2 октября Отт телеграфировал, что переговоры, которые могли привести только к временному урегулированию, потерпели провал. Причиной этого стало требование американцев вывести японские войска из Китая. Томсен пришел к тому же самому выводу и предупредил, что Рузвельт хочет заставить Германию совершить акт агрессии, чтобы освободить Японию от обязательства вступить в немецко-американскую войну. Приезд на переговоры в ноябре специального министра Курусу сопровождался, по словам Томсена «разнузданной кампанией» в прессе по дискредитации оси. Газеты сделали все, чтобы внушить американцам мысль, что любое соглашение с Японией пойдет только на пользу Германии. На следующий день переговоры зашли в тупик. События развивались стремительно. Томсен 27 ноября телеграфировал, что американо-японские отношения неожиданно вступили в «критическую фазу», поскольку Халл выступил с самым настоящим ультиматумом.
1 декабря Томсен заявлял, что американцы просто тянут время и стараются запугать Японию, хотя Рузвельт хочет избежать войны на Тихом океане, поскольку это не в интересах союзников. 3 декабря он сообщал, что атмосфера до того накалилась, что вполне возможно военное столкновение.
Он докладывал, что японцы готовы разорвать дипломатические отношения и напасть, вероятно, на Таиланд. 4 декабря, за три дня до Пёрл-Харбора, Томсен писал, что японо-американские отношения «балансируют на лезвии ножа».
Многое в описанных событиях имело отношение и к Германии. Состояние немецко-американских отношений как таковых, возможность их разрыва и вопрос о вступлении Америки в войну самым непосредственным образом касались Германии, и Берлин постоянно получал необходимую информацию по этим вопросам от своих дипломатов. Томсен в целом хорошо понимал, что мешает Америке вступить в войну: ее неподготовленность, тихоокеанская проблема, противодействие общественного мнения и быстрые победы Германии. Тем не менее, несмотря на все эти препятствия, в докладах из Вашингтона и других столиц возможность вмешательства Соединенных Штатов никоим образом не исключалась. В июне 1940 года Томсен передал в министерство иностранных дел заявление Рузвельта о том, что, если союзники будут разбиты, Соединенные Штаты будут «милы, вежливы и великодушны по отношению к Германии в течение двух лет», а тем временем будут усиливать свою военную мощь, чего бы это им ни стоило. Но при этом Рузвельт добавил, что прямое или косвенное нападение на любую страну Западного полушария автоматически приведет к войне, независимо от состояния американских вооруженных сил. «У меня, – отмечал Томсен, – нет никаких сомнений в искренности этих заявлений». Хотя Рузвельт прекратил все разговоры о вступлении Америки в войну резким «об этом не может быть и речи», Томсен вовсе не был уверен, что дело на этом и закончится. Наоборот, он охарактеризовал статью в «Хёрст пресс», обсуждавшую возможности вступления Америки в войну до начала 1941 года, «не лишенной основания». Поверенный в делах предупреждал, что, хотя положение в Тихоокеанском регионе вызывает у администрации Рузвельта все большую тревогу, Берлин должен знать, что Америка пойдет на все, чтобы помочь Британии нанести урон Германии, вооружиться, а «потом заставить нас сделать соответствующие выводы». Рузвельт как-то сказал британскому послу лорду Лотиану, что «только случай может заставить нас вступить в войну», но эти слова не слишком-то успокаивали, поскольку, по мнению Томсена, почва для случайных столкновений в открытом море была уже подготовлена. С июня по декабрь 1940 года в Берлин из посольств в европейских и латиноамериканских странах пришло не менее пятнадцати телеграмм, в которых указывалось на то, как опасно вступление в войну Америки. Судя по меморандуму Вермана, составленному в Берлине, на Вильгельмштрассе воспринимали эту возможность очень серьезно.
