"А что, в этом что-то есть!" - воскликнул комик, еще внимательнее разглядывая Венди и Кейт. "Фи, Боб Хоуп", - седая дама, увешанная бриллиантами, позеленела от негодования. "А что, это даже пикантно, капризно возразил комик. - Я хочу познакомиться с ними... поближе".
Уже в одиннадцатом часу Беатриса подвела к Раджану невысокого, плотного мужчину лет сорока пяти, подстриженного под бобрик. "Знакомьтесь, господа. Вам есть о чем поговорить". Она едва успела закончить фразу, как ее бесцеремонно увлек за собой Боб Хоуп. При этом он строил свои знаменитые хоуповские гримасы и жарко дышал ей в ухо: "А что, представьте меня, дорогая, этим двум милым лесбияночкам! мой эскорт взбунтовался. А сам я не могу. Джентльменский кодекс воспрещает". Збигнев Бжезинский, - бобрик качнулся к Раджану, от улыбки лицо под ним сморщилось в печеное яблоко, из которого странным наростом торчал белый нос. "Кукиш, один большой ехидный кукиш", - глядя на это лицо, внутренне усмехнулся Раджан и тоже представился. "Индепендент геральд"? - переспросил американец, и лицо его на секунду приняло какое-то хищное выражение. И тут же вновь собралось в улыбке: "Я, знаете ли, заведую кафедрой в Колумбийском университете..." "Как же, как же - кафедрой проблем коммунизма", - вежливо вставил Раджан. "Да, именно. Ученые нашей кафедры анализируют все заметные выступления мировой прессы по нашему профилю. Получается, заочно я с вами давно знаком". "И я - с вами. Вы - отец теории технотронной эры. Занимательно, хотя и... спорно". "А меня? Меня вы знаете, молодой человек?" - вальяжный баритон прозвучал откуда-то сзади. Раджан обернулся и увидел рядом с собой высокого, широкоплечего старика, одетого в модный спортивный костюм, лысого, румяного, с франтоватыми седыми усиками. "Джозеф Морсоу", похлопал старика по плечу Бжезинский.
Впрочем, Раджан и без того узнал знаменитого журналиста. Морсоу не раз бывал в Индии, газеты публиковали его фото, карикатуры и шаржи на него.
- Господин Раджан в большом восторге от русских, - Бжезинский улыбнулся одной лишь прорезью рта.
- Действительно? - Морсоу рассматривал индийца откровенно, дружелюбно. - Он еще совсем молод. Через симпатии к "красным" в молодости проходят все. Своего рода психологическая корь. Пройдет.
- Меня Господь уберег от этой злокозненной "кори", Бжезинский нахмурился.
- Вы исключение, - Морсоу сделал глоток из своего стакана. Счастливое или напротив - вот в чем вопрос.
- Господин Раджан, - Бжезинский тоже отпил немного мангового сока ("Извините, абсолютный трезвенник!"), - насколько помнится по аннотации к вашим статьям, вы из очень состоятельной семьи?
- У вас отличная память.
- Благодарю. Что вас привлекает в идеологии русских?
- То, что ее главный предмет - счастье для каждого.
- Разве предмет западных идеологий иной? И разве не мы создали общество изобилия, пока русские кормят свою полуголодную страну сладкими сказками о завтрашнем рае и ежегодно закупают на Западе хлеб, мясо, масло, ширпотреб?
- Но они вынесли тяжесть, главную тяжесть самой страшной из войн. Все было разрушено, убит цвет нации - двадцать миллионов...
- Дорогой мистер Раджан, - Морроу примирительно поднял руку, призывая положить конец спору. - У нас много, очень много недостатков. Но у нас есть одно величайшее достоинство, которое мы считаем вершиной всех достижений человечества абсолютная свобода индивидуума! Вы, как я понял из слов Беаты (между прочим, мы оба - Збигнев и я - нянчили ее еще в детстве), приехали в эту страну только что. Поживите, осмотритесь, постарайтесь понять нас, нашу культуру, наши устои. И знаете что? - он на мгновенье задумался, словно высчитывая что-то в уме. - Ровно через год встретимся и продолжим эти Великие Дебаты. Надеюсь, и аргументы ваши - простите меня за резкость будут не столь наивными и избитыми, и...
