– «Майкрософту»?
– Давай-давай, всезнайка, шути. Нет, не «Майкрософту». Мир принадлежит тем, кто не сдается. Тем, кого посылают в нокдаун, а они встают и готовы получить еще.
– Хорошо, дядя Фаррел, – согласился я. – Я тебя понял. А что там про будущее?
– Именно, – сказал дядя. – Будущее! Идем, Альфред. В этом гараже ты будущего не найдешь.
Мы поднялись на лифте в холл. Дядя привел меня на свое рабочее место – изогнутый в форме подковы стол напротив двухъярусного атриума. Примерно на полпути между столом службы охраны и парадными дверями был фонтан – вода падала на огромные камни, которые, как сказал дядя, за немалые деньги вытащили из Пиджн-ривер в Смоки[3].
– Самая забавная штука в жизни – это то, что никогда не знаешь, куда она тебя заведет, – произнес дядя Фаррел. – Я работал в автосервисе, и однажды туда зашел Бернард Сэмсон. Он заговорил со мной, и уже на следующий день я оказался здесь и начал получать в два раза больше, чем раньше. И это за то, что сижу на месте. Ни за что! Ничего не делаешь и получаешь вдвое больше! Просто потому, что богатейший человек Ноксвилла решил дать мне работу!
На столе было много мониторов для наблюдения за всеми уголками и закоулками Сэмсон-Тауэрс.
– Эта самая современная система, Альфред. Сэмсон-Тауэрс охраняется надежнее, чем Форт-Нокс. Лазерные сенсоры, звуковые детекторы – все, что угодно.
– Это очень круто, дядя Фаррел.
– Очень круто, – эхом отозвался дядя. – Кто бы спорил. И тут я просиживаю по восемь часов шесть ночей в неделю. Сижу перед этими мониторами и смотрю. Как ты думаешь, Альфред, на что?
– Разве ты только что не сказал, что смотришь на мониторы?
– Я смотрю в никуда, Альфред. По восемь часов, шесть ночей в неделю, я сижу здесь, в этом креслице, и смотрю в никуда.
Дядя придвинулся ближе. Так близко, что я почувствовал запах у него изо рта, а пахло не очень приятно.
– Это – будущее, Альфред. Твое, если не поймешь, в чем твоя страсть и зачем ты пришел в этот мир. Ты всю жизнь будешь смотреть в никуда.
3
Я усердно готовился к экзамену на права, но все равно завалил. Тогда я предпринял вторую попытку с тем же успехом, но в этот раз у меня было больше правильных ответов, так что я, по крайней мере, улучшил отрицательный результат. Дядя Фаррел сказал, что мои баллы – доказательство неспособности добиться даже такой элементарной вещи, как ученические права.
В школе дела шли не лучше. Выяснилось, что Барри Ланкастер на той тренировке серьезно растянул запястье, а это означало, что он стал таким же запасным игроком, как я. Барри это ничуть не обрадовало. Он всем расписывал, как «доберется до этого Кроппа», и я постоянно оглядывался через плечо в ожидании, когда Барри начнет выполнять свою угрозу. Я стал нервным и вздрагивал от любого громкого звука. Например, был готов намочить штаны, когда хлопала дверца шкафчика в раздевалке.
В начале весны я пришел однажды домой и обнаружил, что дядя Фаррел уже проснулся.
– Что-то случилось?
– А что?
– Почему ты не спишь?
– Да ты король «Двадцати вопросов»[4].
– Я задал только два вопроса, дядя Фаррел, и они вроде как связаны, так что сойдут и за полтора.
– Знаешь, Альфред, люди, которые считают себя остроумными, редко бывают такими на самом деле.
– А я и не считаю себя остроумным. По-моему, я слишком высокий и толстый, слишком медлительный и слишком часто попадаю впросак, но вряд ли остроумный. Почему ты встал, дядя Фаррел?
– У нас будут гости, – сказал дядя и облизнул толстые губы.
