И святый отрок никогда не позволял себъ даже отведать каких-нибудь сладких блюд или напитков, следуя мудрому наставлению Великаго Василия: «Аще хочеши внити в рай, воздержи чрево, бежи пиянства».
Так укрощая юную плоть свою воздержанием и трудами для сохранения чистоты душевной и телесной, он ни в чем не выходил из воли своих родителей: как кроткий и послушный сын, он был истинным утешением для них.
«И виден был в нем прежде иноческаго образа совершенный инок, - говорит блаженный Епифаний, - поступь его была полна скромности и целомудрия; никто не видал его смеющимся, а если и появлялась иногда кроткая улыбка на его прекрасном лице, то и она была сдержана; а чаще лицо его было задумчиво и серьезно; на глазах нередко заметны были слезы - свидетели его сердечнаго умиления; его уст никогда не оставляли Богодухновенные псалмы Давидовы. Всегда тихий и молчаливый, кроткий и смиренный, он со всеми был ласков и обходителен, ни на кого не раздражался, от всех с любовию принимал случайныя неприятности. Ходил он в плохой одежде, а если встречал бедняка, то охотно отдавал ему свою одежду.
Благоговейное устроение юной души Варфоломея естественно располагало его искать уединения, где бы мог он, наедине с Богом, изливать в слезной молитве пред Ним все святые чувства невиннаго сердца, и в самопредании воле Божией искать подкрепления духу на предстоящем жизненном пути. Он так и делал.
Особенно любил он молиться по ночам, иногда совсем проводя ночи без сна, и все это стараясь тщательно укрыть от домашних. И какою же детскою доверчивостью и пламенною любовию к Богу, какою мудрой простотой дышала его чистая молитва! «Господи! - так взывал он в умилении сердечном, - если верно то, о чем поведали мне родители мои; если прежде моего рождения на свет Ты уже благоволил явить на мне убогом дивныя знамения благодати Твоей; то да будет воля Твоя, Господи! Буди, Господи, милость Твоя на мне! И дай же мне, Господи, измлада возлюбить Тебя всем сердцем моим и всею душею моею, и поработати единому Тебе, яко к Тебе привержен есмь от утробы матери моея, от ложесн, от сосцу матери моей Бог мой еси Ты! И как посетила меня благодать Твоя, когда я был еще во чреве матери моей, так не оставь меня и ныне, Господи! Отец мой и мати моя -придет время - оставят меня, а Ты восприими меня, соделай меня Своим, причти меня к избранному Твоему стаду! Тебе предоставлен я бедный от самых пелен, - избави же меня, Господи, от всякой нечистоты, от всякой скверны душевной и телесной; сподоби меня творити святыню во страхе Твоем; Господи! К Тебе единому пусть стремится сердце мое; да не усладят меня все сладости мира сего; да не прельстят меня все красоты житейския; к Тебе единому пусть прилепится душа моя, и да восприимет меня десница Твоя… Не попусти мне когда-нибудь возрадоваться радостию мира сего, но исполни меня, Господи, радостию духовною и неизреченною сладостию Божественною; Дух Твой благий да наставит мя на землю праву!»
И невольно каждый, видевший такое доброе устроение Варфоломея, любовался им, невольно говорил про себя с удивлением: что-то выйдет из этого отрока, которого Бог сподобил такой благодати с ранняго детства?
А отрок, между тем, становился юношей и, возрастая летами, возрастал и в благочестии. И само собою зараждалось в нем желание иноческаго подвига, и с каждым днем все больше и больше росло и созревало это желание, пока, наконец, не обратилось в пламенную жажду души, которой томился некогда венценосный подвижник и пророк, и взывал: желает и скончавается душа моя к Богу крепкому, Богу живому: когда же, наконец, прииду и явлюся лицу Божию? (Пс. 41, 3).
Но не в Ростовской земле, не в Ростовском княжестве, которое тогда потеряло уже свое значение, суждено было исполниться этим заветным мечтам. Там, по выражению песни церковной, первыя искры Божественнаго желания только начали возжигать сей великий светильник, но не там надлежало ему возгореться. Ему назначено было Промыслом Божиим просиять в мрачной пустыне, среди дремучих лесов Радонежских, чтоб оттуда светить светом своей жизни святой и своего благодатнаго учения только что возникавшей тогда из безвестности Москве, которая готовилась быть первопрестольною столицей всей Русской земли, а с Москвою - светить и всему Православному Царству Русскому.
Посмотрим теперь, как перенесен был благодатный светильник сей из пределов Ростова Великаго в пределы незнатнаго Радонежа, - перенесен невидимою рукою Промысла Божия, руководившаго обыкновенными путями дел человеческих.
