– А втык получим все равно…
– Значит, не пойдем?
– Издеваешься?!
Солнце садилось так быстро, будто специально поторапливало: «Хватит торчать в лагере! Может быть, с тетей что-то случилось! Вон как темно уже, а она, между прочим, с утра уезжала…»
Сашка посадил на плечо Толстого (Ленка дойдет сама) и молча стал карабкаться на гору. На дорогу выйдем, а там решим – в деревню или сразу пешком до города, искать на дороге заглохший тетин «жигуль».
– Погоди, фонарик захвачу! – Иногда и Ленке приходят в голову ценные мысли.
Она быстро сбегала в палатку, вернулась, с удовольствием констатировала:
– Влетит нам!
Тонкий был с ней согласен. Ленка включила фонарик: тетин, дальнобойный, сразу осветила самую макушку горы.
– Выключи, не стемнело же еще!
Да, она опять валяла дурака.
Тонкий угрюмо карабкался на гору. Муторно как-то лето кончается! Он, когда каникулы начались, разве об этом мечтал? У Сашки, если хотите знать, на каникулы были свои планы. Так, ничего наполеновского, но…
1. Вдоволь нарисоваться пейзажей. Много-много, и чтобы из разных концов России и ближнего зарубежья. Ну хорошо, хотя бы не в своем районе Москвы, а то он уже весь прорисован вдоль и поперек.
2. Насмотреться телека так, чтобы хватило на весь год (а то потом уроки, бабушка с домашними поручениями…Некогда, в общем, будет).
3. Накупаться и назагораться (это, пожалуй, единственное, что уже выполнено, так что хватит на несколько лет вперед)
4. Отдохнуть от Ленки. Вам смешно, а этот пункт включался в план летних каникул не первый год, и еще ни разу не был выполнен.
Вот так. Хотел человек на каникулах отдохнуть, скромно, без притязаний. Мог бы на дачу съездить к дедушке Пете (Ленка бы не поехала с ним, не любит она дачу). Там пейзажи!.. Лафа. И баня есть, настоящая. Мог бы сгонять в тур хоть по Золотому кольцу или отправить туда одну Ленку, а сам – отдохнуть в городе…
А что получил?! Горы, камни, бессмертник. Мыльный камень, после которого надо мыться с мылом; палатку, которую так и не научился ставить; котелок, который сегодня отдраили, а уже завтра он снова обретет свой нормальный закопченный цвет. Над костром же болтается, е-мое! Дикий, нелепый отдых в компании тети и пещерных жителей. Жалкое зрелище, отстойные каникулы. Бессмертник коленки царапает, тетю где-то носит.
Байкеры с их саблезубым гоминидом правы, по крайней мере, в одном: люди-то здесь действительно пропадают! Вчера Ленка, сегодня – тетя.
Гора кончилась, и ребята вышли на дорогу. Коленки по привычке подгибались – хотели карабкаться вверх, а не идти прямо. В подошвы впивались сотни невидимых иголочек, асфальтированная дорога после горы – это что-то. Цикады понемногу запевали: «Темнеет, темнеет, темнеет». И ни одной машины на сто метров вперед (дальше поворот, за ним не видно).
Ленка чуть отстала и подвывала сзади:
– Может, кто нас подвезет?
– Угу. Как только появится машина, сразу голосуй. Все равно, в какую сторону, Земля круглая.
– Издеваешься?!
– Ничуть. Покажи хоть одну машину.
Ленка картинно вздохнула. Толстый у Сашки на плече покачивался в такт хозяйским шагам. Тонкий шел и наслаждался тишиной. Если, конечно, это тишина: далеко внизу шумело море, а справа – поле, тоже шумело. На поле ничего не росло. В смысле, ничего съедобного, трава по пояс и выше – все. Зато шумит, погромче моря, потому что ближе. А совсем близко, за самой спиной, вот буквально над ухом – тоже звуки природы:
– Сынки, бутылочки не выкидывайте!