– Да? – У нас никогда не было гостей. – А кто?
– Кое-кто очень важный. Альфред, надень что-нибудь чистое и ступай на кухню. Сегодня поедим пораньше.
Я переоделся и, войдя в кухню, обнаружил, что мой замороженный солсбери-стейк уже приготовлен в микроволновке и ждет меня на столе. Дядя Фаррел пил пиво – странно. Он никогда не пил пива за обедом.
– Альфред, как ты посмотришь на переезд из этой дыры в Секвойя-Хиллс, где большие особняки?
– Чего?
– Ну, туда, где живут богачи?
Я подумал.
– Это было бы здорово, дядя Фаррел. Но когда мы успели стать богачами?
– Мы и не стали, но можем разбогатеть. Когда-нибудь. – Дядя жевал свой стейк и загадочно улыбался. – А на следующей неделе ты снова сдаешь экзамен на права. Хочешь, чтобы твоей первой машиной был «феррари-энзо»?
– Ух ты! Это было бы здорово, дядя Фаррел, – сказал я.
На него иногда находило такое. Ни для кого не секрет, что быть бедным паршиво. Но есть бедные и есть нищие, а мы не были нищими. Я хочу сказать, что никогда не ложился спать голодным и свет у нас всегда был включен, то есть на электричестве мы не экономили, но работать ночным охранником на первого богача Ноксвилла – это, по-моему, нелегко. И еще дядя в последнее время мало спал, а от недосыпа можно чуточку оторваться от реальности.
– Но я, пожалуй, предпочту «хаммер».
– Ладно, пусть будет «хаммер». Как скажешь. Марка машины не имеет значения, Альфред. Этот парень, который придет к нам сегодня, он очень богатый человек и хочет нам кое-что предложить… В общем, я надеюсь, что, если все получится, мы больше никогда не будем волноваться о деньгах.
– По правде, дядя Фаррел, я и не знал, что мы волнуемся о деньгах.
– Его зовут Артур Майерс, и он владеет «Тинтагель интернэшнл»[5]. Ты когда-нибудь слышал о «Тинтагель интернэшнл»?
– Нет, не слышал.
– Это один из крупнейших международных конгломератов – может быть, даже больше «Сэмсон индастриз».
– Понятно.
– Короче, дела обстоят так, Альфред. Однажды на дежурстве, которое ничем не отличалось от других, то есть я сидел в одиночестве и ничего не делал, вдруг зазвонил телефон. Угадай, кто был на проводе?
– Мистер Майерс?
– Точно.
– А что такое конгломерат?
– Это бизнес, который владеет другими бизнесами. Или что-то вроде того. Суть не в этом. Альфред, перестань меня перебивать и постарайся немного сосредоточиться, лады?
– Я постараюсь, дядя Фаррел.
– Итак, мистер Артур Майерс сказал, что у него есть для меня деловое предложение.
– У владельца крупнейшего конгломерата возникло деловое предложение к тебе? – переспросил я.
– Бред!
– Да уж точно.
– Я тоже так подумал! – Дядя Фаррел пристукнул вилкой по тарелке и затараторил: – Кто я такой? Всего лишь маленький, неприметный ночной охранник. Но я встретился с ним, и оказалось, что он настоящий и ему нужна моя помощь. Наша помощь, Альфред.
– Наша помощь?
Чем больше дядя говорил об этом странном деле, тем сильнее я недоумевал.
– Понимаешь, у Майерса и Бернарда Сэмсона есть что-то общее. Может, дружили когда-нибудь, или земляки, или не знаю что. В общем, Майерс убедил Сэмсона вложиться в одно крупное дело. Я не знаю деталей, но, видимо, сумма была немалая, а дело не заладилось. То есть все пошло из рук вон плохо. Сэмсон потерял кучу денег и обвинил в этом Майерса.
– Почему он обвинил Майерса?
– Не знаю. Альфред, ты слушай и не перебивай. У нас мало времени.
