Я выпиваю ещё полбокала. Они в разговоре.
Я напился так, что лишь с помощью дам добираюсь до спальни. В шесть тридцать утра должно подъехать такси, которое я заказал заранее, попросив найти русскоязычного водителя. Такси отвезёт Оксану к автобусу на Центральный автовокзал.
* * *Квартира у меня трёхкомнатная, мы трое спим в разных комнатах. После пяти ко мне входит Галина, я не встаю. Мы слышим, что Оксана поднялась. В ванной — журчание воды. Потом она завтракает в кухне, доносится аромат кофе.
Одетая по-дорожному, Оксана у меня в спальне садится на стул в трёх шагах от кровати. Галина сидит на другом, поближе. Я не вылезаю из-под одеяла. У меня полная апатия. Река времени (жизни) течёт, мы молчим.
Галина встаёт, подходит к окну:
— Такси уже приехало.
Шесть двадцать. Оксана идёт ко мне, чмокает меня в щёку, удаляется в коридор. Галина открывает ей дверь, я бросаю:
— Счастливо!
И она уходит, выкатывая чемодан на колёсиках, неся сумку.
Галина у окна. Сообщает мне, что водитель укладывает багаж Оксаны в багажник, что она, обернувшись к окнам, машет рукой, садится в машину. Уехала.
Я допиваю вино, которое осталось в одной из бутылок, и ощущаю в себе усиленное биение жизни. Галина, приняв душ, скидывает халат на стул, ложится ко мне в постель, мы отдаёмся водовороту ласк, совокупляемся.
Потом я звоню Эдуарду по номеру, который остался в моём мобильнике:
Я допиваю вино, которое осталось в одной из бутылок, и ощущаю в себе усиленное биение жизни. Галина, приняв душ, скидывает халат на стул, ложится ко мне в постель, мы отдаёмся водовороту ласк, совокупляемся.
Потом я звоню Эдуарду по номеру, который остался в моём мобильнике:
— Как поговорили вчера? Всё окей?
— Она сказала, что вернётся в Германию десятого и от своей сестры позвонит мне. Я приеду на машине, заберу её.
— Ну вот видишь! — выражаю я голосом радость за него. — Хочешь сразу же получить от неё бонус, привези ей не розы, не тюльпаны. Она любит голубые ирисы.
Оксана так и не сказала мне, когда их ей подарить; я передаю шанс другому.
— Как они по-немецки? — спрашивает Эдуард.
Цветы ему малоизвестны.
— Записывай, — говорю я и диктую: — Die blauen Schwertlilijen. Голубые ирисы. Ты её сразишь. Только не скажи, что я сказал.
— Не скажу, могила! — заверяет он. — А что она любит из еды?
— Тресковую печень и вообще рыбу. И клубнику.
— Ага. Ну, печень трески и я люблю.
— Это судьба! — говорю я. — Успеха тебе!
* * *У нас с Галиной любовь без эксцессов, их заменили муки творчества: я возвратился к работе над романом, который давно ждёт издательство. По вечерам, устав от работы, я «варюсь в связях» с дамами — обстоятельства вынуждают Галину вскоре опять разлучиться со мной.
На Украине идут бои. Некоторые мои дамы живут там и расположены меня посетить. Есть среди них та, кто не променяет меня на тур в Париж?
Я не третирую себя за то, что не простил Оксане Парижа. Я никогда ей не позвоню и, по всей вероятности, больше не увижу её въявь. Но мысленно я вижу, как она, умилительно взвизгивая, пытается выгнать из комнаты мышь, забежавшую с террасы. Вижу Оксану, когда она собрала волосы в хвост, стянув их резинкой, обнажив шею до линии роста волос — с этой причёской она по-особенному чувственно влекуща. Я вижу её ягодицы безупречной формы и то, как непринуждённым движением рук она приподнимает груди, принимая вид особы, желающей не ударить лицом в грязь. Меня прожигает осознание, до чего она мне дорога.
