Домой я вернулась к обеду, Муза пила кофе, устроившись в гостиной, она с улыбкой пошла мне навстречу и поцеловала в щеку. Однако, несмотря на все признаки хорошего настроения, в ней чувствовалось напряжение.
– Как там Морозов? – не выдержала она, и мне стало ясно: моя встреча с Андреем Ильичом ее беспокоила, точнее, не сама встреча, а то, что он рассказал мне. – Представляю, что он наговорил тебе, – она зло фыркнула. – Я свела твоего отца в могилу, верно?
Признаться, такая постановка вопроса меня слегка удивила, я устроилась на диване рядом с Музой и внимательно! на нее посмотрела.
– По-моему, вы дурака валяете.
– Что? – растерялась она.
– Папа погиб, – сказала я. – А вы устроили дурацкую междоусобицу.
– Я устроила? – ахнула она. – Да я…
– Зачем тебе детектив? – перебила ее я. Муза тяжко вздохнула.
– Ты что, подслушивала? – спросила она, нахмурившись.
– Значит, в кафе ты встречалась с ним? – в свою очередь, поинтересовалась я.
– Черт знает что такое, – в сердцах сказала мачеха и посмотрела на меня на этот раз с большим неудовольствием. – Тебе-то хорошо, – вдруг заявила она. – А мне что делать прикажешь? Все только и смотрят, как бы оставить меня с голой задницей, родная дочь и то…
– Я не поняла, мне-то чем хорошо в данной ситуации? – усмехнулась я.
Муза приуныла.
– Ты ведь не рассчитываешь на его деньги?
– Нет, – покачала я головой. – У нас была договоренность: бабушка оставляет мне квартиру и свои деньги, а я…
– Разумеется, – махнула Муза рукой. – Но отец завещания не оставил. Так что по закону ты имеешь право…
– У нас была договоренность, – напомнила я, но Музу это отнюдь не успокоило.
– Конечно, ты устраняешься от дел, и мне одной надо биться с этими монстрами, от Янки нет никакого толка. Она еще ребенок, к тому же идиотка, вместо того чтобы матери помочь, вовсю интригует.
– Что еще за монстры? – посуровела я.
Муза вздохнула, размышляя, но все же ответила:
– Морозов и этот Самойлов.
– Самойлов? Это тот, кому отец продал…
– Перестань, – отмахнулась она. – Не он продал, они вынудили его продать. Понимаешь?
– Ты видела документы? – насторожилась я.
– Видела, видела, – хмыкнула Муза. – Но я точно знаю, что они заставили мужа. И Морозов этот тоже.
– Ему-то что за радость?
– Неизвестно, что они ему пообещали, – возразила Муза. – Возможно, долю в бизнесе. А что? Вот он и купился. Муж ему доверял, и он…
Если честно, все это представлялось мне весьма сомнительным, хотя…
– И ты наняла детектива?
– Да. Вдруг ему удастся что-то выяснить.
– Допустим. И что дальше?
– Буду бороться, – заявила Муза. Я не удержалась и фыркнула, уж очень забавно она выглядела в тот момент. – Чего ты ржешь? – обиделась она. – Это дело твоего отца, понимаешь? Я просто обязана…
– Ладно, – махнула я рукой. – Объясни, чего конкретно ты ждешь от детектива и как намерена его использовать.
– Зачем это тебе? – насторожилась она.
– О господи, – закатила я глаза. – Вы что тут все, с ума посходили?
– Жанка, ты должна понять, доля в бизнесе – все, что у меня осталось. Все. И что мне с этим делать? Я ведь ни черта не соображаю, а любой мерзавец норовит облапошить.
– Детектив-то тебе что даст?
– Что даст, что даст, – передразнила она. – Буду знать по крайней мере, что они спелись.
– Кто?
– Морозов и этот Самойлов.
– И как ты это узнаешь?
– Ну, они должны встречаться…
– По-любому должны, – перебила я, – раз Самойлов теперь работодатель Морозова.
Муза досадливо отвернулась, а я вздохнула. Оставалось лишь догадываться, зачем ей понадобился сыщик, ясно, что сама она об этом говорить не желает, пока по крайней мере. Мне вдруг стало очень жаль отца. Я покачала головой и уставилась в глаза Музе. Ей это, понятное дело, не нравилось.
– Что? – спросила она.
– Морозов сказал, что в сейфе лежала какая-то папка, которая на следующий день после гибели отца исчезла.
– А ему она зачем? – хмыкнула Муза и тут же разозлилась: – Какая еще папка?
– Опять ты за свое? – вздохнула я. – Жаль, что ты меня считаешь… противником, – с трудом нашла я подходящее слово.