– Почему у нас мало времени?
– Я к этому и веду.
– К чему?
– К тому, почему у нас мало времени!
Дядя тяжело вздохнул.
– Мистер Сэмсон обвинил мистера Майерса в том, что дело накрылось. Он, то есть Сэмсон, очень плохо это воспринял и совершил ужасный поступок.
– Что он сделал?
– Он кое-что украл.
– У мистера Майерса?
– Нет, из Лувра в Париже. Естественно, у Майерса! Сэмсон украл это и запер в своем офисе.
До меня постепенно начало доходить.
– Из его офиса в Сэмсон-Тауэрс?
– Вот именно. Наконец-то ты уловил суть. Из офиса в Сэмсон-Тауэрс, где ночным охранником работает твой покорный слуга.
– И Майерс хочет, чтобы ты вернул ему эту вещь?
– Правильно. Так и есть, и…
– Что это?
– Ты о чем?
– О вещи, которую украл Сэмсон.
– А, о ней. Я не знаю.
– Ты не знаешь?
Дядя Фаррел медленно покачал головой:
– Понятия не имею.
– Дядя Фаррел, как ты собираешься забрать эту вещь из офиса Сэмсона, если не знаешь, что это такое?
– Это детали, Альфред. Пустяк. Вся суть в том…
– По мне, так это очень серьезная деталь.
– Ты хочешь узнать, в чем суть?
– Конечно.
Дядя зашевелил губами, но я ни слова не услышал.
– Ты меня перебил, и все мысли вылетели! Со свистом! Прямо в окно! На чем я остановился?
– Ты собирался объяснить, в чем суть.
– Суть? О да! Суть в том, что, если я достану для него эту вещь, он заплатит мне миллион долларов.
– Ты меня перебил, и все мысли вылетели! Со свистом! Прямо в окно! На чем я остановился?
– Ты собирался объяснить, в чем суть.
– Суть? О да! Суть в том, что, если я достану для него эту вещь, он заплатит мне миллион долларов.
У меня глаза полезли на лоб.
– Ты сказал – миллион долларов?
– Ну не песо же!
Я немного подумал над этим.
– Это незаконно.
– Нет, законно.
– Но если мистер Сэмсон украл эту вещь, то почему мистер Майерс не обратится в полицию?
Дядя Фаррел облизнул толстые губы.
– Он сказал, что не хочет, чтобы в это дело вмешивалась полиция.
– Это почему же?
– Он заявил, что не желает огласки. Он не будет выдвигать обвинение, потому что газеты и телевидение вцепятся в эту историю, а ему это не нужно.
– А может, эта вещь принадлежит мистеру Сэмсону, а мистер Майерс все врет. Может, он просто использует тебя, потому что у тебя есть ключ.
– Ну да, у меня есть ключ, и поэтому я ему нужен. Но я не вор, Эл. Послушай, я затеял этот разговор не для того, чтобы получить у тебя разрешение. Я прошу о помощи.
– Меня? О помощи?
– Именно, – сказал дядя Фаррел. – Мне не справиться в одиночку, Эл. И я прикинул, что лучше тебя в этом деле помощника не найти, тем более что и ты выиграешь. Миллион долларов! Ты только подумай об этом, Эл. Тебе всего пятнадцать, ты еще мало живешь на свете – не то что я, а такой шанс выпадает только раз в жизни!
– Мне надо это обдумать, – сказал я.
Дядя перестал жевать свой стейк из микроволновки, у него немного отвисла челюсть, и я разглядел пережеванное мясо.
– Что значит – тебе надо это обдумать? Что тут обдумывать? Я твой дядя. После того как твой никудышный отец бросил вас, а мама умерла от рака, упокой господи ее душу, я – вся твоя родня. Это самое выгодное дельце в твоей жизни. Один миллион долларов за час работы, и ты говоришь, что тебе надо это обдумать?
– Тут много пищи для размышлений, дядя Фаррел.
