– Коли в руках зуд – подождите, сейчас опять свалка будет, – ругался Пафнутий.
Точно, как в воду глядел. Через разбитые ворота ворвалась группа всадников; перебираясь через трупы лошадей и людей, вырвалась на площадь. Не тут-то было.
Для чего мы колья вбивали? Началась свалка ещё большая, чем у ворот. Падали кони, падали люди. Колья протыкали людей почти насквозь. Ополченцы времени даром не теряли. Упавших тут же добивали, не давая подняться.
Лишь в одном месте образовалась группа дерущихся. Было видно, как падал то один, то другой ополченец. Я кинулся туда. Двое шведов, встав спиной к спине, ловко управлялись шпагами. Лезвия кружились и сверкали, как ножи гигантской мясорубки. Я выхватил оба свои пистолета, прицелился, выстрелил в грудь одному и спину другому. Озверевшие ополченцы добили топорами упавших. Заткнув пистолеты за пояс, я выхватил шпагу, но делать ей уже было нечего.
На площади лежали одни убитые. Раненых просто не было, если кто и был, ополченцы хладнокровно добили. Я подошёл к выбитым воротам. Далеко в поле, у леса, маячили конные. Пусть. Сегодня их много погибло, любителей чужой земли.
Ко мне подошёл воевода:
– Кожин, скажи на милость, – как у тебя получается все угадывать? Не видел бы тебя в бою – подумал, что враг.
– Пафнутий, надо думать; поставь себя на место их начальника, как бы ты штурмовал крепость?
Воевода задумался, потом высказался:
– Вроде так же. Только вот про колья и проволоку я бы все равно не сообразил. Видно, ты человек ушлый, в военном деле опытный, а купцы говорят – лекарь! Правду бают?
– Правду, Пафнутий. И теперь я и пушкарь, а доведётся – и за мушкет возьмусь али за шпагу.
Воевода скептически осмотрел мою шпагу.
– Таким ножиком супротив сабли ни за что битву не выиграть.
Я не стал спорить. Сабля хороша в конном бою – наносить режущие удары, в пешем бою шпага лучше – легче, не так быстро устаёшь. Сабля два килограмма, шпага – один, умножь на момент инерции.
– Что делать будем, Кожин?
– А ты чего думаешь, Пафнутий?
– Плотников собрать и ворота восстанавливать, пока светло. Полагаю, сегодня они не полезут, раны будут зализывать.
– Правильно мыслишь, допреж только убитых вытащить из города – все провоняют, да, не дай бог, эпидемии от падали прихватим – чуму или оспу.
Пафнутий напуганно перекрестился:
– Свят, свят.
– Кликни мужиков, пусть трупы вытащат, у стены сложат. Думается мне, шведы ночью их заберут. А лошадей за верёвку да вытащить подальше.
– Так и сделаю.
Уже через полчаса мы очистили площадь от трупов; плотники тащили к воротам толстенные плахи, и скоро застучали топоры, завизжали пилы. Оковать железом ворота, конечно, не успеют, так и старые, окованные с двух сторон, тарана тоже не сдюжили. Ратники собрались на стене – поглядывать за шведами – нельзя расслабляться.
Через некоторое время начало смеркаться. К нам с белым флагом подъехал конный. Мы с воеводой свесились со стены.
– Эй, русские! Наш командир спрашивает – можно ли забрать убитых?
Пафнутий кивнул:
– Забирайте, мешать не будем, только уговор – никто чтобы с оружием не подходил, враз из пушки стрелять будем.
Гонец кивнул, понял и ускакал.
Почти сразу из леса выехали две подводы – явно российские, взятые как трофей. При них было человек восемь. Как мы ни смотрели – сабель, мушкетов видно не было.
С опаской поглядывая в нашу сторону, стали грузить убитых. Наши ратники держали оружие наготове – вдруг выхватят со дна телег припрятанное оружие? До ворот и пятидесяти метров не будет, да и ворот-то не было. Обломки старых были сняты, лежали на площади. Все обошлось, но в пару телег убитые не вошли.
