К воротам я не совался, ещё сочтут за лазутчика, так – поглядел метров с двухсот. Спускался я гордый собой. Бежал из плена, разрушив почти всю крепость – это чего-то стоило. Походил по городишку, выпил в таверне вина – очень дешёвого и очень вкусного. Подумал – и купил с собой ещё пару бутылок. Взял бы больше, да нести не в чем. В каждой местности были свои сорта винограда и своё вино, вкус различался сильно.
На следующий день, отоспавшись, побродил по лавкам, прикупил свежего пороха – дымный порох во влажной среде быстро отсыревает, дает осечки; по случаю в оружейной лавке купил три метательных ножа. Никогда раньше не пробовал метать, но попробовать стоит, необходимая вещь. Пообедал в таверне – жаркое с редким пока ещё картофелем, наелся дешёвых апельсинов, запив малагой.
Не спеша пошёл в порт. Недалеко от нашего судна стоял старый бревенчатый сарай; судя по запаху, в нём когда-то хранились просмоленные канаты – запах пеньки и смолы трудно с чем-то спутать. Место удобное, и я попробовал метать ножи. Сначала получалось отвратительно, они никак не хотели втыкаться в брёвна лезвием, попадали то ручкой, то боком, а уж о том, чтобы попасть в круг, и речи быть не могло. Я был обескуражен, не такое простое оказалось умение – метать ножи. Видя, как я мучаюсь, ко мне подошёл матрос с чужого судна, стоявшего рядом с нашим. Объяснил, что замах я делаю не так, нож держать надо за лезвие, а не за ручку. Взвесив в руке нож, пробормотал, – хорошо сбалансирован, – размахнулся и кинул. Нож со звоном воткнулся в центр круга. Хм, здорово! Я попробовал снова, стало получаться. Уже темнело, я решил продолжить свои упражнения завтра. Но завтра с утра мы уже отчалили.
Чтобы не отлёживать бока, я спустился в трюм, заранее подобранным на пирсе кусочком известняка начертил круг и стал метать ножи. Пробовал правой рукой, левой, с замахом из-за плеча, снизу – исподтишка, с разворота и с прямой стойки.
Кидал ножи до изнеможения, пришёл только на ужин. Завтра, послезавтра все повторилось. К концу тренировок все броски заканчивались попаданием лезвия в круг диаметром около метра. Вроде и неплохо, но я был недоволен. Где вы видели человека метрового диаметра? Ещё два дня я рисовал ростовую мишень ну очень худого человека, и кидал, кидал, кидал. Броски ножа даже начали сниться во сне.
Между тем мы уже входили в Гибралтарский пролив, слева в дымке виднелся африканский берег, справа – европейский. Капитан вооружил команду – нападения здесь случались часто. Но все прошло благополучно, судно повернуло к северу, и мы вошли в Кадисский залив. Вот здесь везение временно от нас отвернулось.
Для начала ослаб, а затем и стих ветер. Паруса бессильно обвисли, каракка остановилась. Вот же ёшкин кот, на горизонте уже виден испанский порт и город Кадис. А мы стоим. Стояли день, два, три! Команда озверела, играли в карты и кости, спали, стали вспыхивать перебранки. Я зашёл к капитану. Перед ним стояли несколько бутылок вина, к сожалению, уже пустых.
– Где ты пропадаешь, Юрий, сколько можно спать?
– Да не сплю я, ты видел, что с командой?
– А что такое?
– От безделья матросы скоро драки учинять будут, займи команду делом – ну, там, грузы в трюме перетащить, такелаж обновить, палубу отдраить.
О’Брайен тупо уставился в стол, видно, выпил все-таки много.
– Да, верно. – И как гаркнул: – Боцман!
Я аж присел от неожиданности – голос у капитана был зычный, слегка охрипший, способный мертвеца поднять из могилы. В открытую дверь показался боцман.
– Звали, капитан?
– Почему палуба не отдраена, такелаж не весь поменяли, за что я матросам деньги плачу?
Боцман исчез, и через мгновение раздалась трель боцманской дудки, забегали босыми ногами по палубе матросы.
– М-да, Юрий, пожалуй, лень расслабляет команду, здесь ты прав. Выпьешь?
Я взял бутылку – херес. Отчего и не выпить?
На следующий день поднялся ветерок, слабый, но ровный. Мы подняли все паруса и с черепашьей скоростью потащились к Кадису. Каких-то десять миль шли полдня, с большим облегчением пристали. Команда занялась погрузкой-выгрузкой, а я, по обыкновению, отправился на берег.
Здесь и местность была другая: низкий заболоченный берег, город в устье реки, небольшие дома. В трактирчике опробовал местного порту. Очень, очень неплохо, совсем не то, что продают в наших магазинах под видом портвейна, – им же только тараканов травить.