Дядя презрительно фыркнул:
– Ну, так думай быстрее, Альфред, потому что…
В дверь позвонили. Дядя Фаррел подскочил на стуле и напряженно улыбнулся. У дяди были очень крупные зубы.
– Это он. Пришел.
– Кто пришел?
– Майерс! Я же говорил, что у нас мало времени.
– Мистер Майерс уже пришел?
– Знаешь, что я тебе скажу, Альфред? С такой большой головой ты мог бы соображать и побыстрее. Убери посуду и ступай к нам в гостиную. Нельзя заставлять ждать такого человека, как Артур Майерс.
Дядя поспешил вон из кухни. Я услышал, как открылась входная дверь, после чего донеслось:
– Здравствуйте, мистер Майерс! Как раз вовремя. Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Альфред! Альфред – это паренек, о котором я вам рассказывал.
Я слышал голоса, но говорили тихо, и слов было не разобрать. Я сложил тарелки в раковину и вытер кухонный стол.
Потом я услышал, как дядя спросил:
– Не желаете чего-нибудь выпить, мистер Майерс?
Затем он крикнул:
– Альфред! Сделаешь нам кофе, хорошо?
Так что я поставил кофе вариться, а сам обосновался возле раковины и принялся грызть ноготь на большом пальце. Я знал, что дядя хочет, чтобы я вышел к ним и познакомился с этим мистером Майерсом, но мне почему-то было страшно. Вся эта затея казалась мутной. Зачем такому богатому и могущественному человеку, как мистер Майерс, отдавать дяде Фаррелу миллион за то, чтобы тот вернул ему украденную вещь? Что там, в Сэмсон-Тауэрс, такого ценного?
Но больше всего меня волновал вот какой вопрос: что будет со мной, если дядю Фаррела поймают, когда он проникнет в офис Бернарда Сэмсона? Если его посадят в тюрьму, меня снова отправят в приемную семью.
Я подождал, пока сварится кофе, разлил его в две чашки и понес в гостиную.
Дядя Фаррел устроился на краешке дивана, подавшись в сторону кресла, в котором сидел мистер Майерс. На полу рядом с креслом я заметил большую кожаную сумку с золотыми застежками.
Артур Майерс оказался худым мужчиной с длинными каштановыми волосами, которые он затянул в хвост, доходивший аж до середины спины. На нем был шелковый костюм странного цвета – можно сказать, разноцветный: когда мистер Майерс поворачивался, свет играл на ткани и она вся переливалась, сначала становилась синей, потом белой, а после – красной. Но больше всего в Майерсе выделялись глубоко посаженные глаза под выпуклым лбом. Они были темно-карими, почти черными. И когда он впервые взглянул на меня, я испытал озноб, как будто в могилу заглянул.
– Альфред! – бодро сказал дядя. – Кофе! Великолепно! Вы какой предпочитаете, мистер Майерс?
– Черный, спасибо, – поблагодарил тот и взял у меня чашку.
У него был акцент, похожий на французский, но другой, не могу сказать точно – я не очень хорошо различаю акценты.
– Значит, ты и есть Альфред Кропп, – произнес мистер Майерс. – Твой дядя о тебе высокого мнения.
– Неужели? Сливки и две ложки сахара, – сказал я дяде и передал ему чашку.
– Это правда, – подтвердил мистер Майерс. – Но он забыл упомянуть о твоих впечатляющих… пропорциях. Ты играешь в школьной футбольной команде?
– Я оттуда ушел. Был запасным правым защитником. Тренер редко выпускал меня на поле, потому что я не мог запомнить схему игры. Но когда мы выходили вперед на двадцать очков – выпускал. Однажды на тренировке я вступил в игру, и наш лучший квотербек получил травму. Кажется, я лишил его единственного шанса поступить в колледж, и он, по-моему, собрался меня убить.