– Эй, посадник!
Пафнутий выглянул из-за стены:
– Чего орёшь?
– Нам бы ещё раз приехать, не можем сразу всех забрать.
– Забирайте.
– Темно уже будет, как бы ваши с испугу нас не постреляли.
– Идите с факелами, тогда нам видно будет.
С тем шведы и уехали.
Через час из леса показалась странная процессия – две лошади с повозками и люди с факелами.
Плотники наши ворота уже навесили, возились с запором. Старый сломался пополам, а где сразу возьмёшь морёного дуба? Cделали временный из сосны. На несколько дней сойдёт, а потом и дуб найдётся. На второй ходке шведы забрали всех и двинулись назад. Пафнутий потрепал себя за бороду:
– Сегодня ночью хоронить будут. Ну и славно, отдохнём.
– Нет, Пафнутий. Дадим им время, пусть похоронят, потом выпьют за упокой души – пусть летят в свою Валхаллу. А мы ближе к утру на них и нападём, прямо в лесу, пока они не ожидают. Наверняка думают, что мы отсиживаться за стенами будем.
– Люди устали, да и где охотников за головами сыщем?
– Добровольцев кликнем. Их там не больше пятидесяти – шестидесяти осталось. Наберём сотню, окружим да и перебьём, пока не очухались.
– Не наберём сотню. Нас всего три сотни вместе с твоими обозными.
– Пошли на площадь, спросим.
На площади было многолюдно. Кто помогал плотникам, кто чистил оружие и точил саблю, кто сидел у костра с котлом над ним.
Мы встали в центре. Постепенно люди собрались вокруг нас.
Воевода шагнул вперёд, обернулся ко мне, поднял руку:
– Все знают этого человека? – Площадь одобрительно загудела. – Он слово имеет сказать.
Я откашлялся.
– Шведы укрылись в лесу, своих хоронят. Мыслю так – дать время им похоронить и справить тризну, под утро окружить и перебить. Нужна сотня желающих, никого не принуждаем, решайте сами.
Народ молчал, переваривая услышанное. Тишина, даже разговоров не слышно. Растолкав толпу, ко мне подошёл купец из обозных:
– Я с тобой!
Из толпы раздалось:
– Вечно ты, Панфил, первым быть хочешь!
Ко мне подошли ещё несколько человек из обозных. И все. Для меня это был шок. Я стоял в растерянности, не зная, что предпринять.
Вдруг толпу растолкала женщина лет сорока. Она подошла ко мне и, обратясь к толпе, сказала:
– Возьми меня с собой на шведов, коли мужики в Парфино повывелись. Это же надо, – она по-женски всплеснула руками, – чужие люди, – женщина указала на меня и добровольцев из обозных, – хотят уничтожить врага, который пришёл разорить наш город и взять нас всех – стариков, женщин, детей в полон, в рабство, а местные не хотят воевать. Стыдно сказать – в Парфино мужики перевелись! – Она плюнула на землю и отвернулась.
Из толпы вышел мужик из местных:
– Дарья, зачем стыдишь, выходить никто не подумал, потому как все пойдём, правильно, мужики?
– Нет, нельзя оставлять город без защиты, мне только сотня нужна, выберу сам.
Целый час я выбирал добровольцев, спрашивая – хорошо ли владеет саблей или копьём, есть ли щит, некоторых просил продемонстрировать навыки. Когда сотня была набрана, из задних рядов вышел здоровенный кузнец в прожжённом фартуке:
– Позволь и мне с вами, я на восточной стене был, даже повоевать не успел, чего дома скажу?
На плече у него лежала здоровенная секира. Я посмотрел на мышцы, на секиру – хорош боец. С секирой легче совладать, не нужны такие навыки работы с оружием, как с саблей или шпагой. Я кивнул головой – подойдёшь, становись в мой отряд.