10 августа я слышу тревожный голос Эдуарда в мобильнике:
— Она не звонит, как обещала. И телефон отключён.
Он имеет в виду телефон, номер которого ему дала Оксана. Я говорю, уже искренне беспокоясь за него:
— Обязательно позвонит! Она не могла передумать и не предупредить. Раз телефон молчит, она ещё не в Германии. Что-то задержало.
Через пару часов Эдуард в радости:
— Нашлась лягушка-путешественница! Попросила подождать неделю — хочет побыть у сестры с мамой. Ну, мама — дело святое. Через неделю я поеду за ней.
Он в приятном волнении, он хочет жениться. Рассказал, что он рабочий, что живёт с мамой в двухкомнатной квартире. Выходом в интернет не обзавёлся — ни к чему. Объявление прочитал в газете «Русская Германия». Я напоминаю ему, чтобы привёз Оксане голубые ирисы.
Накануне поездки за нею он опять звонит мне:
— Она проводит маму с вокзала в Бремене, и там я её встречу в половине восьмого утра.
— Ирисы купил?
— Да! В магазинах их нет, я попросил знакомого — у него выход в интернет. Заказываю, а меньше, чем по пятьдесят штук, их не продают. Я договорился, что продали тридцать четыре.
Человек в подъёме. Неужели я сопереживаю?
— Я и комнату оклеил обоями с голубыми ирисами, — слышу я.
Он выедет в двенадцать ночи, чтобы быть на вокзале Бремена в половине восьмого, заберёт Оксану и тут же пустится в обратный путь.
Ночь, новый звонок. Эдуард сейчас выезжает.
— Слушай, есть вопрос. Какой у неё вес?
— Шестьдесят, — отвечаю я.
— Что-то не то.
— Как так? — я в недоумении.
— Я ей сейчас звонил, что всё в порядке, еду, а она говорит: будем с вами бегать по утрам, сгонять лишний вес.
— Она тебя подколола! — успокаиваю я его. — Нет у неё никакого лишнего веса, она стройная, худощавая.
— Ещё вопрос — как я её узнаю?
Я описываю, во что Оксана бывает одета, у неё чёрные волосы до плеч. Он не удовлетворён:
— Это мне мало что говорит.
Я берусь за портрет:
— У неё продолговатое смуглое лицо.
— Это то, что надо. — И он повторяет: — Лицо продолговатое, смуглое.
После чего делится планами: он будет ездить с Оксаной купаться, повезёт её к знакомому греку, у которого ресторан, где разные рыбные блюда. Свозит в Австрию — граница рядом.
— Но сначала, — в его голосе сладкое предвкушение, — как привезу её завтра к себе, будет бутылка вина, хорошего, креплёного, селёдочка, жареная картошечка… и будем знакомиться…
* * *Всё услышанное приоткрыло мне набросок жизни, куда вошла Оксана. Я думаю, чем эта жизнь отличается от той, которая была со мной. Думает о том же ещё кто-то?..
Уже не вчера в квартире Эдуарда состоялось знакомство впритирку, которое он добросовестно выслужил. Оксана наверняка его зовёт Эдик. (Не Эдуард же). Она в постели с ним ради легализации в Германии? Или просто из слабости на передок? А, может, у неё любовь? В любом случае, эту пару создал я.
В конце октября Оксана должна уехать в Полтаву. Получив новую визу, возвратится она к Эдуарду, чтобы выйти за него замуж? Или найдёт кого-то другого? Мне кажется, она позвонит, если уже не позвонила, в Берлин тому мужчине, который называл её роднуленькой. К чему это приведёт?
У меня скоро будет новая подруга, но расстанусь ли я когда-нибудь с подправленной фразой Чехова, которая завершает его «Дом с мезонином»: «Майн шетцхен, где ты?»?..
Берлин, 6 сентября 2015
© Игорь Гергенрёдер