— Это у вас муж кем же будет? Депутат какой? Или уж я даже и не придумаю, кто такой…
— Да это вовсе не муж… — начала Александра.
Людка сделала страшные глаза, ущипнула Александру за руку и быстро сказала:
— Да это вовсе не муж тут главный. Был бы он главным — сидел бы да командовал, а Шурка бегала бы да распоряжения выполняла. А он сам бегает, Шурка вон сидит, слова не скажет — он и без слов её понимает. Ты что, Нин, сама не заметила, что ли?
— Ещё бы не заметить… Это да, без слов понимает. Вот я и говорю: повезло вам с мужем.
Медсестра Нина пооглядывалась, безуспешно придумывая себе ещё какое-нибудь занятие в этой палате, ничего не придумала, вздохнула и ушла. Как только за ней закрылась дверь, Людка опять сделала страшные глаза и грозно прошипела:
— Быстро колись: это что за перец? Где ты его подцепила?
— В такси, — почему-то виновато ответила Александра, сдвинула марлевую маску и вытерла нос бывшей Славкиной пелёнкой, которую так и таскала с собой. — Я его не цепляла, он сам подсел. Ему на какую-то срочную встречу надо было, а у него машина поломалась.
— Срочная встреча! — возмутилась Людка. — Ой, ну ты, мать, убогая! Как ребёнок, честное слово! Какая срочная встреча?! Он тут второй час как заведённый шустрит! А она — «срочная встреча»! Слушай, а может, он бандит какой?
— Да нет, это вряд ли. У него глаза весёлые… — Александра подумала и добавила: — Да какая разница? Мне за него замуж не выходить.
— А вот этого я бы не стала столь категорично утверждать, — важно сказала Людка. — Этот вопрос требует серьезного рассмотрения. Если он действительно не бандит. И не депутат, не дай бог. Политиков нам тоже не надо.
— Прекрати! — рассердилась Александра. — Опять ты меня пристроить пытаешься? Мне ведь обидно, как ты не понимаешь… К тому же — нам вообще никого не надо, мы и сами прекрасно справляемся. Вот ты поправишься, мы тебе хорошую работу найдём, может быть, даже с проживанием, на всём готовом, а деньги экономиться будут, а мы с Евгенией Семёновной уж точно не пропадём, а со Славкой — никаких проблем, Славка у нас умный ребёнок… Зачем нам кто-то чужой? Сами справимся, вот увидишь. Ничего, прорвёмся. Ты, главное, выздоравливай быстрее.
— Быстрее… — проворчала Людка. — Говорят, ещё, как минимум, месяц проваляюсь. Накрылась работа. И потом ничего не известно… Кто на работу колченогую возьмёт?
— Это кто тут у нас колченогий?
Максим вошёл потихоньку, наверное, уже несколько минут слушал, и не известно, что он успел услышать. Александра вытерла нос бывшей Славкиной пелёнкой, поправила марлевую повязку и оглянулась. И опять удивилась, до чего он яркий. Нет, вряд ли бандит. И не политик, это уж точно. Но всё равно — что она о нём знает?
— Вы ведь на какую-то встречу спешили, — настороженно напомнила она. — А сами здесь уже второй час. Опоздаете, в конце концов. Дядька этот, таксист, ждёт, наверное?
— На встречу я опоздал, — жизнерадостно доложил Максим. — Ничего непоправимого, Митька успел позвонить, договорились на завтра… Дядьку-таксиста я отпустил. Он тебе привет передавал и велел благодарить за варенье. Я хотел отобрать, да он ни в какую… Говорит, такого заработка у него сроду не было. Вот ведь интересный народ: за варенье благодарит, а за живые деньги — ни мур-мур. Как так и надо.
— Сегодня по гороскопу надо не зарабатывать, а помогать ближним бесплатно, то есть даром, — вспомнила Александра, чихнула и опять полезла бывшей Славкиной пелёнкой под марлевую маску. — Вы ему много дали? Мы расплатимся, вы не беспокойтесь. Только не сразу, если очень много.