Почти все были местные, я выслал вперёд лазутчиков из охотников. Они знали все тропы и смогут выведать, где лагерь, и незаметно нас к нему провести.
Мы вышли за ворота, вдоль стены дошли до небольшого оврага, где и затаились.
Ждали долго. Наконец появились лазутчики.
– Там шведы костры огромные развели, своих убитых жгут, есть два дозора, можно обойти.
Я разделил отряд на две части, подробно проинструктировал – что делать, и с одним из охотников они ушли в лес, в обход.
Я отправился со вторым охотником, надо было взглянуть на предстоящее поле боя.
– Здесь дозор стоит, вон у тех деревьев, – прошептал охотник.
Я пригляделся: в свете луны проблескивал металл – то ли мушкет, то ли пуговицы.
Так же шепотом я сказал: – Лежи здесь, ни звука. Я тебя потом позову.
Ужом подполз к дозорному. Швед вышел из-за дерева, постоял, оглядываясь. Я выждал, вдруг второй рядом. Нет, часовой один. Вытащив из рукава метательный нож, привстал и со всей силы метнул в грудь дозорному. Не издав ни звука, швед рухнул в траву. Я подполз, убедился, что дозорный мёртв, вытащил из груди нож. Обтерев лезвие о мундир убитого, сунул нож на прежнее место. Ко мне тихо подполз охотник.
– Ловко ты его, я видел. Ножом?
– Да, ножом. Веди к лагерю шведов.
Мы беззвучными тенями скользнули мимо деревьев, вот и лагерь. Догорали дрова в кострах, вокруг них сидели, ходили, выпивали шведы. Посчитать их в темноте было невозможно, по прикидам, с полста будет.
С другой стороны лагеря раздался крик какой-то ночной птицы.
– Наши уже с той стороны.
С другой стороны лагеря раздался крик какой-то ночной птицы.
– Наши уже с той стороны.
– Почём знаешь?
– Ночью эта птица не кричит, стало быть – наши.
– Хорошо, веди сюда отряд, только предупреди – тихо.
Охотник исчез. Минут через двадцать сзади зашуршало, это пробирались мои добровольцы. Спасибо, что не кашляли и не разговаривали, если бы шведы не были пьяны, их можно было бы услышать.
– Ползком подбираемся к лагерю, тихо начинаем бойню. Пока очухаются и поймут, не один швед отправится на встречу со своим Одином. Вперёд!
Мы поползли, при ходьбе любой мог наступить на сучок, отблеск костра мог упасть на оружие и выдать нас.
Мы подползли уже близко, шведы дошли до кондиции – разве что песни не пели.
Я достал метательные ножи, некоторые из добровольцев – луки. Засвистели стрелы, начали падать враги. Я подобрал ближнюю цель и метнул нож, человек рухнул на землю, благо из темноты на фоне горящих костров цели были видны хорошо.
Но вот кто-то из шведов наткнулся на убитого. Принять его за пьяного было затруднительно – из спины торчала стрела.
– Аларм! Тревога!
Шведы взялись за оружие.
– Вперёд! – завопил я. Скрываться уже не было смысла. И так мы в тишине успели с десяток положить.
Но сгруппироваться шведы не успели, с тыла напал другой наш отряд.
Бой перерос в разрозненные стычки. Каждый дрался в одиночку. Я помогал то одному – выстрелил в противника из пистолета, то другому – проткнул шведа шпагой. В целом перевес был на нашей стороне, и шведы это поняли. Некоторые бросали оружие и поднимали руки, другие пытались вырваться из окружения и укрыться в спасительной темноте окружающего леса. Мои товарищи остервенели – кололи, рубили, резали – шведы наших ведь не щадили в деревнях. У нас была одна мысль – уничтожить всех!
