Но первопроходцы есть всегда, и НАСА гордится всеми ими, пусть о них и не пишут на первых полосах газет. Так, например, члены экипажа STS-110 «впервые все выходы в открытый космос проделали через шлюзовой отсек станции». Согласно документам времени эры спейс-шаттлов, составленным рабочей группой психологического отбора астронавтов НАСА, «способность переносить скуку и недостаток стимуляции» является одной из непременных характеристик кандидата.
На сегодняшний день существует две разновидности астронавтов (можно даже сказать – три, если считать специалистов по полезной нагрузке, под категорию которых подпадают учителя, недалекие сенаторы[2] и арабские принцы – любители приключений). Летчики отвечают за управление полетом, астронавты-исследователи проводят научные эксперименты, осуществляют починку корабля и запускают спутники. Они, конечно же, лучшие из лучших, но совсем не обязательно храбрейшие. Это врачи, биологи, инженеры. Сегодняшние астронавты в одинаковой мере герои и «ботаники» (работающие на МКС астронавты JAXA больше похожи на астронавтов-исследователей НАСА; на МКС у них имеется лабораторный модуль под названием «Кибо»). По словам Тачибана, самым тяжелым для астронавта является не его работа, а тягостное ожидание – неуверенность, получишь ли вообще разрешение на полет.
Когда я впервые познакомилась с астронавтом, я еще не знала о делении на пилотов и исследователей. Для меня все астронавты были подобны тем, что я видела на фотографии экипажа «Аполлона»: безликими иконами за золотыми шлемами, прыгающими как антилопы в поле слабой гравитации Луны. Астронавта звали Ли Морин. Исследователь Морин, крупный, любезный мужчина, при ходьбе слегка заворачивал одну ногу внутрь. На нем были хлопчатобумажные брюки и коричневые туфли, на его рубашке пестрели кораблики и китайские розы. Он рассказал мне историю о том, как участвовал в проверке смазочного вещества для аварийного трапа на стартовом комплексе шаттла: «Нас обвязали и намазали попы этой смазкой. А затем мы прыгнули на этот трап, и все получилось. Так что полет шел дальше по плану, и космическая станция все же была построена. Я гордился самим собой», – серьезно заключил он.
Помню, как смотрела Морину вслед – милая походка и выпачканный в целях науки маслом зад – и думала: «Боже мой, они ведь просто люди».
Образование НАСА во многом было обязано сказочной мифологии. Образы, зародившиеся еще во время первых полетов, остались практически неизменными до сегодняшнего дня. В официальных глянцевых журналах НАСА многие до сих пор носят скафандры и держат шлемы у себя на коленях, словно давление в фотостудии Центра космических исследований им. Джонсона может упасть в любой момент. Хотя в действительности астронавт проводит в космосе лишь около одного процента всей своей службы и только один процент этого времени должен носить скафандр. Когда мы познакомились, Морин входил в состав рабочей группы кабины космической капсулы «Орион». Он отвечал за обзорность и размещение компьютерных мониторов. А между полетами астронавты проводят время на конференциях, собраниях различных комитетов, выступают перед школьниками, работают в центре управления полетами или же, как они сами говорят, управляют столами и кафедрами.
Но это не значит, что отваге там нет места. Среди тех же обязательных качеств астронавта значится «способность действовать, несмотря на неизбежность катастрофы». Необходимо, чтобы все члены экипажа сохраняли ясность мысли, даже если что-то пойдет не так. Некоторые отборочные комитеты (например, Канадское космическое агентство – ККА) уделяют особое внимание умению находить выход из любой ситуации. Некоторые яркие моменты процедуры отбора астронавтов ККА за 2009 год были размещены на сайте компании. Это оказалось настоящее реалити-шоу. Участников отбора отправили в специальную лабораторию, где они учились спасаться из горящих космических капсул и тонущих вертолетов. Они прыгали с огромной высоты в бассейн вниз ногами, в то время как искусственные волны достигали 1,5 метров. Звучащий на заднем фоне саундтрек из какого-то боевика только усиливал напряжение (похоже, что ролик все же больше стал похож на развлекательное шоу, нежели на документальный фильм).
Как-то я спросила Тачибану, планирует ли он устроить участникам отбора какой-нибудь сюрприз, чтобы проверить их способность справляться с непредвиденными ситуациями в стрессовой обстановке. Он ответил, что у него была идея сломать туалет в изоляционной комнате. Опять же, далеко не то, что я ожидала услышать, но по-своему гениально. Здесь уже видео не будет сопровождаться литаврами (хотя лучше не зарекаться), но это уже более реальная ситуация. Сломанный туалет – это не просто куда более показательно для космических путешествий, но, как вы увидите в главе 14, уже само по себе стрессовая ситуация.