— Правильно, — откровенно обрадовался Максим. — Зачем сразу-то? Не горит. Я ваш адрес запишу, телефон, место работы, паспортные данные, особые приметы… Так что никуда вы от меня не денетесь. А Славка — это чей ребёнок?
— Наш, — в один голос сказали Александра и Людка.
— А поконкретнее можно? — спросил Максим после некоторого молчания и очевидной работы мысли. — Кто именно пацана родил?
— Никто, — хмуро ответила Александра. С какой стати он прицепился? Даже подозрительно. — Никто пацана не рожал. У нас девочка. Славка — это Ярослава.
— Ярославу я лично родила, — гордо сказала Людка. — И имя я сама придумала. Здорово, да? А Шурка меня ругала.
— Здорово, — согласился Максим как-то растерянно. — А Шурка тогда у нас кто? Ну, ребёнку-то?
— А Шурка — мать моего ребёнка, — так же гордо ответила Людмила. Александра посмотрела на неё с благодарностью. — А ты зачем всё выспрашиваешь? Ты, случайно, не бандит?
— Я не бандит, — серьёзно сказал Максим. — И не случайно, а по глубокому внутреннему убеждению… И я не выспрашиваю. Но ведь о собственной жене надо бы хоть что-нибудь знать.
Александра нахмурилась и приготовилась произносить суровую отповедь, но тут в палату заглянул давешний пожилой врач и уважительно позвал:
— Максим Владимирович! Вас на минутку можно? Тут некоторые вопросы провентилировать надо бы…
Максим вышел, и Людка тут же торжествующе заявила:
— А я что говорила?! Вот так-то, мать, от судьбы не уйдёшь. Конечно, если он правда не бандит.
— Ладно, мне уже пора, — скучным голосом сказала Александра. — Ещё билет взять надо, я же заранее не брала, не знала, когда к тебе попаду и вообще… Выздоравливай и не беспокойся о нас. Я телефон отделения запишу, звонить буду. А через неделю ещё приеду, если… если получится.
Она чуть не сказала «если денег достану». Совсем голова не работает. Наверное, это простуда так действует. Не хватало ещё, чтобы Людка сейчас думала о том, как они там без денег живут… Но Людка и так об этом думала.
— Шурка, ты вот что сделать должна, — сказала она деловито. — Помнишь, где коробка с пуговицами лежит? Ну вот… Там ещё кое-что есть. Я же не все свои цацки продала тогда… ну, когда думала, что нам совсем кранты. Там ещё ажурные серьги, моё обручальное кольцо и материн перстень с александритом. Серьги тяжёлые, и проба хорошая, за них, может, нормально дадут, даже если просто как лом отдашь.
— Не отдам, — хмуро сказала Александра. — Выкрутимся как-нибудь. Серьги старинные, к тому же — их тебе отец дарил. Не отдам.
— Отдашь! — Людка похмурилась, покусала губы и неожиданно весело заявила: — Хорошо, что я тогда обручальное кольцо моему козлу в морду не кинула. А ведь хотела кинуть! Но как-то забыла. Ну и правильно, оно нам самим пригодится. За него много не дадут, оно и раньше мало чего стоило, козёл сам его покупал, так что наверняка дешёвка. Но хоть что-то… А перстень на лом не отдавай. Очень уж хорош. Может, кто из богатеньких возьмёт. Пусть хоть так вещь сохранится, хоть даже и совсем у чужих.
— Пусть лучше у своих вещь сохранится. — Александра поднялась и стала запихивать в свой пакет бывшую Славкину пелёнку. — Будут у нас деньги, ты об этом не думай. Со мной на днях за накидку расплатиться должны. И еще за рекламу получу скоро. Евгении Семёновне ещё двух учеников нашли, вот выздоровеет — и тоже зарабатывать начнёт. А ты пока просто выздоравливай. Спокойно и по плану. Чтобы мы за тебя не боялись. Всё поняла? Ну и молодец. Пойду я. Завтра позвоню в отделение, если… если получится.