ГЛАВА III. ПОКОРНЫЙ ЮНОША
Бедствия Русской земли - Возвышение Москвы - Своеволия Кочевы в Ростове - Переселение Кирилла в Радонеж - Порывы юной души - Благоразумие родителей и послушание сына - Бояре-схимники и их кончина - Святая решимость. (1330-1340)
Здесь уместно сказать несколько слов о том, в каком состоянии находилась в описываемое нами время Русская земля, чтобы знать, при каких обстоятельствах жили родители Варфоломеевы, и среди каких условий воспитывался сам Варфоломей. Раскроем на минуту скорбныя страницы родной нашей истории, чтобы яснее видеть, какого великаго мужа послал Бог многострадальному отечеству нашему в лице смиреннаго Своего избранника, пустынника Радонежскаго, в столь трудные времена. На темной картине исторических событий его светлый образ выступает пред нами во всей своей неземной красоте.
Поистине трудные были тогда времена!.. Тяжким бременем лежало иго татарское на плечах Русскаго народа. О том, чтобы сбросить с себя это ненавистное иго, никто не смел и подумать. Князья то и дело ходили в Орду, - то на поклон грозным тогда ханам монгольским, то судиться и тягаться между собой, и сколько благородной крови княжеской пролито в Золотой Орде по зависти и братоубийственной ненависти честолюбивых соперников! Наш историограф Карамзин справедливо замечает, что «Древняя Русская пословица: близь Царя - близь смерти - родилась тогда, как наше отечество носило цепи Монголов. Князья ездили в Орду как на страшный суд: счастлив, кто мог возвратиться с милостью царской, или, по крайней мере, с головою!»
Нередко там они и душу свою полагали за веру Православную, и за святую Русь. А потому, отправляясь в Орду, они обыкновенно писали духовные завещания, прощаясь навсегда со своею семьей. Народ страдал от своеволия грубых и гордых татарских численников и баскаков (чиновников), которые разезжали по всем городам. Не было от них никому пощады, что хотели, то и делали: города и селения жгли и грабили, храмы Божии разоряли или оскверняли, а людей убивали или уводили в плен. Даже купцы, даже просто бродяги монгольские, обходились с нашими предками как с презренными рабами. При таких неурядицах, при недостатке единой сильной власти, был полный простор страстям негодных людей, которых и всегда бывает не мало, а в такия тяжкия времена число их обыкновенно увеличивается.
Иго татарское не прошло бесследно и в народной нравственности: «забыв гордость народную, - говорит Карамзин, - мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая Татар, еще больше обманывали друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивые и бесчувственные к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. От времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты (период самый несчастнейший!) отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил: не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; воровство сделалось общею язвою собственности»…
Да, тяжело было Русской земле в те скорбныя времена; трудно, невозможно было одолеть сильнаго врага и именно потому, что князья Русские все больше ссорились между собой, - единства не было, по клочкам была разделена вся обширная Русская земля. И если бы не осознали наконец необходимости этого единства - кто знает? - может быть и совсем погибла бы Русь Православная, подпав владычеству более опасных врагов.
Но Бог не попустил случиться такой беде. Раньше всех поняли опасность наши первосвятители: они всегда твердили князьям, что единодушие между ними необходимо для спасения России от окончательной гибели; когда было можно, святители всегда являлись миротворцами в усобицах княжеских, действуя и словом убеждения, и силою духовной власти. А прозорливый святитель Петр положил прочную основу объединению Русской земли, переселившись навсегда из Владимира, на Клязьме, в незнатный тогда городок Москву, к умному и благочестивому Князю Иоанну Даниловичу Калите. Этот Князь стал настойчиво приводить в исполнение намеченную еще его отцом мысль объединения Русской земли, и присоединял одно за другим соседния княжества к Московскому. Святитель Петр, незадолго пред кончиною своею, ободрил Князя предсказанием о будущем величии Москвы. «Если ты, сын мой, - говорил он в духе пророчества, - успокоишь мою старость и воздвигнешь здесь храм достойный Богоматери, то будешь славнее всех иных Князей, и род твой возвеличится; кости мои останутся в сем граде; святители захотят обитать в оном; и руки его взыдут на плеща врагов наших».
Иоанн исполнил завет старца-митрополита, и Бог благословил успехом его начинания на пользу отечества. Москва, мало-помалу, стала возвышаться над другими городами, а сам Иоанн заслужил славное имя собирателя Русской земли. Чрез сто лет с Москвою никто уже не дерзал спорить о первенстве: она объединила под собою всю тогдашнюю Русь, и это объединение не только спасло Россию от конечнаго разоренья, но и помогло ей сбросить иго монгольское.