- Раджан! - сквозь скрежет музыки и гул голосов прорвался к ним возглас Беатрисы. - Иди сюда!
- Иду! Извините, господа. Я согласен - через год! - Раджан проговорил это уже на ходу.
- Ты, Збигнев, хоть и университетский муж, а практическую педагогику, насколько я понимаю, явно недооцениваешь, проговорил, глядя вслед Раджану, Морсоу.
- Он - типичный выродок. Да, да, выродок! - воскликнул Бжезинский. Отец - богатейший человек Индии. А сын братается с международным пролетариатом. Сучий сын!
- Ты, кажется, забыл, что он любит дочь Джерри Парсела.
- И она его, кажется.
- И она его. Тем более, нам с тобой будет очень неловко, если через год он будет нести ту же коммунистическую чушь.
Неловко перед Джерри.
- Год - большой, очень большой отрезок времени. За один единственный день преспокойно исчезали иные цивилизации, улыбнулся Бжезинский. Цивилизации!
Беатриса стояла у самой входной двери. Когда Раджан пересек, наконец, всю гостиную, протискиваясь между оживленно беседующими, лавируя между самозабвенно танцующими, он увидел мужчину и женщину. Они, видимо, только что пришли. Мужчина держал шляпу в руках, улыбался, женщина снимала легкий летний плащ.
- Раджан, - Беатриса повесила шляпу и плащ на вешалку, моя очаровательная мачеха и...
- Синьор Ричард Маркетти, - вставила Рейчел. - Секретарь мистера Парсела. Разумеется, один из новеньких. А меня зовите Рейчел, ладно? - и она поцеловала Беатрису в щеку.
- Что папа? Он обещал тоже заехать, - Беатриса обняла Рейчел.
- Ему пришлось вновь срочно вылететь в Вашингтон. Звонили от Джона Кеннеди. Джерри просил извиниться за него. Обещал компенсировать все семейной поездкой в Калифорнию. Он сам завтра тебе об этом проекте расскажет.
- Пойдем к бару, - Беатриса потянула за собой вновь прибывших гостей. Она никак не могла определить свое отношение к Рейчел. Ей импонировали простота и сердечность молодой мачехи. Правда, когда она вспоминала мать, ее почти всегда охватывало чувство неловкости за отца. Как он, с его умом, эрудицией, вкусом, мог остановить свой выбор на этой славненькой простушке? За маму были Моцарт и Гайдн, Бетховен и Григ, она знала их музыку наизусть; за нее были Сервантес и Данте, Шиллер и Гюго, которых она читала в оригинале; а как она любила "блуждать" по истории Древнего Египта, философии Германии девятнадцатого века, живописи России и Франции начала двадцатого! неужели все объяснялось сакраментально просто - молодостью Рейчел? Нет, и еще раз нет, и еще тысячу раз нет! Отец - натура сложная, противоречивая, непредсказуемая. Он может быть циником из циников. Подумаешь - молодость! При желании он мог бы купить тысячи девиц красивее и моложе Рейчел. Значит, есть в ней какая-то тайна. Какая? Если бы не эти сомнения Беатрисы, они давно бы уже стали подругами. Рейчел так этого хотела. Но сомнения были. И еще была память о матери, которую, как казалось Беатрисе, Рейчел чем-то омрачила. Ни разу Беатриса не подумала, что это могла быть естественная дочерняя ревность к отцу. Между нею и отцом встала чужая женщина. И Беатриса пыталась понять - не всегда бывая объективной - в чем заключалась сила этой женщины. Это был тот сложный замок, за которым таилась ее возможная будущая дружба с Рейчел.