Она опять чуть не сказала совершенно не уместные в данных обстоятельствах слова: «если телефон не отключили». Всё эта простуда чёртова. Вот вернётся домой — и будет весь завтрашний день лечиться ромашковым чаем и настойкой шиповника. Если всю настойку шиповника не выпили сегодня Славка и Евгения Семёновна. А если даже и выпили — ничего. Им нужнее, а она и без всякого лечения всегда быстро выздоравливала. Только бы завтра удалось немножко полежать, только бы не пришлось куда-нибудь бежать, что-нибудь делать, спешить, но всё равно опаздывать, всё равно ничего не успевать… Что-то совсем она устала, совсем. Простуда чёртова. А к понедельнику надо целую полосу слепить. А голова совсем уже не варит. А на носу уже мозоль натёрла бывшей Славкиной пелёнкой. А место в вагоне попадётся опять рядом с туалетом. И дверь в тамбур будет хлопать всю дорогу. И на вопрос о кипятке проводница будет орать, что она не обязана… Только бы не зареветь, пока из палаты не вышла.
Александра уже взялась за ручку двери, когда за её спиной Людмила громко и торжественно продекламировала:
— Шурка! Я счастлива, что у моего ребёнка есть такая мать!
— Я тоже, — буркнула Александра, боясь оглянуться. — В смысле: мне тоже нравится мать моего ребёнка…
И торопливо выскочила в больничный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Таких сантиментов она от Людмилы не ожидала, та вообще не была склонна ни к каким сантиментам. Плакать захотелось совсем уж нестерпимо.
Нет, сейчас ещё нельзя. Сейчас ещё надо найти лечащего врача, поузнавать у него, что там как… И телефон отделения записать. И сдать халат, бахилы и марлевую маску сестре-хозяйке. И забрать у неё свои сапоги и накидку. И добраться до вокзала. И купить билет…
Александра уже взялась за ручку двери, когда за её спиной Людмила громко и торжественно продекламировала:
— Шурка! Я счастлива, что у моего ребёнка есть такая мать!
— Я тоже, — буркнула Александра, боясь оглянуться. — В смысле: мне тоже нравится мать моего ребёнка…
И торопливо выскочила в больничный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Таких сантиментов она от Людмилы не ожидала, та вообще не была склонна ни к каким сантиментам. Плакать захотелось совсем уж нестерпимо.
Нет, сейчас ещё нельзя. Сейчас ещё надо найти лечащего врача, поузнавать у него, что там как… И телефон отделения записать. И сдать халат, бахилы и марлевую маску сестре-хозяйке. И забрать у неё свои сапоги и накидку. И добраться до вокзала. И купить билет…
Ничего, как-нибудь. Может, и не помрёт.
Александра прислонилась плечом к стене и закрыла глаза. Вот сейчас она немножко постоит так, немножко отдохнёт, немножко перестанет думать — и вперёд и с песней…
— Ну вот, я так и знал, — сказал голос Максима у неё над головой. — Ты что, спать здесь собралась? Прямо стоя? Оригинально… Сейчас я доктора свистну, пусть заодно и тебя немножко подлечит. Больница это или не больница? Пойдём, пойдём, не бойся, я тебя поддержу… Ты сама-то можешь идти? Или отнести лучше?
Он взял её за плечи и куда-то повёл, и ей было совершенно всё равно, куда он её ведёт, даже если он бандит. В конце концов, в таком состоянии она не представляла никакого интереса ни для сексуальных маньяков, ни для торговцев человеческими органами, ни, тем более, для заурядных грабителей. А Максим ни на кого из них не был похож. Хотя Александра не очень представляла, как должны выглядеть маньяки, торговцы органами и даже заурядные грабители. На всякий случай она уточнила:
— Вы не заурядный грабитель?