Тонкий сперва решил, что ему послышалось. Они идут втроем с Ленкой и Толстым. При всем желании их нельзя назвать: «Сынки!». На «Сынка» здесь тянет только Тонкий, Ленка, понятно, на «Дочку», а Толстый – на «Уй, нечисть!», «Мама!» или, на худой конец: «Уберите собаку!» (был такой случай). Это во-первых, а во-вторых, никаких «бутылочек» у ребят и в помине нет.
Но голос за спиной был настойчив:
– Сынки!
Тонкий обернулся и никого не увидел. Точнее, увидел Ленку, которая напряженно выглядывала на дороге того же хозяина голоса.
– Слышала?
– Ага. Это в траве, Сань!
И правда: голос доносился со стороны поля, и за высокой травой не было видно ни его обладателя, ни «сынков». Зато как слышно!..
– Папаша, блин! – ответил молодой басок. – Нигде от вас не спрячешься!
– Такая профессия! – самодовольно ответил местный бомж и, судя по бряканью, убрал в кошелку вожделенную «бутылочку».
– Напугал, дед! Держи. – Третий голос принадлежал девчонке. Все-таки бомж оказался близорукий и вполне мог обозвать «Сынками» и Тонкого с Ленкой и Толстым.
Совсем рядом забрякала стеклотара, и близорукий бомж выбрался из травы наперерез Тонкому. В авоське его брякали бутылки и полупустая банка баклажановой икры с торчащей ложкой. Выбрался, остановился, придирчиво оглядел компанию, должно быть, на предмет наличия бутылок, разочарованно вздохнул и выдал:
– А вы что здесь так поздно делаете, молодые люди?
Вопрос был не из тех, с каких начинается приятное знакомство. Да и что приятного в знакомстве с тем, кто, даже имея море под боком, не любит мыться. Впрочем, бомж на то и бомж, чтобы везде ходить, все знать…
– Мы тетю ищем, – опередила Тонкого Ленка. – Поехала с утра в деревню, до сих пор нет. У нее «Жигули»…
Бомж понимающе кивнул и назидательно поднял палец:
– Тетя за рулем – это катастрофа!
Если бы спросили Тонкого, он бы сказал, что тетя Муза – сама по себе катастрофа, а за рулем у нее хотя бы руки-ноги заняты. Но бомж не спрашивал, он уже был готов углубиться в свои бесценные воспоминания:
– Вот в мое время тети…
– Так! – оборвала Ленка. – Вы ее видели?
– Обидеть художника может каждый, – пафосно заметил бомж. Не понятно к чему, это он? – Ты бы хоть послушала умного человека…
«Который бутылки собирает», – хотел сказать Тонкий, но поиски тети были важнее:
– Видели или нет?
Бомж обиженно пожал плечами и махнул рукой куда-то вверх или вперед:
– Там «жигуль» стоит с утра. Может, ее, откуда я знаю!
Ленка бросила: «Спасибо» и потянула Тонкого вперед по дороге. Да он и не сопротивлялся. Если «Жигуль» стоит с утра, то, может, и правда, тетин. Поехала и заглохла. Обратно идти пешком с пятидесятилитровой канистрой воды старшему оперуполномоченному, может, и не слабо, просто не такая она дура. Она лучше наймет кого-нибудь из деревни машину починить или хоть воду дотащить. То и другое требует времени…
Дорога убегала из-под кроссовок, трава шумела, пытаясь перешуметь море. Вот и поворот, вот и «жигуль». Тетин! Только тети внутри, понятно, нет. А снаружи ее непонятно, где искать. Тонкий затормозил, едва не врезавшись в Ленкину спину (Ленка добежала первой и стояла уже целую секунду, рассматривая пустую машину).
– И? – Она посмотрела на Тонкого, как на гида, заведшего группу туристов в лабиринт или пустыню: «Вот мы и пришли, господа, сейчас будем выбираться, не знаю, как».
– Что «и»? – передразнил Тонкий. – Машина здесь, значит, тетя рядом. В деревне, скорее всего.
– Ага, молочка попить решила, пока мы ее ищем!
Тонкий обозлился:
– Она отправлялась в деревню за водой. И если до сих пор не подошла к машине, значит, там в деревне и тусуется. У тебя есть другие варианты?