Сейчас Беатрисе не понравилось, что Рейчел появилась у нее с этим Маркетти. Ничего особенного, разумеется. Но появление на людях с мужчиной, пусть секретарем ее мужа, но молодым, смазливым - что это? Глупость или вызов? Когда они пошли танцевать, Беатриса даже вспыхнула от негодования. Однако держала себя в руках, болтала внешне беззаботно, пила, смеялась. А Маркетти во время танца, сквозь свою обычную улыбку, едва слышно спрашивал Рейчел: "Миссис Парсел, я надеюсь, мистер Парсел знает, что возлюбленный мисс Парсел - черный? Конечно, это абсолютно не мое дело. Но есть право отца знать. И он не просто отец, он мой босс. "Он и мой босс, - смеялась Рейчел. - Джерри знает, что Раджан черный. Он хорошо знает его отца. Мой муж - убежденный либерал. И смотрит сквозь пальцы на эту связь". "В данном случае, - заметил Маркетти, его либерализм может обернуться многими неприятностями"."Согласна, - кивнула Рейчел. - Но Джерри надеется, что Беатриса образумится. Несмотря на то, что отец Раджана богат как сам Парсел, всем, я уверена, всем ясно, как божий день, что брачный союз здесь исключается". "Может быть, всем, кроме Беатрисы и Раджана", - Маркетти, казалось, говорил эти слова печально, сквозь свою приклеенную приятную улыбку...
Их ужин в чикагском пресс-клубе подходил к концу. Уже был подан сыр, и Раджан знаком попросил официанта принести счет. Уже было принято решение остаток вечера провести в клубе любителей изящной словесности. Беатриса раскрыла сумочку и, глядя в зеркальце, поправляла волосы, Ей были видны два центральных ряд столиков. Все заполнены. Люди малознакомые.
Жуют. Пьют. Смеются. Возмущаются. Жестикулируют. Вдруг она резко обернулась, стала пристально вглядываться в двух мужчин, поднимавшихся в это время со своих стульев.
- Ты знаешь, мне кажется, я вижу одного из твоих старых друзей. И как раз того, кого я меньше всего ожидала встретить именно здесь.
Сейчас Беатрисе не понравилось, что Рейчел появилась у нее с этим Маркетти. Ничего особенного, разумеется. Но появление на людях с мужчиной, пусть секретарем ее мужа, но молодым, смазливым - что это? Глупость или вызов? Когда они пошли танцевать, Беатриса даже вспыхнула от негодования. Однако держала себя в руках, болтала внешне беззаботно, пила, смеялась. А Маркетти во время танца, сквозь свою обычную улыбку, едва слышно спрашивал Рейчел: "Миссис Парсел, я надеюсь, мистер Парсел знает, что возлюбленный мисс Парсел - черный? Конечно, это абсолютно не мое дело. Но есть право отца знать. И он не просто отец, он мой босс. "Он и мой босс, - смеялась Рейчел. - Джерри знает, что Раджан черный. Он хорошо знает его отца. Мой муж - убежденный либерал. И смотрит сквозь пальцы на эту связь". "В данном случае, - заметил Маркетти, его либерализм может обернуться многими неприятностями"."Согласна, - кивнула Рейчел. - Но Джерри надеется, что Беатриса образумится. Несмотря на то, что отец Раджана богат как сам Парсел, всем, я уверена, всем ясно, как божий день, что брачный союз здесь исключается". "Может быть, всем, кроме Беатрисы и Раджана", - Маркетти, казалось, говорил эти слова печально, сквозь свою приклеенную приятную улыбку...
Их ужин в чикагском пресс-клубе подходил к концу. Уже был подан сыр, и Раджан знаком попросил официанта принести счет. Уже было принято решение остаток вечера провести в клубе любителей изящной словесности. Беатриса раскрыла сумочку и, глядя в зеркальце, поправляла волосы, Ей были видны два центральных ряд столиков. Все заполнены. Люди малознакомые.
Жуют. Пьют. Смеются. Возмущаются. Жестикулируют. Вдруг она резко обернулась, стала пристально вглядываться в двух мужчин, поднимавшихся в это время со своих стульев.