– Вовсе нет, с чего ты взяла? – Муза поспешно сграбастала мою руку и принялась ее гладить. – Ты же знаешь, как я люблю тебя…
– Что в этой папке? Пойми, меня не интересуют деньги, но я хочу знать, кто и почему убил папу.
– Этим занимаются соответствующие органы, – выпалила Муза, получилось невероятно смешно. – Зачем тебе соваться? Лучше бы подумала, как отбить у этих мерзавцев папино наследство.
– Ты видела ту папку? – не отставала я.
Муза надула губы, точно обиженный ребенок, и опустила взгляд.
– Чего молчишь? Видела?
– Ну видела, – буркнула она.
– Что в ней было?
– Какие-то бумаги. Я тебе сто раз говорила, я ничего в этом не понимаю.
– Она у тебя?
Муза моргнула, глядя на меня с непониманием, потом до нее вроде бы дошло.
– Нет, – покачала она головой. – Откуда?
– Но ты пытаешься ее найти?
– Но ведь они-то ее ищут.
– Кто – они?
– Эти типы. Морозов сказал тебе, кто такой Самойлов? Форменный бандит. Ты живешь за границей и совершенно не понимаешь, что здесь происходит. Самойлов приходил за папкой, она ему нужна. Значит…
– Это понятно, – отмахнулась я. – Потому тебе и понадобился детектив?
– Жанночка, я не могу ни на кого рассчитывать…
– Обещай, если найдешь папку, покажешь ее мне. Я просто хочу убедиться, что к гибели отца бумаги, хранящиеся в ней, не имеют отношения. Или имеют, – закончила я довольно бестолково.
– Хорошо, – не очень уверенно ответила Муза. Мы немного помолчали, я продолжала размышлять на тему: «Что такого могло быть в этой папке». О чем думала Муза, мне неведомо, скорее всего, о деньгах, которые недруги уводят из-под ее носа, не хватало только, чтобы к ним она причислила и меня.
– Ты слышала от отца о человеке по фамилии фон Ланц? – спросила я.
Муза вытаращила глаза.
– Фон Ланц? Ты что, смеешься?
– С какой стати? – не поняла я.
– Фон Ланц, – повторила Муза. – Идиотство какое-то… Ничего я не слышала.
Не знаю, говорила я или нет, но актриса из Музы никудышная, она всегда переигрывает, и теперь глаза таращила так отчаянно, что мне стало совершенно ясно: фамилия была ей знакома.
– Не врала бы ты мне, – вздохнула я. Мачеха вроде бы поперхнулась.
– Солнышко, ну что за подозрения? Мало мне родной дочери, так еще и ты… Кстати, ты помнишь, что у этой дуры скоро день рождения?
– Конечно.
– Хоть она и никудышная дочь, но я примерная мать и решила, это должен быть настоящий праздник. Ты слышишь?
– Слышу, – вздохнула я, сообразив, что Муза торопится сменить тему.
– Я решила… – Далее последовал пересказ сценария грандиозного празднества, я слушала и мысленно головой качала.
– А Янке все это надо? – когда Муза сделала передышку, спросила я.
– Конечно, как же иначе?
– У меня другое предложение: собрать ее друзей на нашей даче.
– У этой дуры нет друзей. А здесь она будет в центре внимания. Жанночка, в таких вещах я смыслю больше, чем ты.
– Наверное. А деньги на все это у тебя есть?
Напоминание о деньгах вызвало легкую судорогу на ее прекрасном лице.
– Я обязана… – начала она, я поднялась и направилась в свою комнату. – Жанна, – позвала она и очень серьезно спросила: – На чьей ты стороне?
– Ты что, спятила? – удивилась я и даже покрутила пальцем у виска, но на Музу это особого впечатления не произвело, она пожала плечами и погрузилась в созерцание своей бездонной души.
«Москвичей испортил квартирный вопрос, – думала я в досаде. – А моих родственников денежный».
Войдя в комнату, я устроилась на диване с намерением проанализировать ситуацию, впрочем, я подозревала, что ничего из этого не выйдет. Допустим, есть некая папка с некими документами, но при чем здесь фон Ланц, о котором говорил отец, и парни, болтавшие по-немецки? Просто международные бандиты какие-то. Не успела я предаться тоске и отчаянию, как зазвонил телефон. После третьего звонка стало ясно – Муза его по какой-то причине игнорирует, и я с неохотой, но быстро проследовала в холл и сняла трубку.
– Меня нет, – появляясь из кухни, предупредила мачеха.
– Слушаю, – сообщила я.
– Жанночка, это ты? – услышала я голос Маргариты Сергеевны, давней подруги моей бабки. – Приехала? Замечательно. Жду тебя на чай.
– Спасибо.
– Очень хочу тебя увидеть. Приезжай прямо сейчас.
– Вряд ли получится…
– Слушаю, – сообщила я.