Но нелегко было удельным князьям расставаться со своею свободою. Московский Князь действовал властно, иногда ничем не стесняясь, ни пред чем не останавливаясь. Даже в тех случаях, когда присоединение соседних уделов совершалось мирным путем, посредством, например, родственных союзов с Великим Князем Московским, и тогда Иоанн Данилович не задумывался распоряжаться удельными, как ему хотелось. Так он выдал своих дочерей - одну за Василия Даниловича Ярославскаго, а другую - за Константина Васильевича Ростовского, и, действуя как глава России, предписывал своим зятьям законы в их собственных областях. «Горько тогда стало городу Ростову, - со скорбию повествует летописец, - и особенно князьям его! У них отнята была всякая власть и имение, вся же честь их и слава потягнули к Москве».
Послан был в Ростов в сан воеводы московский вельможа Василий, прозванием Кочева, и с ним другой, по имени Мина; по прибыли в Ростов, они стали действовать полновластно, притесняя жителей, так что многие ростовцы принуждены были отдавать москвичам свои имущества поневоле, за что получали только оскорбления и побои и доходили до крайней нищеты. Трудно и пересказать все, что потерпели они: дерзость московских воевод дошла до того, что они повысили вниз головою ростовскаго градоначальника, престарелаго боярина Аверкия, поставленнаго еше князем Василием Константиновичем, и в таком виде оставили его на поругание… Так поступали они не только в Ростове, но и по всем волостям и селам его. Народ роптал, волновался и жаловался на эти своеволия; все говорили, что слава Ростова исчезла, что князья его лишились своей власти, что Москва тиранствует…
Не избежали, конечно, этих народных скорбей и праведные родители Варфоломеевы. Славный и именитый некогда боярин Кирилл, еще ранее описанных нами событий в Ростове, под старость стал терпеть нужду. Частыя путешествия в Орду со своим князем, тяжкие дани и непосильные подарки ордынским вельможам, без чего никогда не обходились эти путешествия, - жестокий голод, нередко опустошавший Ростовскую область, а больше всего, говорит преподобный Епифаний, великая рать или нашествие Туралыково в 1327 году - все это вместе отозвалось крайне неблагоприятно на его состоянии и почти довело его до нищеты. Очень вероятно также, что своеволие московских наместников, которые распоряжались в Ростове как независимые государи, не пощадило и Кирилла, как ближняго боярина князей Ростовских: может быть и он лишился тогда не только чести своей, но и всего своего достояния. Тяжело было Кириллу после всего, что испытал он в Ростове, оставаться там, а, может быть, и прямо приказано было от наместников московских удалиться из Ростова, и потому он решил, лишь только откроется возможность, покинуть родной город и перейти на службу к другому князю.
Случай скоро представился. В 12 верстах от Троицкой Лавры, по направлению к Москве, есть село Городище или Городок, которое в древности носило имя Радонежа. В 1328 году, отправляясь в Орду, Великий Князь Иоанн Данилович написал духовное завещание, в коем, между прочим, назначил «село Радонежское» в удел Великой Княгине Елене «с малыми детьми» нераздельно. Вскоре после того село это перешло в полную собственность младшаго сына Ианнова Андрея. «Великий Князь, по малолетству Андрея, поставил в Радонеже наместником Терентия Ртища, который, желая привлечь большее число поселенцев в этот, почти незаселенный тогда край, объявил именем князя разныя льготы переселенцам. Лишь только это стало известно в Ростове, многие из его жителей, в надежде найти себе облегчение; потянулись в Радонеж. В числе таких переселенцев Епифаний называет Протасия тысяцкаго, Георгия, сына Протопопова с родом его, Иоанна и Феодора Тормасовых, их родственников Дюденя и Онисима, бывшаго ростовскаго вельможу, а в последствии диакона и ученика Сергиева. В числе их переселился и блаженный Кирилл со всем своим семейством и водворился в Радонеже близ церкви Рождества Христова.
По обычаю того времени, Кирилл должен был получить поместье, но сам он, по старости, уже не мог нести службы, и потому обязанность эту принял на себя старшй сын его Стефан, который, вероятно, еще в Ростове, женился. Младший из сыновей Кирилла Петр также избрал супружескую жизнь; но Варфоломей и в Радонеже продолжал свои подвиги. Размышляя о суете всего земнаго, блаженный юноша нередко повторял сам себе слово пророческое: «какая польза в крови моей, внегда сходити ми во истление? (Псал. 29, 10). Правда, мир и все, что в мире, создано Богом для блага людей; но все это человеческими страстями, насилиями, неправдами, до того извращено, что жизнь человеческая не представляет почти ничего, кроме труда и болезней, и для желающаго в кротости духа устроять свое спасение со всех сторон встречаются препятствия и соблазны".