Немного погуляв и не найдя ничего интересного, решил вернуться на корабль. Рядом с нашим кораблём стоял португальский. На корме свисал с флагштока зелёно-красный флаг. Грузчики в трюм таскали мешки, ящики, закатывали по доскам бочки. Я случайно обратил внимание – у одного на шее было видно красное пятно. Я насторожился, остановился и стал внимательно наблюдать за ним. Когда грузчик выходил из трюма, на плече увидел ещё одно. Бегом я влетел на палубу каракки, подбежал к О’Брайену:
– Капитан, быстро уходим!
– Что случилось, почему такая спешка? Мы не закончили погрузку, вон, на причале ещё шесть ящиков.
– О’Брайен, сейчас я видел, как грузится вон тот португалец. У одного из грузчиков оспа!
Лицо капитана изменилось. В Европе часто бушевали эпидемии оспы, от которой вымирали селения. Чтобы не допустить её распространения, губернаторы и бургомистры шли на жёсткие, даже жестокие меры. Селения окружались солдатами, дома и трупы сжигались.
По свистку боцмана команда в авральном режиме затащила на палубу шесть остающихся ящиков и, не опустив даже в трюм, бросилась сбрасывать швартовы и поднимать сходни. О’Брайен был испуган даже больше, чем при встрече с пиратами. Стоит на корабле заболеть хоть одному – вымрет вся команда, а судно не пустят ни в один порт. Мигом подняли все паруса и вышли в море.
– Юрий, ты не ошибся, может, паника поднята зря? У меня нет сомнения в твоей порядочности, но не поторопился ли ты?
– Нет, капитан, через несколько дней ты сам услышишь плохие новости и будешь молчать, что заходил в Кадис.
Жизнь в дальнейшем подтвердила мои опасения. Когда мы стояли в Лиссабоне, команды с других кораблей донесли весть, что в Кадис никого не пускают. На рейде стоят военные корабли, и никто не может зайти в порт или выйти из него, а половина жителей уже мертвы.
Услышав такую новость, капитан сначала меня расцеловал, а потом мы с ним напились до чёртиков, естественно, за его счёт.
Выйдя из Кадиса, мы нигде не останавливались до самого Лиссабона, даже не набирали питьевую воду. На последних днях пути матросы стали роптать – вода несвежая, да и той вдосталь не дают. В Лиссабон пришли с сухими цистернами и пересохшими глотками. Нет воды – и сварить пищу не на чем, да и солонина в рот не лезет.
Ошвартовались, и О’Брайен на радостях избавления от «чёрной смерти» разрешил команде отдыхать три дня. Матросы ринулись в припортовые кабаки промочить горло. На судне осталось только несколько человек вахтенных, что с завистью глядели в спины уходящих на берег.
Я последовал примеру матросов, отошёл от порта подальше, где трактирчики поприличнее. Заказал мадеры, жареного каплуна с картофелем, фруктов. Поскольку португальского не знал, объяснялся на смеси английского с итальянским. Когда я уже насытился и выпил, принесли фрукты. Давненько я такого не встречал – ананас, нарезанный кольцами, мандарины, здоровенная кисть винограда. Немного передохнув, я отдал должное фруктам.
Такого обильного и вкусного стола я в Европе ещё не видел. Славно посидел, да и счёт был невелик. Поистине, Португалия мне начинала нравиться. Дали брюху повеселиться, пора и честь знать.
Я направился на корабль, с интересом поглядывая по сторонам. Недалеко от порта, проходя мимо таверны, я чуть не споткнулся о вылетевшее из дверей тело. Хотел переступить, пригляделся – да это же матрос с нашей каракки. Я одним махом заскочил на ступеньки и ногой открыл дверь, рука лежала на шпаге. С ходу определить, что здесь творилось, было невозможно: мелькали кулаки и ноги, летали табуретки, билась посуда, валялись столы с остатками еды. Одеты все приблизительно одинаково, кто кого бьёт – непонятно. Я вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил в потолок. После оглушительного грохота наступила тишина. Я прошёл в середину зала, ткнул пальцем в грудь одного из матросов каракки: «Внятно и чётко – кто, кого и за что?» – Тот прошепелявил непонятное разбитыми в кровь губами. Сбоку услужливо подскочил владелец таверны:
– Выпили ребята, что-то не поделили с французами, вот – поглядите – посуду побили, ущерб какой?! – Он принял меня за офицера с каракки.
– Так, всем людям О’Брайена – бегом на судно. Кто не может идти – несите, здесь никого не бросать. – Я обернулся к хозяину:
– Что они должны?
Тот долго загибал пальцы:
– Тарелки, кружки, за вино, жареные отбивные…
Я прервал:
Я прервал:
– Сколько?