- Ты знаешь, мне кажется, я вижу одного из твоих старых друзей. И как раз того, кого я меньше всего ожидала встретить именно здесь.
Думая, что Беатриса его разыгрывает ("Одного из моих старых друзей? Здесь? Сейчас? Розыгрыш!"), Раджан медленно уложил в бумажник банковскую кредитную карточку, достал сигареты, выбрал одну, закурил. И лишь тогда неспешно повернулся. Взглянул на двух мужчин, шедших уже к выходу. Замер. Даже дышать перестал. Вскочил на ноги. - Вить-ка!!!
Этот крик услышали все, кто находился в пресс-клубе. Услышали, но не поняли. Переглянулись, усмехнулись ("Чудак? Не в себе? Перебрал?) и через секунду вновь занялись каждый своим делом. Понял один, шедший к лифту. не просто понял, узнал голос кричавшего. Почти бегом он вернулся в зал. И вот они стояли, обнимая друг друга - Раджан-младший и Картенев - обмениваясь отрывочными фразами: - Шеф бюро "Индепендент геральд" в Нью-Йорке!
- Первый секретарь советского посольства в Вашингтоне!
- Вопросы политические?
- Нет, пресса.
- Давно?
- Полгода как из Дели. А ты?
- Полгода как из Москвы.
- Господин Раджан-старший в порядке?
- Без перемен. А Аня?
- Через месяц защищается.
- Надо же, где встретились!
- Выходит, земля и вправду маленькая.
В это время в разговор вмешалась Беатриса.
- Помните "троянскую лошадь", господин Картенев? Здравствуйте. И добро пожаловать в мою страну!
- Очень хорошо помню. Добрый вечер. Спасибо.
Мужчина, сопровождавший Картенева, был президентом пресс-клуба, и Беатриса рассказала ему о своей встрече с русским в Дели. От столика к столику поползло, что в клубе сегодня обедал "красный русский". Его рассматривали исподтишка, вежливо, нахально, вызывающе. И взгляды были доброжелательные, враждебные, просто любопытные, удивленные, испуганные. И почти ни у кого - индифферентные. Особенно поразил Виктора толстяк, сидевший рядом с хрупкой блондиночкой. Широко раскрыв глаза и прижав ладонь левой руки к лацкану пиджака, правой он приветственно махал вслед уходившему русскому.
"Кто это? Ты не знаешь?" - спросил он у Раджана. "Питер Хьюз из "Чикаго трибюн". Виктор помахал толстяку в ответ. "Раттак перед ним невинный младенец", - закончил Раджан.
В лифте Беатриса поинтересовалась, каковы планы Картенева на вечер. "Честно говоря - никаких, - ответил он. - Просто хотел бы в своем холостяцком гостиничном номере отдохнуть, поваляться на диване. Заказать две-три бутылочки "Шлитц" и через малый экран продолжить знакомство со страной. Разве телевидение - не отражение жизни нации?" "Всего лишь отражение, - сказала Беатриса. - И зачастую осколочное. А мы предлагаем вам окунуться вместе снами в самую гущу жизни, встретить любопытных людей. "Где же это?" "В клубе любителей Изящной Словесности". "Не слышал даже о таком". "Туда крайне ограничен доступ, - вмешался в разговор президент пресс-клуба. - Мне, например, там быть не довелось. Весьма экстраординарный клуб.
Всего пятьдесят членов. Вступительный взнос безумно высок.
Кроме того, за каждый вход - только вход! - взимается триста долларов!" "Мы - гости", - равнодушно сказала Беатриса.
"О-о-о!" - восхищенно протянул президент пресс-клуба.
С озера дул пронизывающий ветер. Мельчайшие капли дождя словно повисли в воздухе и все огни, казалось, размокли, расплылись. Беатриса включила печку и радио и через минуту большой холодный "бьюик" превратился в уютный островок, уверенно бегущий в ночи сквозь мрак и непогоду. Раджан сидел рядом с Беатрисой на переднем сидении, повернувшись к Картеневу. "Такая встреча!" - повторил он несколько раз, сначала восторженно, потом задумчиво. Беатриса молчала. Включив "дворники" на предельную скорость, она с доброй усмешкой (как взрослый - за непослушным ребенком) следила за стареньким "понтиаком", который никак не хотел пропустить ее вперед.