Ленка пожала плечами и молча кивнула куда-то на асфальт. Тонкий глянул: опа! Из-под машины торчала пара ног. Явно не тетиных: у тети нет таких огромных кирзовых сапог и штанов, настолько грязных, что это видно даже в темноте. Расслышав, наконец, голоса, ноги синхронно замерли, потом вопросительно поводили носами сапог и неоригинально поинтересовались:
– Чего надо?
Голос был точно не тетин. Тонкий подумал о деревенской преступности, а заодно о необязательности и грубости людей, носящих кирзовые сапоги. Потому что в такой ситуации вообще трудно думать о чем-то позитивном. Хотя… Он присел на корточки (лица подмашинного человека все равно не было видно) и серьезно спросил:
– Хозяйка где?
– Так в деревне! – Оскорбился правый сапог. – Тут работы, небось, до утра, что ж она всю ночь на травке сидеть будет?! Не-ет, брат, – включился левый сапог, назидательно кивая носом в сторону Ленки, – она сидит у меня дома и гоняет чаи с сыновьями. Можете посмотреть. – С сомнением добавил правый: – Мы в третьем доме живем.
– Спасибо! – вскочила Ленка.
– Да! – хором крикнули сапоги. – Петруху там старшего пните, чтобы шел мне помогать с фонариком. Не видно ж ни черта!
Тонкий подумал, что это, вообще, странная идея: чинить машину прямо на дороге, вместо того, чтобы перегнать в теплый освещенный гараж. Но как только Ленка потянула его в деревню, через поле, по кочкам, глине и траве, ямам и ухабам, сообразил: на колесах тут, может, и проедешь, но сломанную машину толкать будешь до утра. Вот сапоги и решили сэкономить время – чинят прямо на дороге. Хотя, что мешает взять машину на буксир?..
Пока Тонкий рассуждал, его два раза уронили в яму, раза четыре – в глину и разок обругали просто так, чтобы не отставал. В конце концов, ему это надоело, он вырвал руку и, проворчав «отпусти», сам пошел вперед. Но сестра и не думала идти следом (шуршания травы за спиной не было слышно).
– Ну и куда тебя несет?
Тонкий обернулся. Ленка стояла у него за спиной, с видом занудной училки, скрестив руки на груди.
– Впереди никакой деревни нет, трава одна. Не видишь, что ли?
Честно говоря, Тонкий не видел. Ни впереди, ни справа, ни слева. Не поймешь, вообще, где они, кругом одна высокая трава.
– Хорошо, где, по-твоему, деревня есть?
Ленка хмыкнула и беззаботно ответила:
– Не знаю. По-моему, мы заблудились.
Паниковать было рано. Зато самое время было покрутить пальцем у виска, отобрать у сестры фонарик и включить. Не дождетесь, чтобы начинающий оперативник Александр Уткин заблудился в траве! Вот сейчас…
Луч фонаря бил далеко, Тонкий сразу увидел стену высокой травы впереди и деревенские домики чуть левее. Услышал:
– Уй-е! – Близко, буквально над ухом. Чуть впереди что-то прошуршало в траве и стало тихо. Ленка захихикала:
– Вспугнули кого-то…
– Угу. Вон деревня, пошли, Сусанин. – Тонкий первый пошел в сторону домов, не выключая фонарика. Конечно, светить по кустам и траве – не самое благородное дело, но Тонкий боялся потерять из виду деревенские домики. А кого вспугнули, того вспугнули. В деревне дощатые сортиры есть.
– Тс-с, – послышалось откуда-то из-под ног. Тонкий чуть на месте не подпрыгнул, но вовремя сообразил, что прячутся от него и Ленки. Прыгать от радости, наверное, не стоит, хотя и приятно, что от тебя прячутся. Любопытно – жуть, но, господа, будем выше этого. Мало ли, какие секретные дела могут быть у людей ночью в траве?! Ленка тронула его за рукав. Тонкий отмахнулся: «Идем». И гордо ступил в яму.