Глазки трактирщика забегали:
– Два золотых эскудо.
Я достал из кошелька один золотой и бросил хозяину. Тот поймал на лету и, что-то бурча, удалился. Видно, шельма, как и все трактирщики.
Я вышел на улицу, наши матросы сбитою толпой шли к порту. Навстречу мне спешил альгвасил – аналог полицейского, с двумя помощниками. Вовремя убрались! Не хватало за драку угодить в местную кутузку. Спокойно подошёл к судну. Перед матросами расхаживал О’Брайен. Разбитые носы и губы, порванная одежда и синяки не могли его не насторожить.
– Вот он, он заплатил и выгнал нас из таверны, он может подтвердить.
О’Брайен повернулся ко мне:
– Все уплачено? Иначе судно могут не выпустить из гавани, да ещё и штраф наложат.
– Я все уладил, сэр.
– Отлично! Все на борт, бездельники. От вас только и жди пакостей. Больше никому в город не ходить, коли вести себя не умеете.
Мы вместе с ним поднялись на палубу.
– Сколько я вам должен?
– Один золотой, сэр. – О’Брайен расплатился.
– Ну, хоть мои накостыляли лягушатникам?
– Фифти-фифти, сэр!
– И за это ещё один золотой? Дармоеды, даже не могли побить французов!
До конца погрузки больше ни один матрос не сошел на берег, кроме меня. И снова в море, слава богу, без происшествий. Заходили в Матозиньюш, несколько дней простояли в Виго, пришли в Ла-Корунью. Здесь О’Брайен решил очистить от ракушек и водорослей обросшее за время плавания в тёплых морях днище, оно тормозило ход.
Судно в порту вытащили на берег, положили на бок и занялись нудной очисткой подводной части корабля. Каракка выглядела, как выброшенный на берег кит. Предстояло пару недель вынужденного безделья. Я решил посетить местных врачей.
Расспросив коренных жителей, выяснил, что в Ла-Корунье практикует только один хирург; всяких травников, заговаривателей зубов, повитух я в расчёт не брал. Найдя нужный дом, постучал.
Меня без расспросов впустили. В приёмной за столом сидел вальяжный господин лет сорока, худощавый, загорелый, с шикарными усами, кончики которых были закручены вверх, и узенькой бородкой-эспаньолкой. На пальцах сверкали бриллиантами перстни. Похоже, практика у доктора была обширной.
Поздоровавшись, доктор сказал:
– На что жалуетесь?
– Я ни на что не жалуюсь, коллега.
Брови испанца вскинулись.
– Не имею чести знать, я не видел вас раньше в городе.
– Я не местный, хирург из России, наше судно пару недель будет доковаться, днище, видите ли, обросло. Решил зайти, познакомиться, может быть, взаимно поделиться опытом.
Сначала при моих словах о России у доктора стало недоумённое лицо – где, мол, это такое – Россия, а при словах «поделиться опытом» стало снисходительно-пренебрежительным.
Ну как же, – явно думал он, – из далёкой России приезжает неизвестно кто – поделиться опытом. Наверное, не знает ничего, захотел в Испании понахватать верхушек». Все это явно читалось на лице доктора. Не хватает вам выдержки, коллега. Если по вашему лицу пациент может прочитать свой диагноз или прогноз, то надо учиться владеть эмоциями. Да, бывают пациенты, при взгляде на болячку которых хочется умыть руки и убежать из кабинета. Но ты – врач, и должен помогать больному, он ведь не выбирал свою болячку, а если ты любишь свою профессию и давал клятву Гиппократа, просто обязан приложить все силы, отбросив эмоции. Всего этого я, конечно, не сказал, иначе никакого контакта бы не получилось.
Пока пациентов не было, разговорились о методах лечения больных. По ходу разговора его снисходительность постепенно испарилась, он больше спрашивал, чем отвечал. И ещё одна маленькая деталь – несколько его фраз меня удивили – такими же словами я наставлял семьдесят лет назад в Париже Амбруаза, молодого хирурга Божьей милостью.
– Скажите, коллега, вы не учились в Париже у месье Амбруаза?
Испанец сильно удивился:
– Синьор, вы знали Амбруаза?
– Да, приходилось.
– Это мой учитель, он преподавал хирургию в Парижском университете.
– Постойте, он же был королевским лекарем, пользовал двор.
– Да, да, так оно и было, и преподавал нам в Сорбонне. О, какая радостная встреча, просто удача – встретить ученика великого Амбруаза здесь, в Ла-Корунье, богом забытом городке. Непременно мы должны отметить это событие, пойдёмте.
Испанец взял меня за руку и потащил во дворик. Там стояла резная каменная беседка, увитая виноградом, и мраморный столик. Рядом журчал фонтанчик.