Бой уже заканчивался, только в одном месте, у палатки, рядом с костром, схватка продолжалась – звенело оружие, раздавались крики. Я подбежал. Здоровенный швед в кирасе, но без шлема размахивал двуручным мечом. У его ног уже лежали двое городских добровольцев. Трое оставшихся имели немного шансов – шведский меч был на полметра длиннее, что давало его хозяину преимущество. К тому же швед вертел тяжеленный меч как пушинку, временами меч был как вращающийся диск.
К такому соваться со шпагой – смертельно опасно. Я и не стал, вытащил метательный нож, примерился и всадил его шведу в бедро. Брючина окрасилась кровью, но швед по-прежнему яростно отбивался от противников. Я вытащил второй нож. Бить в корпус невозможно – грудь и живот прикрыты кирасой, руки тоже в движении, в шею в темноте можно промахнуться, а нож оставался один. Выбрав момент, я метнул второй нож, вложив в бросок всю силу. Нож вонзился по самую рукоять в правое плечо. Швед на мгновение остановился, перебросил меч в левую руку и продолжал размахивать им дальше. Терминатор хренов, да когда же он ослабнет от потери крови. Рядом со мной уже стояли несколько наших, один метнул сулицу, но она лишь чиркнула по кирасире и отлетела в сторону. Один из охотников подобрал рядом с палаткой арбалет, воротом натянул тетиву, наложил болт, зашел сзади и с трёх метров всадил шведу в спину. Каленый болт с легкостью пробил защиту, из кирасы торчало только кургузое оперение. Швед зашатался и упал. Я подошел, на его губах пузырилась кровь, он пытался что-то сказать, но веретено жизни остановилось, и силы кончились.
– Силён, черт! – сказал охотник; подойдя, пнул труп. Я вдруг взорвался:
– Он один пятерых держал, вон, двое наших у его ног лежат, кабы не твой выстрел, и эти трое тоже были бы убиты. Да, он наш противник и должен быть убит, но глумиться над трупом мерзко, мы не должны пятнать честь свою подобным непотребством.
Я подошёл к поверженному шведу, вытащил из бедра и плеча свои ножи, вложил ему в руку его меч-бастард.
– Положите его в погребальный костёр, подложите дров, пусть душа его летит к Одину. Он враг, но храбрый и умелый, пусть будет там, – я показал пальцем в небо, – со своими.
Начало светать. Я распорядился уложить на повозки наших раненых и убитых, собрать военные трофеи. То, что добыто в бою с мечом – трофей, на который по Правде не мог посягнуть даже князь.
Навьюченные сумками, мешками, оружием, мы молча возвращались в город. Да, мы уничтожили остатки отряда, только в лесу я насчитал шестьдесят два трупа, но и с нашей стороны было девять убито и столько же ранено.
Завидев нас, стражники распахнули ворота, навстречу высыпали воины и горожане.
– Как? С победою вас?
– С победою!
– А что ж такие невесёлые?
Я показал на подводы. Бабы в толпе завыли, заплакали. Навстречу вышел воевода. Обнял меня, расцеловал.
– Как есть все князю отпишу, без людей вашего обоза и без тебя нам бы не устоять. От всего города спасибо! Тут для вас всех наготовили, вина из своих подвалов я распорядился пару бочек выкатить. Гуляйте, робяты!
«Робяты» ждать и упрашивать себя не стали, с аппетитом принялись за еду. Выпив и поев, разбредались кто куда, падали и засыпали – сказывалось ночное бдение и бой, да и предыдущие дни были не лучше. Я зашёл в амбар, упал на тюки с купеческим товаром и тут же уснул. Мне показалось, что я и проспал немного, но меня уже трясли за плечо. Рядом стоял гонец, а в раскрытые двери амбара ярко светило солнышко. Я взглянул на часы – одиннадцать! Заспался я что-то. У дверей толкались купцы, увидев меня, засмеялись. Один поднёс зеркальце – мама моя. Весь в засохшей крови, на пузе, локтях и коленях – засохшие зелёные пятна от травы; одежда кое-где порвана. Надо помыться и сменить одежду. Подошла одна из женщин, потащила за руку. Оказывается, нам уже и баньки согрели. Я помылся, оделся в чистое, старую одежду просто выкинул – никакой починке она уже не подлежала. Вернулся к амбару. Купцы уже грузили подводы.