– Жанночка, это ты? – услышала я голос Маргариты Сергеевны, давней подруги моей бабки. – Приехала? Замечательно. Жду тебя на чай.
– Спасибо.
– Очень хочу тебя увидеть. Приезжай прямо сейчас.
– Вряд ли получится…
– А чем ты занята, дорогая? Опять в роли Золушки? Кормишь, убираешь, обстирываешь?
– Маргарита Сергеевна, – начала я укоризненно.
– Ничего мне не говори, я все знаю. Кстати, передай этой крашеной кобыле, твоей мачехе, на день рождения я не приду, ноги болят. Я, собственно, и звоню поэтому, чтоб на меня не тратились. Янка вся в мамашу, такая же мерзавка, уморили отца. А ты приезжай и помни: мы в ответе за тех, кого приручили, значит, надо вовремя уметь посылать на хрен всяких остолопов.
Старушка хорошими манерами никогда не отличалась, оттого не удивила ни меня, ни Музу, которая стояла рядом и прекрасно слышала весь разговор.
– Жду, – закончила Маргарита Сергеевна. Я повесила трубку, а Муза выразила общее мнение:
– Чертова баба.
Я пожала плечами.
– Как бы эта гадюка не сорвала мне праздник, – посуровела Муза и потянулась к телефону. Очень занятая размышлениями на данную тему, она перестала обращать на меня внимание, что позволило мне незаметно удалиться.
Я все-таки решила навестить Маргариту Сергеевну. Не скажу, что очень скучала по ее обществу, но в одном Муза была права: старушка обладает таким характером, что лучше с ней не ссориться, дабы не увеличивать свои жизненные трудности. Разумеется, кроме мыслей о самосохранении, присутствовала еще одна: я надеялась что-то узнать о жизни отца в последнее время. Маргариту Сергеевну он часто навещал, так как старуха совершенно одинока и позаботиться о ней было некому, впрочем, не очень-то она, по моему мнению, в заботе нуждалась.
Взяв такси, я отправилась на улицу Дворянскую, где в двухэтажном доме довоенной постройки жила Маргарита Сергеевна. Когда-то у нее была семья, муж и сын, сын в одиннадцатилетнем возрасте утонул, а муж ушел к девице на тридцать лет его моложе, что позволило Маргарите Сергеевне считать всех мужиков мерзавцами. Исключения она не делала ни для кого, моему отцу здорово от нее доставалось.
Я поднялась на второй этаж и позвонила в дверь, выкрашенную красной краской, с прибитым к ней почтовым ящиком. Квартира у Маргариты Сергеевны трехкомнатная, когда-то это была коммуналка. Ходили слухи, что Марго всеми правдами и неправдами отвоевала себе еще две комнаты, одни намекали на любовную связь с неким чиновником высокого ранга, другие на отравление соседей крысиным ядом, что лично мне казалось полным бредом.
Дверь открылась, и я увидела Маргариту Сергеевну в темном платье с кружевным воротником, туфлях-лодочках, с прической а-ля Мерлин Монро, белые, лежавшие точно пакля волосы обрамляли сморщенное личико с нарисованным ярко-красной помадой ртом-сердечком. «Среди моих знакомых встречаются довольно занятные», – вынуждена была признать я.
– Проходи, – кивнула мне Марго.
Я вошла в прихожую с огромным резным зеркалом и тумбочкой, на которой стоял телефон.
Маргарита Сергеевна взяла меня за плечи, окинула взглядом с ног до головы и удовлетворенно кивнула:
– Вся в бабку. – И добавила: – Красавица. Идем чай пить.
Мы торжественно прошли на кухню. Круглый стол под абажуром, покрытый скатертью с кистями, поверх нее салфетки с вышивкой, венские стулья. Сервиз, который через несколько минут украсил стол, я помнила с детства.
– Я до сих пор в себя не приду, – вздохнула Маргарита Сергеевна. – Все думаю о твоем отце. Я-то была уверена – ему меня хоронить, и что теперь? На тебя вся надежда, Жанка. А ты в своей Италии. Ну что там делать русскому человеку? Одна мафия кругом, вот Александра убили.
– При чем тут мафия? – вздохнула я.
– А ты не спорь. Этот… как его… дон Корлеоне.
– Он же в Америке.
– Кто сказал, что американцы лучше? Ладно, пей чай. Все равно тебе меня хоронить, больше некому. Я думала, может, Янке квартиру отписать, но не в коня корм. Деньги спустит, а меня поверх земли оставит, с нее станется.
– Не говорите глупостей, – буркнула я.
– Слава богу, бабка твоя не дожила до всего этого безобразия, – ворчливо заметила она.
– Какого безобразия? – нахмурилась я, пытаясь понять, куда понесло старушку.
– Твоего отца убили, – произнесла она чуть ли не по слогам. – Это что, не безобразие?