Рассуждая таким образом, Варфоломей стал просить у своих родителей благословения избрать путь иноческой жизни. Не раз он говорил отцу: «Отпусти меня, батюшка, с благословением, и я пойду в монастырь».
«Помедли, чадо, - отвечал ему на это отец, - сам видишь: мы стали стары и немощны; послужить нам некому: у братьев твоих не мало заботы о своих семьях. Мы радуемся, что ты печешься, како угодити Господу Богу; это дело хорошее, но верь, сын мой: твоя благая часть не отнимется у тебя, только послужи нам немного, пока Бог явит милость Свою над нами и возьмет нас отсюда; вот, проводи нас в могилу, тогда уже никто не возбранит тебе исполнить свое заветное желание».
И благодатный сын повиновался; он прилагал все свое старание угодить святым родителям и упокоить их старость, чтобы заслужить себе их благословение и молитвы. Не связанный семейными заботами, он всего себя посвятил упокоению родителей, а по своему кроткому, любящему характеру был как нельзя более способен к этому.
Какой прекрасный, поучительный пример и благоразумия родительского, и послушания сыновнего! Кирилл и Мария не усиливаются погасить возгарающееся в сыне своем Божественное желание, не принуждают его связать себя с суетою мира узами брачными, как делают многие родители века сего: они только указывают ему на свои нужды и немощи, а втайне, вероятно, более имеют в виду его молодость и дают ему случай еще испытать самого себя и укрепиться в святом намерении, дабы он, возложив руку на рало, уже не озирался вспять. Но и Варфоломей не следует примеру своевольных детей века сего, из коих многие, даже в обыкновенных мирских делах, не хотят покорить воли своей - воле родителей и ни во что ставят их нужды и желания; нет, благоразумный юноша знает достоинство того, чего желает; однакоже, взирая на заповедь Божию: чти отца и матерь (Мф. 15, 4), соглашается до времени томить себя неисполненным желанием, дабы сохранить повиновение родителям и чрез то наследовать их благословение: так дорожил он этим благословением! И родители, конечно, от всего любящаго сердца благословляли послушнаго сына святыми своими благословениями до последняго своего воздыхания!
Но дух иночества нечувствительно сообщился от сына родителям: при конце своей многоскорбной жизни Кирилл и Мария пожелали и сами, по благочестивому обычаю древности, воспринять на себя ангельский образ. Верстах в трех от Радонежа был Покровский Хотьков монастырь, который состоял из двух отделений: одного - для старцев, другаго - для стариц; в этот монастырь и направили свои стопы праведные родители Варфоломеевы, чтобы здесь провести остаток дней своих в подвиге покаяния и приготовления к другой жизни. Почти в тоже время произошла важная перемена и в жизни старшаго брата Варфоломеева - Стефана: недолго жил он в супружестве; жена его Анна умерла, оставив ему двух сыновей - Климента и Иоанна. Похоронив супругу в Хотьковом монастыре, Стефан не пожелал уже возвратиться в мир; поручив детей своих, вероятно, Петру, он тут же, в Хотькове, и остался, чтобы, принять монашество, вместе с тем послужить и своим немощным родителям. Впрочем, претружденные старостию и скорбями схимники бояре не долго потрудились в своем новом звании: не позже 1339 года они с миром уже отошли ко Господу на вечный покой. Дети почтили их слезами сыновней любви и похоронили под сению той же Покровской обители, которая с сего времени сделалась последним приютом и усыпальницею рода Сергиева.
После удаления старшаго брата в монастырь, Варфоломей остался полным хозяином в доме родителей. Кончину их он принял как поданный Провидением Божиим знак к исполнению своего заветнаго намерения. Отдавая им последний долг сыновней любви, он неотлучно провел в Хотькове монастыре сорок дней, пока совершалось установленное Церковию поминовение новопреставленных; свою молитву о упокоении душ их он соединял с делами милосердия: каждый день кормил нищих и раздавал бедным остатки небогатаго имущества почивших. В духовной радости возвратился он наконец в Радонеж: теперь никто и ничто не могло удержать его в мире, среди столь несносной для души его суеты… С наслаждением повторял он изречения Священнаго Писания, которыя так подходили теперь к его устроению душевному: изыдите от среды их и отлучитеся, и ничему, сущему в мире, не прикасайтеся (2 Кор. 6, 17); отступите от земли и взыдите на небо. Прилепе душа моя по Тебе, Господи, мене же прият десница Твоя! (Пс. 62, 9).