То есть ступил-то он ступил, но не попал. По крайней мере, ногой. Яма из-под ног шустро ушла, ладони наткнулись на твердую землю, а нос – на каблук чьего-то сапога.
Из травы выскочили три фигуры, одна большая и две поменьше, и ломанулись в разные стороны. Ленка взвизгнула, кажется, ее толкнули. Тонкий ойкнул: в спину его больно ужалил уголек брошенной сигареты: ну кто курит среди сухого бессмертника?!
И сразу стало тихо. Болел разбитый нос, кажется, кровь пошла, Ленка молча возилась в траве, наверное, поднималась. Потом осторожно позвала:
– Сань!
– Тут я.
– Что это было?
– Я тебя хотел спросить. Мы кого-то вспугнули, не могу понять кого.
– Парочку, – предположила Ленка.
Тонкий только вздохнул:
– Не видела, что ли?! Там трое!
– А мне показалось – парочка.
«Вот так, господа, и проходит опрос свидетелей, – думал Тонкий. – Одни видят парочку, другие троих мужчин, третьи – группу детского сада на выгуле. И ты думаешь, кому верить: свидетелям, своим глазам, своей интуиции или никому. Обычное дело».
– Пойдем, Лен. – Вздохнул Тонкий, поднимаясь. – Мы уже никогда не узнаем, кто это, и что они здесь такого делали, что убегать пришлось. Наверняка можно сказать, что это была не группа детского сада. Дети окурками не кидаются.
– Окурки разбрасывать нехорошо! – послышалось из травы. Тонкий вздрогнул и обернулся: рядом стоял тот же бомж, который недавно интересовался, что они здесь так поздно делают.
– Я однажды бросил в неположенном месте. – Бомжик поднял папиросный окурок, затушил его носком сапога и бережно спрятал в карман. – В институте когда учился, зашел в туалет, покурить. Я не знал еще, что рядом с туалетом кафедра химии. И что они там в унитазы всякую гадость сливают. Первокурсник был. Не понимал, чего это во всех туалетах курить можно, а в этом – нельзя. Покурил – нормуль. Бросил окурочек в унитаз… Долго потом радовался, что стоял рядом с унитазом, а не сидел…
– Рвануло? – осторожно спросил Тонкий.
– Какой рвануло?! Такой вспышки с фонтаном и салютом я ни до, ни после не видал! Сортир потом ремонтировали. А ты говоришь: «окурок».
Тонкий бросил что-то типа: «Примем к сведению» и потянул Ленку в деревню. Впрочем, успел расслышать:
– Бывайте, молодежь!
Глава VII Ван Ваныч – похититель теть
Найти в темноте третий дом оказалось проще простого: цифры, нарисованные на заборах масляной краской, так и белели в темноте. К тому же, во всех окрестных домах люди давно легли спать, во дворе же третьего дома кипела работа. При свете фонаря над крыльцом мелкий пацан, лет, наверное, девяти бегал туда-сюда по двору, поднося небольшие полешки и оттаскивая наколотые дрова. Знакомая до боли женская фигура эти дрова рубила. Ленка как увидела, так и рванула туда:
– Теть Муз, ты бы хоть позвонила!
Тетя выпрямилась (с топором она выглядела очень солидно, Тонкий побоялся бы вот так запросто подбегать) и поинтересовалась:
– А вы, девушка, мобильник-то зарядили? И если да, то где? Я тоже хочу.
Ленка обескураженно заморгала:
– Здесь можно… В доме наверняка есть розетка.
– Да, но я не знала, что заглохну здесь, поэтому не захватила зарядное устройство. А у моря от электрических скатов телефон не заряжается, даже не проверяй.
– Я и не думала…
Тонкий, наконец, подошел, открыл калитку…
– Федька, здорово!
Федька (тот парень, кого надо благодарить за отдых на кладбище дикарей) подтаскивал тете дрова. Тонкому он только кивнул, типа, страшно занят.