Слуга вынес вино в кувшине и фрукты. Испанец сам разлил вино по стаканам – признак уважения к гостю, сказал витиеватый тост, но из-за плохого знания языка я лишь понял – за медицину!
Кто был бы против? Вино было превосходным, так я, пожалуй, и от водки отвыкну, в винах я уже научился разбираться. Испанец выпил, встал, протянул руку:
– Мигель Родригес Сарагосса! – О как!
Я тоже встал:
– Юрий Григорий Кожин. – «Григорьевич» для иностранцев – уж очень неудобоваримо. Познакомились.
Продолжили разговор о медицине. Насколько я понял, уровень знаний Мигеля так и остался таким, как учил Амбруаз. Но хоть имелись понятия о стерильности, обработке инструментов и рук.
Когда кувшинчик опустел, мы стали чуть ли не друзьями. Общие интересы сближают. Договорились завтра вместе оперировать больного. Мигель давно назначил операцию, но все оттягивал. Когда-то давно в живот пациента ударила стрела, в пылу боя древко обломили, перевязали, со временем все зажило; но по прошествии нескольких лет живот стал беспокоить, рана периодически открывалась, оттуда сочился гной. Да, похоже, дело серьёзное.
Я возвращался на судно весёлым, слегка пьяным и в хорошем настроении. Руки уже чесались в предвкушении работы у операционного стола, да ещё и с коллегой.
Не доходя до порта, услышал крики, стоны. На улице стояла карета, рядом богато одетая сеньорита хлестала плетью служанку – молоденькую мулатку лет двадцати, вероятно, рабыню. На козлах сидел кучер, с любопытством и каким-то наслаждением разглядывающий экзекуцию.
Я схватил даму за руку – жалко просто стало девчонку, очень некстати вспомнились свои месяцы в плену. Дама гневно сверкнула глазами, позвала на помощь кучера. Тот соскочил с облучка, сжал здоровенные кулачищи. Ждать от него удара я не стал и с ходу завесил ногой по мошонке. Кучер сначала застыл с открытым ртом, потом согнулся и, жалобно подвывая, засучил ногами.
Дама от испуга завизжала и запрыгнула в карету; захлопнув дверцу, закричала:
– Поезжай!
Ага, как же – кучер прижал руки к причинному месту и даже встать не мог. Дама сначала стала кричать на меня:
– Как вы смеете, кто вы такой? – Видя, что кучер не встаёт и уехать быстро не получится, стихла, прошипев через окно кареты: – Все из-за тебя, паршивка, вот дома я тебя проучу!
Я подошёл к карете, дама юркнула внутрь.
– Продайте мне рабыню!
Я даже не подумал – куда её мне деть. На судне плыть ещё неизвестно сколько, но не бросать же девчонку, эта мегера может и насмерть забить. То ли мой вид её испугал, то ли пример с кучером убедил, что спорить со мной – себе дороже, но дама вдруг согласилась:
– Десять золотых реалов!
Она высунула в окно обе руки и растопырила пальцы. Я залез в кошелёк и отсчитал десять монет. Цена, конечно, была высока, выше реальной стоимости раза в два, но спорить на дороге и в этой ситуации не стоило. Дама взяла деньги, бросила кучеру: «Едем!» Тот с трудом поднялся, злобно на меня посмотрел, но ничего предпринимать не стал и взобрался на облучок. Взял в руки хлыст и оглянулся на меня, как бы раздумывая – может, хлестануть? Я развёл полы плаща, показав рукоять пистолета. Кучер тут же отвернулся и хлестанул коней. Карета умчалась.
Так, и что же мне делать с приобретением? Мулатка стояла рядом. Смугловатое смазливое личико, чёрные блестящие волосы слегка вились по плечам. Небольшая грудь, чуть полноватые ноги. Старенькое платье не скрывало багровых рубцов на плечах и спине. Я вздохнул, чего теперь?
Ладно, я махнул рукой и двинулся в порт. Девица пошла за мной. Ба, да она босая! Не дело. Зашли в лавку, я указал приказчику на босые ноги девушки, тот подобрал туфли. Расплатившись, пришли на корабль.
У О’Брайена чуть челюсть не отвалилась, когда он увидел меня с девицей.
– Сэр решил повеселиться?
– Да вот купил по случаю.
– Я не потерплю женщину на своём корабле, она принесёт нам несчастье.
– О’Брайен, она моя служанка и будет там, где я!
Я достал из кошелька пять золотых монет и сунул в руки оторопевшему капитану. Тот посопел, но останавливать меня не стал. Так мы вдвоём и прошествовали в мою каюту.
Здесь возникла ещё одна проблема – каюта маленькая и кровать одна, причём узкая. «Сиди здесь»! – я показал на кровать. Сам пошёл к боцману.