Неожиданно Раджан громко проговорил: - Что же ты, Витя, Индию предал? Говорил: "Моя вторая родина". И вот уже здесь...
Сказано это было с едва заметной горечью укора, и даже добрая дружеская улыбка не смогла его скрыть. Картенев вздрогнул, жаркая волна прокатилась по лицу.
- Индия в моем сердце - на всю жизнь, - ответил он медленно. - Что поделать, такова уж судьба дипломата. Вернулся из Дели, попал на мидовские курсы по усовершенствованию. Сразу после них предложили ехать в Штаты.
Он помолчал. И с легкой ехидцей сказал: - Однако, я вижу еще двух отступников. Трое в одном "бьюике", не считая прочих. не слишком ли много?
- Да, многовато, - согласился Раджан. - И у каждого свои причины.
- У меня - самая веская, - нарушила свое молчание Беатриса. - Я вернулась домой.
- Самая веская, пожалуй, у меня, - задумчиво сказал Раджан, нежно коснулся рукой плеча девушки. Наступившее молчание прерывалось трансляцией бурной процедуры вручения ежегодных премий Оскара.
- А что вас привело сейчас в Чикаго, мистер Картенев? Беатриса лукаво улыбнулась, словно она уличила непоседливого школьника в забавной шалости. - Надеюсь, это не секрет? Ведь вы же не являетесь агентом КГБ, не так ли?
- Виктор, ты, конечно, понимаешь,что мисс Парсел шутит насчет агента? - поспешил вмешаться в разговор Раджан.
- Я и шутя и всерьез, - продолжала улыбаться Беатриса.
- Человеку, не понимающему шуток, в наш век перегрузок и перенапряжений просто не выжить, - спокойно ответил Виктор. По секрету могу сообщить, что у меня в каждом кармане сидит по два агента. Итого, - он понизил голос, пересчитал карманы брюк и пиджака, - 16 агентов. Целый взвод. Теперь о цели моего визита в Чикаго. Недели две тому назад я написал письмо редактору чикагской газеты, в котором пытался опровергнуть ее домыслы о системе советского образования. Письмо было опубликовано. После этого один из ведущих тележурналистов Чикаго пригласил меня принять участие в его передаче.
- А мы... - начал было Раджан, но Беатриса его перебила: - А мы решили просто прокатиться. Проветриться. И выбрали Чикаго.
Раджан быстро взглянул на нее и смолк. Он понял, что она не хочет говорить о действительной цели их поездки. Понял это и Картенев. Чтобы сгладить неловкость, Беатриса со смехом объявила: - Можно считать это частью нашего будущего свадебного путешествия.
Она вспомнила, как совсем недавно Тэдди Ласт под большим секретом рассказал ей "горячую" новость. Его приятель, сотрудник ФБР, крепко подвыпив, поведал ему одну из служебных тайн: на Джона Кеннеди готовится покушение, но они располагают пока лишь косвенными данными. Куда ведут следы? Следы ведут и в Даллас, и в Сакраменто, и в Чикаго. Беатриса решила сделать попытку пойти по этим следам самостоятельно. Тэдди сказал, что в Чикаго известен даже адрес. Это Клуб Изящной Словесности. И хотя других данных не было, она решила сначала ехать в Чикаго, взяв в редакции командировку для написания серии репортажей о чикагских трущобах. Раджан вызвался ее сопровождать. "Русскому, да еще из посольства, знать об истинной причине, позвавшей нас в путь, незачем", - Беатриса бросила взгляд в зеркальце на Картенева. Виктор бесстрастно смотрел в окно.
Он вспоминал свой недавний разговор с тележурналистом, который пригласил его в Чикаго. Пригласил - и Виктору было известно об этом потому, что был не рядовым служащим, а совладельцем газетно-телевизионного синдиката.