Про маньяков и торговцев органами она тоже хотела спросить, но забыла. Простуда чёртова, совсем голова не работает.
— Конечно, не заурядный, — ответил он очень серьёзно.
А она подумала, что он совершенно не чувствует слова. Это надо же такое ляпнуть! Совершенно не чувствует. Хотела спросить, чем отличается заурядный грабитель от незаурядного, но сил не хватило.
Что было после этого, Александра не взялась бы рассказывать под присягой. То есть не то, чтобы она совсем уж ничего не соображала… Нет, наверное, что-нибудь всё-таки соображала, потому что слышала вопросы врача и даже отвечала на них, сама что-то о Людмиле спрашивала, вспомнила, что хотела записать телефон отделения, — и записала, перед тем, как выпить предложенную врачом мутную жидкость, долго выясняла, что это такое, не имеет ли побочных эффектов, не содержит ли психотропных веществ… Ей дали какую-то бумажку, где было всё написано про эту жидкость, и она старательно читала её вслух, всё равно ничего не понимая, потому что Максим хихикал над ухом, и это очень мешало. Тогда она бросила недочитанную бумажку на стол, сказала по привычке: «Может, и не помру», — и залпом выпила мутную жидкость, которая оказалась нисколько не противной, а очень даже ничего, потому что пахла апельсином и была горячей.
Вот так примерно ей запомнился тот отрезок времени.
Максим потом рассказывал совершенно по-другому. Он рассказывал, что она была в глубокой коме, но этого никто, кроме него, не понял. Потому что она эту кому перенесла на ногах, и даже немного походила на этих ногах, а потом, не выходя из комы, довольно связно беседовала с медиками, и они с ней беседовали, совершенно не замечая, что она находится в глубокой коме, а ещё медики… И ту мутную жидкость дал ей вовсе не врач, а Максим, у него с собой были импортные быстрорастворимые и быстродействующие таблетки от насморка и простуды, вот он и растворил пару таблеточек, потому что во всей больнице не было ничего такого быстродействующего, а ещё больница… Но аннотации к ним у него не было, поэтому он подсунул ей аннотацию к противоблошиному ошейнику для кошек, этот ошейник он для сеструхиной кошки как раз накануне купил, но не успел завезти, так и таскал в кармане вместе с аннотацией…
В общем, первое впечатление её не обмануло: этот тип был способен на всё…
Телефон на столике угрожающе зажужжал и приготовился атаковать вазу с рябиновыми ветками.
— А ещё у тебя вместо сумки был пакет с «Битлами», — без предисловия сказал Максим. — А кошелёк и паспорт ты вытаскивала из-за пазухи. Видишь, я всё помню, а ты сомневалась.
— Отчёт не хочешь читать, да? — с пониманием спросила Александра. — Лентяй. Сачок. А ещё в олигархи намылился.
— Я зря позвонил? — испугался Максим. — Ты уже работаешь? Я тебе помешал? Я больше не буду. Я буду отчёт читать, вот прямо сейчас, вот прямо сию же секунду… Это я так, задумался чего-то. Вспоминать стал. Ну, вот и… вот.
— Да я тоже не работаю, — призналась Александра. — Тоже чего-то задумалась и стала вспоминать. Максюха, а какое у тебя от меня первое впечатление было? Я сейчас не про одежду, а вообще.
— Правильное у меня первое впечатление было, — уверенно сказал Максим. — У меня всегда первое впечатление — самое правильное. Я сразу понял, что ты упрямая, как осёл.
— Ну, здрасте, — обиделась Александра. — И Славка то же самое говорит! Почему хоть упрямая? Главное — как осёл!