«Вчера, пока вас не было, мы задержали обед на час», – добавил Тачибана. Маленькие вещи могут рассказать о многом.
Никак не предполагающие, что поздний обед или нерабочий унитаз являются частью проверки, испытуемые вели себя естественно. Когда я только начинала писать эту книгу, я пыталась стать участником имитации полета на Марс. Я прошла первый круг отбора, и тут мне позвонили, кто-то из Европейского космического агентства. Было уже полпятого утра, и я не посчитала нужным сдержать свое недовольство столь поздним звонком. Только впоследствии я поняла, что, скорее всего, это была проверка. И я ее не прошла.
НАСА использует похожую тактику. Они звонят претенденту и сообщают о необходимости еще раз провести некоторые тесты на физическую выносливость и о том, что сделать это нужно уже завтра. «На самом деле это просто проверка. Проверка на то, готовы ли они расстроить все свои планы, чтобы стать одним из нас», – говорит планетолог Ральф Харви. Участники программы поиска метеоритов в Антарктике ANSMET время от времени подают заявки на должность астронавта. (Антарктида – очень близкий аналог космоса, и считается, что те, кто может приспособиться к ее условиям, психологически готовы к изоляции и ограничениям космического полета.) И не так давно Харви позвонили по поводу одного из его подопечных. «Сказали, что завтра у него первый полет на Т-38 и они хотели бы, чтобы я там присутствовал как наблюдатель и давал оценку его действиям. Я, конечно, согласился, но знал, что мое присутствие им не понадобится: они просто хотели проверить уровень моей уверенности в кандидате».
Еще одной причиной проверки поведения астронавтов в стрессовой ситуации является ограниченный выбор занятий на борту корабля. «Скажем, поход в магазин, – говорит Тачибана, – вы себе позволить не можете». Или спиртное. «Или понежиться в ванной», – добавляет Кумико Танабле. Он специалист по связям с общественностью, так что, думаю, в ванной поваляться он любит.
Принесли обед, и все десять испытуемых встали, чтобы открыть контейнеры и расставить тарелки. Затем они снова сели за стол, но никто не взял в руки палочки. Можно подумать, они чего-то боятся: если я начну есть первым, будет это означать, что я лидер по натуре или что я просто нетерпелив и избалован? Участник А, врач, находит идеальное решение. «Bon appetit», – говорит он всем присутствующим и берет палочки. Так же поступают и остальные, но положить еду в рот не спешит никто. Хитрецы! Я все же поставлю на участника под буквой А.
Со времени расцвета эпохи исследования космоса изменилось еще что-то. Экипажи шаттлов и орбитальных лабораторий в два или три раза больше команд «Меркурия», «Джемини» и «Аполлона», а полеты исчисляются не днями, а неделями и месяцами. Это ведет к тому, что список необходимых астронавту качеств тоже изменился. Теперь это должны быть люди, умеющие ладить с окружающими. Все в том же списке необходимых, по мнению НАСА, астронавту качеств находим «умение относиться к окружающим с пониманием, уважением и сочувствием; адаптивность, гибкость, справедливость; чувство юмора; умение строить прочные и доверительные межличностные отношения». Современному космическому агентству не нужны отчаянная смелость или бравада. Им требуется Ричард Гир из фильма «Ночь в Роданте»[3]. Следует обладать умеренной уверенностью в себе и «здоровым» азартом. Как справедливо отметила один из первых психиатров НАСА Патрисия Санти, «кто захочет работать рядом с самовлюбленным, заносчивым и бесчувственным человеком?».
Японцы идеально подходят для жизни на космической станции. Им не привыкать к тесноте и отсутствию личной свободы. Они легче и компактнее, нежели среднестатистический американец. И что, возможно, еще важнее, они воспитаны быть вежливыми и держать свои эмоции при себе. Моя переводчица Саюри, например, настолько тактична, что никогда не сдаст в кафетерии кружку, не стерев с нее предварительно следы помады, объясняя это советом своих родителей: не надо волновать спокойную гладь пруда. «Быть астронавтом – значит ежедневно быть в напряжении», – заметила она. «Да, из них получатся отличные астронавты», – согласился со мной Роджер Крауч, член экипажа космического шаттла, с которым я переписывалась во время моего пребывания в Японии.