– Еще какое, – не стала я спорить.
– А все из-за этой кобылы.
Я понять не могла, с какой такой стати Марго называет Музу кобылой, но решила, что сейчас не самый подходящий момент выяснять это.
– Почему из-за нее?
– Его ведь не ограбили, нет? Значит, причина в другом? Следовательно, без нее никак не обошлось.
Чужая логика произвела впечатление, я только головой покачала.
– Вы же всерьез не думаете, что Муза причастна к его убийству. – попробовала я вразумить старушку.
– Еще как думаю, – отрезала она. – Эта дрянь втравила его в какое-то темное дело. Он хороший мальчик и сам никогда бы…
– Что за темное дело? – насторожилась я. Старушка махнула рукой.
– Просто так людей не убивают.
– Допустим, – не стала я спорить, зная всю бессмысленность подобной попытки. – У вас есть предположение, что это за дело может быть?
Старушка с горечью покачала головой, явно сокрушаясь, что сказать ей нечего, представляю, как ей было тяжело это пережить.
– Сашенька приходил ко мне перед самым отъездом, – заявила она, промокнув несуществующую слезу салфеткой. – Мы с ним долго разговаривали. Ты знаешь, я как чувствовала, все насмотреться на него не могла.
– О чем вы разговаривали? – спросила я, надеясь, что старушка хоть что-нибудь вспомнит из той беседы. Впрочем, память у нее была исключительная, а вот то, что отец долго разговаривал с ней, очень сомнительно. Он часто ее навещал, но больше пятнадцати минут здесь не выдерживал. Королева Марго, как называл ее папа, задумалась и наконец ответила:
– Как всегда, о твоей бабуле.
Вот так раз. Хотя тот факт, что отец в компании Марго вспоминал свою мать, удивительным не был, однако в свете некой семейной тайны, на которую он мне намекал, это показалось интересным, и я спросила:
– О чем конкретно вы говорили?
– Думаешь, это важно? – насторожилась старушка и сразу стала похожа на мисс Марпл.
«Этого только не хватает», – мысленно вздохнула я и сиротски улыбнулась:
– Для меня – да.
– Бедное дитя, – вздохнула старушка, прижав худую ладошку к груди. Тут надо заметить, что Марго в прошлом тоже была артисткой, пела в оперном театре, и еще как пела, говорят. Впрочем, говорила только она, свидетелей ее триумфа почти не осталось, уже лет тридцать она была на пенсии. Как известно, у двух великих нет практически никаких шансов ужиться рядом, так что их с Музой взаимная нелюбовь была, в общем-то, понятна.
– Так о чем вы говорили? – напомнила я.
– Просто вспоминали… – пожала Марго плечами. – Кстати, твой отец последнее время постоянно говорил о ней, должно быть, предчувствовал, – Тут она опять промокнула глаза салфеткой, а я покачала головой.
– Так не пойдет. Вы долго разговаривали… сколько?
– Часа три, – ответила Марго, помедлив, а у меня глаза на лоб полезли.
– Сколько? И что вы вспоминали такую прорву времени?
– Ну… – старушка посмотрела на меня с недоумением. – Он расспрашивал, как мы познакомились, где тогда жила твоя бабка и все такое…
– А где вы познакомились? – спросила я, решив, что, если это заинтересовало отца, может, и мне на что-то сгодится.
– Мы жили в соседних бараках, – заявила Марго, приглядываясь ко мне, словно пыталась отгадать, с какой такой стати меня вдруг это заинтересовало. – Тогда все жили в бараках. Ужас что было за время. Жрали черт-те что. Мужиков практически не было. Не то твоя бабка не пошла бы за инвалида. Ты знаешь, что у твоего деда не было обеих ног? Но по тем временам это было не так скверно, все-таки живой и… Он смог сделать ей ребенка, значит, толк от него какой-никакой, а был. Вам сейчас не понять, а тогда… Война только что кончилась, твоя бабка красивая, как ангел, с этим инвалидом. У него к тому же открылась какая-то болезнь, от которой он вскорости умер, оставив ее в бараке с маленьким ребенком. Ужас. Я твоего деда в живых уже не застала, мы вернулись из эвакуации, в Москву нельзя, черт знает почему, застряли здесь. Барак, бешеные бабы, вечно пьяные мужики, впрочем, этих раз-два и обчелся, дети все как есть беспризорники. Матерщина, голодуха, полный звездец, как теперь любят выражаться. И я, дура дурой, одна наедине с мечтами. А тут твоя бабка. Жила она тихо, скромно, мало с кем разговаривала. Муж устроил ее работать кладовщицей в ремесленном училище. Ты что, не знала? Она была единственным человеком, с кем я могла поговорить, отвести душу. Неудивительно, что мы подружились.