— А потому, что обедать со мной не захотела. И переночевать у сеструхи не захотела. Даже у сеструхи! А я ведь без всяких намерений, всё по-честному… И с дядей Петей на машине ехать не захотела. Упёрлась, как осёл: билет на поезд, билет на поезд! Обязательно сегодня, обязательно сегодня! Конечно, как осёл. Я ж говорю: первое впечатление самое верное.
Александра помолчала, повздыхала и с надеждой спросила:
— И с тех пор ты не изменил своего мнения?
— Изменил, — с готовностью признался он. — Ты упрямая не как осёл, а как два осла. Или даже три.
— Иди читать свой отчёт, — сурово приказала она. — И пусть тебя греет мысль о возможном олигаршестве. А мне тоже поработать пора. Пока ты не разорил наше издательство. Пока.
— Пока, — эхом отозвался Максим. — Пока-пока… Пока не разорил…
Кажется, он опять хихикал, закрывая трубку рукой. Неужели он все их телефонные разговоры записывает? Надо всё-таки как-нибудь послушать эту его аудиокнигу. Может быть, хоть тогда она поймёт, о чем они всё время говорят.
А пока всё-таки следует поработать. Уже третий час, а она только две главы прочитала. И то не уверена, что именно две главы. Делит-то она книгу на главы совершенно волюнтаристски, просто где отрывается от чтения — там и конец главы. И начало следующей. В каком месте она оторвалась в прошлый раз? А, вот в этом: «Я ещё не понимал, что уже дождался… Я ещё не понимал, что уже дождался… Я ещё не понимал…» Странно. Почему одна фраза несколько раз повторяется? Ошибка набора или этот нервный концептуалист думает, что изобрёл новый литературный приём? Ладно, пока надо просто на полях отметить, а там разберёмся. Заодно пусть в этом месте и начинается третья глава. Александра устроилась поудобней, написала своей любимой ручкой на полях вёрстки «Глава 3» и стала читать.
Глава 3
Я ещё не понимал, что уже дождался…
Я ещё не понимал…
И даже на второй день, когда сидел у Марка в кабинете, вместо того, чтобы ехать в Сочи, сидел, ничего не делал, смотрел на дверь, ждал чего-то, — даже тогда я ещё не понимал, что уже дождался.
Или понимал. Просто не хотел признаваться себе. Кто же хочет признаваться себе в сумасшествии? Никто не хочет. И я не хотел. Это потом уже всё равно стало, а тогда было ещё не всё равно. Тогда я ещё мог думать о том, что вот в Сочи поехал не я, а кто-то другой. Хотя кто поехал — этого я даже узнавать не стал. Может, кто-то и говорил, не помню. Помню, что не думал об этом. Не помню, о чём думал. Наверное, ни о чём. Просто сидел и ждал.
Нет, помню, о чём думал! Я думал: вчера, когда Марк увёл её к Главному, я тоже вот так сидел и ждал. Наверное, целый час. Марк наконец вернулся, один. Я удивился, что она не вернулась, не могла же она уйти без своей синей куртки на белом меху, и рукава завёрнуты так, что получились белые меховые манжеты. Куртка наверняка из Японии, наверняка. Лилия сама говорила, а она в таких вещах никогда не ошибается. Такая куртка на всю Москву одна. То есть теперь две, но эта всё-таки другая. Наверное, по другим лекалам сшита. Ну, не важно. Дело не в этом. Дело в том, что она не могла уйти без своей куртки. Или могла? Наверное, я тогда уже ничего не соображал, потому что даже спросил у Марка:
— Она что, ушла?
— В приёмной сидит, — сказал Марк и противно захихикал себе под нос. — Катерина её чаем поит. Катерина! А? Главный хотел кофием напоить, коньячку предлагал — не стала. Главный! А? Выходит, ничто человеческое и ему не чуждо. Да ей кому угодно голову заморочить — раз плюнуть. Проще пареной репы. Кака-а-ая женщина… Ну, да ты сам видел, что я тебе объясняю.