Японцы идеально подходят для жизни на космической станции. Им не привыкать к тесноте и отсутствию личной свободы. Они легче и компактнее, нежели среднестатистический американец. И что, возможно, еще важнее, они воспитаны быть вежливыми и держать свои эмоции при себе. Моя переводчица Саюри, например, настолько тактична, что никогда не сдаст в кафетерии кружку, не стерев с нее предварительно следы помады, объясняя это советом своих родителей: не надо волновать спокойную гладь пруда. «Быть астронавтом – значит ежедневно быть в напряжении», – заметила она. «Да, из них получатся отличные астронавты», – согласился со мной Роджер Крауч, член экипажа космического шаттла, с которым я переписывалась во время моего пребывания в Японии.
Я продолжила развивать свою теорию с Тачибаной. Мы спустились в фойе, чтобы поговорить, и присели на низкие скамеечки. На стенах над нами висели портреты астронавтов корпуса JAXA. «Все, что вы говорите, верно, – ответил он мне, а его коленка подпрыгивала то вверх, то вниз. (Его начальник как-то рассказал мне, что дергающаяся нога Тачибаны – нечто вроде сигнала опасности во время интервью с будущими астронавтами. Впрочем, как и неудачная попытка наладить зрительный контакт. Так что до конца разговора мы с его начальником смотрели исключительно друг на друга.) – Мы, японцы, склонны подавлять эмоции и изо всех сил стремимся к сотрудничеству, адаптации. Мне даже кажется, что некоторые из наших астронавтов ведут себя слишком уж хорошо». Нельзя в течение долгого времени совершенно подавлять свои эмоции. Рано или поздно все равно взорвешься, пусть и где-то в глубине души. По словам Тачибаны, «большинство японцев склонны скорее к депрессиям, нежели истерикам». К счастью, астронавты JAXA уже несколько лет тренируются вместе с астронавтами НАСА, и за это время они стали куда решительнее и больше похожими на американцев.
В предыдущей группе претендентов был человек, которого удалили за то, что он выказал чересчур много раздражения. А еще другого – за то, что он, наоборот, был слишком спокоен, а значит, пассивен. Тачибана и Инои ищут ту самую «золотую середину». Прекрасным примером этого идеала мне показалась астронавт НАСА Пегги Уитсон. Недавно я слышала, как кто-то из НАСА сказал ей, что не может найти фотографии, которые недавно сделали члены ее команды. Если бы я потратила все утро на то, чтобы сделать пару снимков, а некто их просто засунул куда-то, я бы сказала: глаза разуй и поищи получше. А Уитсон ответила: «Не проблема. Сделаем новые».
Что еще должно отсутствовать у хорошего астронавта?
«Храп, – говорит Тачибана. – Если он слишком сильный, вас удалят из списка претендентов. Это мешает спать другим».
По данным ежедневной газеты «Янцзы ивнинг пост», медицинское обследование китайских астронавтов исключает кандидатов с неприятным запахом изо рта. И не из-за опасности возникновения заболевания десен, но, как сказал один из медицинских сотрудников, проводящих осмотр, Ши Бинг Бинг, «в стесненном пространстве неприятный запах изо рта будет беспокоить других членов команды».
Обед закончился, и теперь два – уже три, подождите, четверо! – испытуемых вытирают стол. Мне все это напоминает одну из тех ручных моек машин, где небольшая армия работников с салфетками в руках, двигаясь по кругу, протирают ваше авто до блеска. А вот посуду мыть не надо. По инструкции, грязные тарелки и прочая утварь помещаются обратно в пластиковый контейнер с идентификационными буквами каждого претендента, а сам контейнер – в «шлюзовую камеру». Чего испытуемые не знают, так это того, что грязная посуда ставится затем на тележку и едет на «фотосессию». В конце эти фотографии, так же как и оригами, будут изучать психиатры и психологи. Я видела снимок посуды, оставшейся после вчерашнего ужина. Ассистент фотографа открывал каждый контейнер и держал карточку с буквой претендента и датой так, словно он находился на месте преступления, и полиция делала его фото анфас.
Инои не уверен в действенности такой проверки: «И что нам это даст?» G отбросил морские водоросли из супа мисо, а С не съел кожицу цыпленка. Е съел только половину порции супа и все маринованные овощи. Мой любимчик А съел все и поставил посуду в контейнер точно в таком виде, в котором и получил ее.
«Посмотрите на G-сан! – воскликнул фотограф (японское «сан» – нечто вроде американского «мистер») и поднял тарелку от маринованных огурцов, которая стояла поверх обеденной. – Он спрятал кожицу!»
Не уверена, что до конца понимаю необходимость съедать все и составлять грязную посуду. Чистота в ограниченном пространстве, конечно, важна, но мне кажется, здесь все не так просто.