– Подойди сюда, Эл, и присядь, – сказал дядя Фаррел и похлопал по дивану. Затем он облизнулся и повернулся к мистеру Майерсу. – Я посвятил Альфреда почти во все детали операции.
– Как я говорил, у меня есть свои условия, – сказал мистер Майерс. – Но я сознаю, что без сообщника в этом деле не обойтись. Если только ему можно доверять.
– О, за это не переживайте, – заверил его дядя Фаррел.
– А я не уверен, что гожусь, – возразил я, и дядя с мистером Майерсом удивленно посмотрели на меня. – Я хочу сказать, что не очень-то быстро соображаю, даже схему игры не могу запомнить, и вся эта затея кажется мне подозрительной.
Артур Майерс скрестил ноги, уперся локтями в колени и сложил свои длинные пальцы домиком.
– И что же вам кажется подозрительным, мистер Кропп?
– Ну, во‑первых, мистер Майерс, то, что вы употребили слово «сообщник». Судя по нему, вы подбиваете дядю Фаррела на что-то нехорошее.
– Я просто неудачно выразился. Как тебе «партнер»? Это устраивает?
– Отличное слово! – поспешил вставить дядя Фаррел.
– Во-вторых, – продолжил я, – откуда нам знать, что эта вещь в офисе мистера Сэмсона действительно ваша? Может, она принадлежит мистеру Сэмсону, а вы все придумали, чтобы мы ее для вас украли.
– Альфред! – воскликнул дядя Фаррел и одними губами добавил: – Немедленно прекрати.
Мистер Майерс поднял руку:
– Все нормально, мистер Кропп. У мальчика есть чувство собственного достоинства, а это не так плохо, особенно в столь юном возрасте. – Потом он посмотрел на меня в упор своими темными глазами, и мое сердце сжалось так сильно, словно его стиснула огромная лапа. – Каких гарантий вы хотите, мистер Альфред Кропп? Рекомендательных писем? Показаний очевидцев? Сертификата подлинности или чека, как от коробки с хлопьями? Это фамильная ценность, реликвия, которая передавалась из поколения в поколение. Бернард Сэмсон забрал ее у меня из-за того, что бизнес оказался убыточным – увы, но в этом не было моей вины. Если вы знаете, что это за человек, то вам должно быть понятно, почему он так поступил.
– Я о нем ничего не знаю, – ответил я. – Я его даже ни разу не видел. Так почему он забрал у вас эту вещь?
– Из мести.
– А вы не просили ее вернуть, эту непонятную штуковину?
Мистер Майерс молча посмотрел на меня, а дядя Фаррел заметил:
– Да, это здравая мысль, мистер Майерс. То есть я хочу спросить, а что именно вы хотите вернуть?
– Вот это.
Не сводя с меня глаз, мистер Майерс достал из кармана длинный манильский конверт и протянул его дяде.
– Я просто подумал, что вам, быть может, вообще не нужно выкладывать миллион долларов, чтобы вернуть вашу реликвию, – сказал я. – Может, вам с мистером Сэмсоном стоит помириться, и тогда он сам ее вернет.
– Вы так считаете, мистер Кропп? – улыбнулся он.
Щеки у меня вспыхнули, но я уже не мог остановиться.
– Я не претендую на то, что знаю, как делаются дела в мире большого бизнеса и конгломератов. Но если бы я поссорился с другом или он одолжил бы у меня что-нибудь и не захотел отдавать, я бы пригласил его потусоваться, поиграть в видеоигры – вы бы, наверное, в этом случае выпили по мартини, а мы бы потрепались немного, а потом я попросил бы вернуть эту штуку. Я бы сказал: «Слушай, Берни (или Бернард, или как вы его зовете), я знаю, ты сердишься, но вещь, которую ты взял, очень много для меня значит. Она передавалась в моей семье из поколения в поколение. Может, мы попробуем как-то решить это сами, потому что мне очень не хочется привлекать к этому делу полицию». Ну или что-то в этом роде. Вы обдумывали такой вариант?