Все по науке. Афоризмы - Константин Душенко 8 стр.

У каждого века есть свое средневековье.

РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение.

Русское правительство, как обратное провидение, устроивает к лучшему не будущее, а прошлое.

Россия – страна с непредсказуемым прошлым.

Наша история идет по нашему календарю: в каждый век отстаем от мира на сутки.

Убийство – способ низложения с престола, применяемый в России.

История России – это борьба невежества с несправедливостью.

Двадцатый век свободы не видать.

Из борцов за свободу русского народа дольше всех сидел Илья Муромец.

Закон жизни отсталых государств или народов среди опередивших: нужда реформ назревает раньше, чем народ созревает для реформы. Необходимость ускоренного движения вдогонку ведет к перениманию чужого наскоро.

Любуясь, как реформа преображала русскую старину, не доглядели, как русская старина преображала реформу.

В России нет ничего невозможного, кроме реформ.

Александр I относился к России как чуждый ей, трусливый и хитрый дипломат. Николай I – как тоже чуждый и тоже напуганный, но от испуга более решительный сыщик.

Русский народ изгнал Наполеона, потому что француз не может быть русским царем. Настоящим русским царем может быть только немец.

Русский коммунизм – незаконное детище Карла Маркса и Екатерины Великой.

История русской революции – это сказание о граде Китеже, переделанное в рассказ об острове Сахалине.

Величайшим несчастьем России было рождение Ленина, а вторым несчастьем России была его смерть.

За семнадцатым годом сразу следует тридцать седьмой.

В России историю следует издавать в виде блокнота, в котором легко изъять любую страницу и заменить ее новой.

Сколько раз мы спасали мир! А сколько раз пытались уничтожить!

Как много побед мы одержали, идя вперед! А сколько еще одержим, возвращаясь!

Кто же виноват, что кроме Истории мы ничего не умеем делать?

Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал.

Пушкин был слишком эгоцентрист, когда написал Чаадаеву, что не хотел бы себе отечества с иной судьбой. Себе – может быть, а отечеству он мог бы пожелать судьбу и получше.

Минин и Пожарский спасут Москву от России.

ПЕТР ВЕЛИКИЙ

Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело.

Я даже затрудняюсь назвать его великим человеком – не потому, чтобы он не был достаточно велик, а потому, что он был недостаточно человеком.

Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства.

Петр I готов был для предупреждения беспорядка расстроить всякий порядок.

Чтобы защитить отечество от врагов, Петр опустошил его больше всякого врага.

ЗАПАДНИКИ, СЛАВЯНОФИЛЫ И ПОЧВЕННИКИ

Я западник и потому – националист. Я западник и потому – государственник.

Наши западники все еще заучивают западные учебники слово в слово и не умеют передавать их своими словами. Для них западная культура все еще работа памяти, а не сознания.

Чужой западноевропейский ум призван был нами, чтобы научить нас жить своим умом, но мы попытались заменить им свой ум.

Славянофильство – история двух-трех гостиных в Москве и двух-трех дел в московской полиции.

Даже искренне верующий славянофил все-таки остается внутренне чужд и непричастен народной вере. Он верит в народ и в его веру; но ведь народ верит не в самого себя и не в свою веру.

Славянофилы поклонялись русскому народу не потому, чтоб он действительно был воплощением христианского идеала, а напротив, они старались представить его себе и другим в таком идеальном свете потому, что уже поклонялись ему, каков бы он ни оказался: он был для них не по хорошему мил, а по милу хорош.

Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество, помимо двух своих сторон, определяемых словами – Запад и Восток, обладает еще третьей стороной.

Народники так умно рассуждают об основах своей жизни, что кажется, то, на чем они сидят, умнее того, чем они рассуждают о том.

Умом Россию не пронять.

Сравнивают народ с растением, говорят о крепости корней, о глубине почвы. Забывают, что и растение, для того чтобы приносить цветы и плоды, должно не только держаться корнями в почве, но и подниматься над почвой, должно быть открыто для внешних чужих влияний, для росы и дождя, для свободного ветра и солнечных лучей.

Русские уже благодаря размерам своей страны космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира.

Западники тащат Россию в Европу, почвенники – в Азию, которая мчится в Европу.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЛИЧНОСТИ

Грубая память народов хранит только имена их притеснителей да свирепых героев войны. Дерево человечества забывает о тихом садовнике, который пестовал его в стужу, поил в засуху и оберегал от вредителей; но оно верно хранит имена, безжалостно врезанные в его кору острой сталью.

История почти всегда приписывает отдельным личностям, а также правительствам больше комбинаций, чем у них на самом деле было.

Будем снисходительны к великим деяниям: они так редко бывают преднамеренными.

Историки знают, как много героических поступков было совершено ввиду отсутствия других альтернатив.

Люди говорят: он занял это место, потому что был величайшим гением времени. А следовало бы сказать: так как он занял это место, он прослыл величайшим гением эпохи.

В историю можно войти, а можно и вляпаться.

Чтобы попасть на свалку истории, надо быть исторической личностью.

В историю входят ногами вперед.

Даже самые благородные мужчины до чрезвычайности подвержены женским чарам. Новая история, как и древняя, дает тому множество плачевных примеров. Если бы это было иначе, то историю было бы невозможно читать.

Лукреция Борджиа – дама, к которой я всегда питал глубокое уважение за ее недюжинные сценические способности, за ее щедрость, когда дело касалось золотых бокалов, сделанных из позолоченного дерева, за ее замечательные выступления в качестве певицы и за ее уменье устроить похороны на шесть персон и своевременно обеспечить необходимое количество покойников.