Если я покажу какому-нибудь незнакомцу список мероприятий, за которыми я наблюдала на протяжении этих нескольких дней, и попрошу догадаться, где я была, сомневаюсь, что «космическое агентство» будет вообще названо. Скорее всего, он ответит «начальная школа»: кроме оригами, на этой неделе проводились тесты с конструктором ЛЕГО (нужно было собрать робота) и цветными карандашами (претендентам следовало сделать рисунок на тему «Я и мои коллеги») – все для определения психического состояния участников отбора.
Прямо сейчас на мониторе виден конкурсант Н. Он обращается к своим коллегам и камерам. Это называется «презентацией своих достоинств». Я ожидала чего-то вроде рассказа о себе, перечисления сильных сторон характера и профессиональных умений. Но эта «презентация» больше похожа на шоу талантов: С пел песни на четырех языках, а D сделал 40 отжиманий за тридцать секунд.
В довершение всей этой атмосферы пришкольного участка на всех соревнующихся были надеты передники, которые носят дети во время физкультуры, чтобы не потерять своей команды. Ну а у участников соревнования на передничках нашиты их идентификационные буквы (для наблюдателей, конечно же).
Освещение было плохим, и камера редко наезжала, чтобы зафиксировать лица, так что оказалось довольно сложно определить, кто выступает в данный момент. Перед каждым выходом человека в передничке все наклонялись над мониторами и перешептывались с соседями: «Кто это? Е-сан?» – «Я думаю, это J-сан». – «Нет, J-сан там, в полосатом».
Н заявил, что может ездить на велосипеде без рук. Он сложил руки и прижался губами к сомкнутым большим пальцам рук. После нескольких неудачных попыток ему все же удалось воспроизвести тихий, банальный и немузыкальный свист. «Ну, да. Я не такой талантливый, как ты», – угрюмо сказал он В, который рассказывал нам о чемпионате по бадминтону, который недавно выиграла его команда, а затем снял шорты, чтобы похвастаться мускулистыми ногами.
Н сел на место, а F вышел вперед. Он один из трех пилотов в группе. «Пилот должен быть общительным», – заявил он. И тут презентация приняла совсем уж неожиданный поворот. F рассказал нам, что часто выпивает с друзьями: «Мы ходим в места, где можно развлечься в обществе девушек. Это помогает нам в общении и ломает лед официальных отношений». F широко раскрыл рот. Кажется, он делает что-то со своим языком…
Психиатры еще сильнее потянулись к мониторам. Брови Саюри поползли вверх. «Я делаю это для девушек», – говорит F. Инои увеличивает изображение камеры: язык F закручен дважды и теперь напоминает пару блинчиков. «Я считаю, это растопит любой лед», – заключает F.
А вот и мой любимчик А. Он говорит, что собирается продемонстрировать технику айкидо, и просит добровольца помочь ему. Встает D. Его передничек слегка сполз с плеча, прямо как лямка бюстгальтера. А рассказывает, что, когда он учился в колледже, студенты младших курсов напивались до такой степени, что не могли пошевелиться, так что ему приходилось выкручивать им руки, чтобы помочь подняться. Он хватает D за запястье, D взвизгивает, и все смеются.
«Они прямо как мальчишки из одного студенческого братства», – говорю я Саюри, а ей приходится объяснять сидящему рядом Тачибана, что такое «студенческое братство».
«Честно говоря, астронавты действительно похожи на студентов колледжа, – замечает Тачибана. – Им ставят оценки, они сами принимают решения. А выйти в космос – это как поступить в очень небольшую, очень элитную закрытую военную школу. Правда, вместо сержантов и декана здесь менеджеры. Это нелегкий труд, и лучше неукоснительно следовать правилам: не обсуждать других астронавтов, не сквернословить[4] и никогда не жаловаться. Как и в армии, непокорным объясняют, что к чему, или просто отсылают прочь».
Идеальным астронавтом всегда был исключительно целеустремленный взрослый человек, который выбирает направление и следует правилам как исключительно воспитанный ребенок. Япония – просто кладезь таких людей. Здесь никто не переходит дорогу в неположенном месте и не разбрасывает мусор. Здесь принято повиноваться старшим и вышестоящим. Когда я летела в Японию, моя соседка в самолете рассказала мне, что мать запрещала ей прокалывать уши вплоть до 37 лет, когда она наконец-таки набралась смелости сделать это несмотря ни на что. «Я еще только учусь отстаивать свое мнение», – сказала она. Моей соседке было на тот момент 47 лет, ее матери – 86.