Обсуждать с тетей события минувшего дня не хотелось: и так все понятно. Поехала тетя за водой, да и заглохла. Позвонить неоткуда и некуда, идти пешком за племянниками вообще-то можно, но тетя почему-то не сочла нужным. Вот и осталась в деревне, пока машину не починят. Что тут объяснять? Тонкий только кивнул ей и кинулся помогать Федьке: собрал дровишки, раскиданные у тетиных ног в художественном беспорядке, и потащил в дом. Чуть приоткрыв дверь, он сразу получил ей по лбу, по коленкам и услышал: «ой!», «извините». Из дома в темноту прошмыгнул какой-то пацан. Не Федька – Федька в синей майке, этот – в белой. К тому же Федька вышел следом, открыл дверь нормально, подержал, пока Тонкий входил, и выкрикнул убегающему:
– Тем, ты куда? Отец не разрешает гулять в это время!
– Его нет! – пискнули из темноты.
Федька солидно вздохнул:
– Неслухи. Там положи, в кухне. – Он махнул рукой куда-то в сторону.
Тонкий с дровами прошел, куда показали, вышел из сеней, очутился в коридоре… И опять получил по коленкам, на этот раз – трехколесным велосипедом.
– Би! – требовательно пропищала велосипедистка. Тонкий решил, что лучше посторониться, девчонка на велике была совсем мелкая, лет четырех, может, поменьше. С такими связываться – себе дороже: задавят вместе с дровами.
Под ноги подкатился мячик, Тонкий чуть не споткнулся, но вовремя заметил. Из комнаты выглянул пацан, лет семи, и попросил:
– Дядь, подай мяч!
Тонкий подал, а что делать?
– Спасибо!
– Куда дрова сложить можно? – спросил Сашка исчезающую за дверью спину.
– Туда! – Из комнаты высунулась рука и показала дальше по коридору.
Однако веселая у Федьки семейка! Тонкий от души посочувствовал парню. Тут с одной-то сестрой не знаешь, как ужиться, а у Федьки, похоже, целый детский сад.
– Би! – Под коленки снова ударил велосипед. Во жизнь!
Тонкий дошел до конца коридора, оказался на кухне и понял, что это еще не все. В смысле, не все Федькины братья и сестры. На кухне за маленьким квадратным столом сидели пятеро пацанов разного возраста и играли в «дурака». Самому младшему было лет семь. Он сидел на табуретке, подобрав под себя ноги, и ныл:
– Петруха жульничает!
Парень, лет шестнадцати (наверное, Петруха и есть), сидел с невинной улыбкой и разводил руками:
– Докажи!
По лицу его видно было: жульничает, и еще как, только семилетнему парню не по силам предъявить доказательства, и Петруха беззастенчиво этим пользуется.
Остальные игроки с интересом наблюдали действо. Пацан рассеянно хватал карты на столе, разглядывал и клал назад. Его недоумевающая физиономия кривилась все сильнее с каждой картой и ясно было: сейчас разревется.
– Тебе чего? – Петруха, наконец, заметил Тонкого. Остальные игроки заинтересованно подняли головы. Кроме младшего: этот еще пытался понять, как его надули.
– Дрова куда кинуть? И это… Отец велел тебе подойти с фонариком.
Петруха кивнул Тонкому под ноги. Сашка, наконец, разглядел, что стоит не просто у стены, а у печки, рядом с которой уже свалена небольшая стопка дров. Присел на корточки, положил дровишки. Петруха самодовольно скрестил руки на груди и разглядывал Тонкого сверху вниз. Наконец, неторопливо с расстановкой проговорил:
– Велел – подойду…
Как будто хотел сказать еще: «А тебя не спрошу», – но передумал. При этом он продолжал сидеть, скрестив руки на груди, и пялиться на Тонкого. Типа: «У тебя все?» или «Что еще за Кент к нам пожаловал?» – неприятно, в общем. И в карты этот Петруха жульничает… Нет, Тонкий и сам может пожухлить, если играет с Ленкой или бабушкой. Они тоже не вчера родились: замечают, заставляют переходить, а потом жульничают сами… Ленка еще любит щекотаться в качестве наказания. А Петруха жульничал подло, зная, что мелкий не сможет ни доказать, ни по шее…