– Юрий, с нами поедешь ли до Твери, али себе жонку новую здесь завёл?
– Еду, еду, дайте вещи собрать.
– А чего их собирать, мы уже все сами на телеги уложили. Садись, трогаться в путь-дорогу пора, и так уже три дня потеряли.
Обоз тронулся, я шёл рядом с телегой. За три дня этот маленький российский городишко стал чуть ли не родным.
У ворот стояла стража, нам распахнули створки, воины поклонились, отдавая дань уважения. Ко мне подошёл Пафнутий, обнял, прошептал в ухо:
– Оставайся, поставлю воеводой; вижу – воюешь, как воин, мыслишь, как воевода. Мне и с посадничими делами управиться бы.
– Нет, Пафнутий, спасибо. В Москве мой дом, туда мне надо, два года дома не был.
– Тогда прощай, будешь мимо проезжать – завсегда рады будем увидеть, не чужой ты теперь нам.
Снова дорога, пыль; миновали Угловку, Вышний Волочок. Под рукой на телегах лежало оружие, однако до Твери добрались благополучно. На ночь я снял комнату на постоялом дворе. Хорошо во Франции или Бельгии – уже дилижансы ходят. Здесь же приходится искать оказию самому. Быстрее, но не спокойнее из Твери до Москвы добраться сушей. С утра, приведя себя в порядок и позавтракав, отправился на торг. Надо было одежду прикупить вместо испорченной в Парфино. К тому же торг – это место, где обмениваются городскими новостями, где нанимается рабочая сила, узнают о попутном транспорте.
Купил сиреневую рубашку, штаны, короткие сапожки, будет во что переодеться. Походил, поспрашивал людей. Оказалось – через день идёт обоз в Москву: свели с купцом, который собирает обоз. Поодиночке никто не ездил, грабили нещадно, хорошо, если жизни не лишали.
Оставшееся до выхода время ел да спал. Что-то устал я за последнюю неделю – борьба со шведами и тряская дорога вызывали желание поспать на пуховой перине. Но надо собраться, ещё добираться до Москвы.
Долго ехали, без происшествий, но долго. То колесо у телеги отвалится, то заедут к кузнецу поменять подковы у лошадей. Мелкие причины накатывались, как снежный ком, и в итоге только через три недели я увидел вдалеке колокольню Ивана Великого. Сначала потянулись маленькие деревни, затем пригороды с множеством мастерских, затем и сам город. Совсем не такой, каким он стал сейчас. На улицах грязь, навоз, кучи мусора. Но вот народ московский, как и сейчас, был шустр, пронырлив и не дурак выпить.
Недалеко от стрелки Москвы-реки и Яузы я расстался с обозом. Кряхтя и чертыхаясь, я кое-как дотащил свой сундучок к дому на Петроверигском переулке. Вот и мой бывший дом.
Что-то не слышно весёлых детских голосов. На стук в калитку вышел слуга, узнал меня и пропустил во двор.
– Ты чего такой унылый?
– Так старый хозяин, Михаил, помер, вчера схоронили; с чего радоваться?
Меня как ножом в сердце ударили. Я выронил сундук, в ушах звенело. Единственная нить, связывающая меня с прошлым, оборвалась. Я снова остался один.
Глава 6
Я расположился в доме, в старой комнате, где ночевал при Михаиле. Пару суток отъедался и отсыпался. Затем в голову полезли мысли – что делать дальше? Открывать своё дело в Москве и заниматься врачеванием? Деньги у меня были – и в этом времени и в моём двадцать первом веке, вопрос смерти от голода и нужды сейчас не стоял. Нахожусь в заслуженном долгосрочном отпуске, коим после плена наградил меня Пётр.