Лукреция Борджиа – дама, к которой я всегда питал глубокое уважение за ее недюжинные сценические способности, за ее щедрость, когда дело касалось золотых бокалов, сделанных из позолоченного дерева, за ее замечательные выступления в качестве певицы и за ее уменье устроить похороны на шесть персон и своевременно обеспечить необходимое количество покойников.

Знаменитые люди делятся на две категории: одних человечество не хочет забыть, других – не может.

Все великие личности рано или поздно обречены оказаться на уровне их биографов.

Сегодня у каждого великого человека есть ученики, а его биографию обычно пишет Иуда.

ИСТОРИЯ И ПРАВДА

История – это дистиллированная сплетня.

История начинается тогда, когда уже ничего невозможно проверить.

Вся наша история – получивший общее признание вымысел.

Что же такое история, как не ложь, с которой все согласны?

Историю можно разделить на два типа событий: те, которые не имеют значения, и те, которые не имели места.

Нетрудно понять, почему легенда заслужила большее уважение, чем история. Легенду творит вся деревня – книгу пишет одинокий сумасшедший.

Миф возникает там, где фактов не хватает. Легенда – там, где они кого-то не устраивают.

Мифы – анекдоты, ставшие легендами.

История народа принадлежит царю.

История народа принадлежит поэту.

История народа принадлежит анекдоту.

Сама наша жизнь превратилась в один сплошной анекдот. Нельзя даже сказать, чтобы очень приличный. Муза истории густо покраснеет, рассказывая его нашим потомкам.

Столетия живут в истории благодаря своим анахронизмам.

История – это правда, которая в конце концов становится ложью. Миф – это ложь, которая в конце концов становится правдой.

История – это прежде всего муза.

Каждый народ имеет такую историю, на какую у него хватает фантазии.

Старинные историки преподносят нам восхитительный вымысел в форме фактов; современный романист преподносит нам скучные факты под видом вымысла.

Единственная форма вымысла, в которой реальные характеры не кажутся неуместными, это история. В романе они отвратительны.

История умалчивает о многих историях.

В истории любого народа найдется немало страниц, которые были бы великолепны, будь они правдой.

Легенда – приемная дочь истории.

Наши победы – самые легендарные!

Не все исторические персонажи реальны. Некоторые существовали только в собственном воображении.

После очищения истории ото лжи не обязательно остается правда, иногда – совсем ничего.

ИСТОРИКИ

История – продукт выделений желез миллиона историков.

Талант историка состоит в том, чтобы создать верное целое из частей, которые верны лишь наполовину.

Того, кто отлично знает историю, не прельщает занятие историографа.

Послушав в суде двух свидетелей одного дорожного происшествия, уже не так веришь историкам.

Никто так не изменил историю человечества, как историки.

Даже боги не могут изменить прошлое.

Ничто не меняется так часто, как прошлое.

Бог не может изменить прошлое, но историки могут. И, должно быть, как раз потому, что иногда они оказывают эту услугу, Бог терпит их существование.

Историк – это вспять обращенный пророк.

Историк – это нередко журналист, обращенный вспять.

Историк: человек, который пишет слишком плохо, чтобы стать журналистом.

Возможно более точное описание того, что никогда не случилось, – неотъемлемая привилегия и специальность историка.

На заре науки историки лгали бессознательно; потом они стали профессионалами.

Историки – это адвокаты, которые защищают своих клиентов только посмертно.

Великих мужей рождают не матери, а Плутархи.

У него был приятный талантик – он умел вырезывать маленькие исторические фигурки и живописно приклеивать их одну возле другой.

Построив Фаросский маяк, строитель внутри на камнях написал собственное имя, а затем, покрыв его известью, написал поверх имя тогдашнего царя, предвидя, как это и случилось, что оно очень скоро упадет вместе со штукатуркой и обнаружится надпись: «Сострат, сын Дексифона, книдиец, богам-спасителям во здравие мореплавателей». Он считался не со своим временем, а с вечностью, пока будет стоять маяк – произведение его искусства.

Так надо писать и историю.

Да будет мой историк таков: справедливый судья, чужестранец, пока он пишет свой труд, не имеющий родины.

Историк не должен доверять возвышенным мотивам любого деяния, если можно указать какой-либо низменный мотив.

Если лесть, которой историк пользуется, чтобы преуспеть, противна каждому, то к наветам и клевете все охотно прислушиваются.

Историк задним умом крепок. Он знает настоящее с тыла, а не с лица. У историка пропасть воспоминаний и примеров, но нет ни чутья, ни предчувствий.

Историки, которые думают, что можно предсказывать будущее, не достойны писать о том, что произошло.

Будущее есть область преданий о нас, точно так же как прошлое – есть область гаданий о нас (хотя кажется наоборот).

Историки, которые сами хотят делать историю, похожи на немецких актеров, одержимых страстью самим сочинять пьесы.

Каждый может творить историю, но лишь великие люди способны ее писать.

Те, кто творит историю, часто заодно и фальсифицируют ее.

Надобно найти смысл и в бессмыслице: в этом неприятная обязанность историка, в умном деле найти смысл сумеет всякий философ.

ЗАКОН БАЗЫЛЕВА:

Первое, что необходимо историку, – это крепкая задница.

Торжество исторической критики – из того, что говорят люди известного времени, подслушать то, о чем они умалчивали.

– Что скажет история?

– История, сэр, солжет, как всегда.

История – слишком серьезное дело, чтобы доверять ее историкам.

ИСТОРИЯ УЧИТ

История – учительница жизни.