В первые месяцы 1941 года доклады, приходившие из Вашингтона, были посвящены тем проблемам, с которыми столкнулась администрация Рузвельта в связи с этим вопросом. В мае Томсен сообщал, что американцы намерены проводить двоякую политику по отношению к Германии. Во-первых, они хотят положить конец немецкому господству на море. Но сделать это было непросто, поскольку американская линия сопротивления была отодвинута от берегов Европы к линии, шедшей от Гренландии через Исландию к Азорским островам и островам Зеленого Мыса. Томсен увидел в этом одно: мысль о высадке экспедиционного корпуса была оставлена. Вторым аспектом американской политики, по мнению поверенного, была помощь в сопровождении грузов, доставляемых в Англию с новых передовых позиций. Однако Томсен был уверен, что американская неподготовленность не позволит Рузвельту вмешаться в войну, если Германия не захватит Дакар или группу островов в Восточной Атлантике. В том же самом месяце Дикхоф высказал свои сомнения в том, что Америка не вступит в войну. Он считал «несомненным» тот факт, что американский режим готовится вступить в нее и, преодолев определенные внутренние трудности, не замедлит это сделать.
Весной 1941 года доклады Томсена о политике Америки по отношению к Германии становятся все более пессимистичными. Захват судов оси в американских портах и блокирование фондов оси в американских банках показали ему, что враждебное отношение к его стране не изменилось. Когда в июне Соединенные Штаты приказали закрыть немецкие консульства, Томсен телеграфировал, что хотя сам Рузвельт и не желает разрывать отношения между их странами, этот шаг доказал его готовность «без колебаний принять последствия своей политики и сделать Германию ответственной за разрыв отношений». К июлю поверенный писал, что администрация Рузвельта настроена решительно – она желает начать «войну с Германией как можно скорее», поводом для нее, скорее всего, станет провокация американского военно-морского флота. Он утверждал, что формального объявления войны не будет, поскольку в этом нет нужды. Главная трудность, с которой столкнулся Рузвельт, – это увеличение объемов поставок для спасения союзников.
Томсен в своих докладах сообщал не только о возможности войны между Америкой и Германией, но и о трудностях и проблемах, которые могут воспрепятствовать этому. В дипломатических депешах, поступавших со всего мира, звучали более тревожные ноты. Посол в Будапеште, например, писал, что чиновник Государственного департамента США уверял венгерского посла в Вашингтоне, что Америка «намерена вступить в войну и разгромить Гитлера, даже если для этого потребуется превратить Европу в руины и независимо от того, падет Англия или нет». Это было в апреле, а пять месяцев спустя посол в Лиссабоне предсказывал, что вступление Америки в войну произойдет «на следующей неделе». Было много и других примеров. В разговорах с японскими и итальянскими дипломатами в Берлине выяснилось, что американцы хотят сделать так, чтобы первый выстрел был за Германией, а разведка сообщала о том, что американские войска будут вводиться в бой по частям.
На фоне этих докладов резко выделялись легкомысленно-оптимистичные сообщения военного атташе в Вашингтоне, посвященные этому вопросу. Кроме того, сведения, полученные по дипломатическим каналам, надо было увязать с действиями Америки. На Вильгельмштрассе, по-видимому, больше верили докладам Томсена, чем сообщениям, поступавшим из других источников, и меморандумы министерства иностранных дел подтверждают это.
Рекомендации, которые давали дипломаты в Берлине и Вашингтоне относительно того, как должна реагировать Германия на политику США в вопросе участия в войне, совпадали. Почти все без исключения меморандумы советовали проявлять сдержанность и избегать всего того, что могло бы обострить и без того напряженные отношения между двумя странами.
Государственный секретарь Вайцзеккер в записке, написанной им после начала войны в Европе, требовал прилагать все усилия для того, чтобы Америка по-прежнему оставалась нейтральной. Для достижения этой цели он предложил, чтобы немецкий посол вернулся в Вашингтон и внимательно следил за развитием событий, а также защищал немецкие интересы в Западном полушарии. (Риббентроп в ответ на это нацарапал на полях его записки слово ausgeschlossen, что означало «об этом не может быть и речи».) Вайцзеккер выступал против любого демарша по поводу отмены Рузвельтом законов о нейтралитете, поскольку это все равно не принесло бы никакой пользы и могло бы быть истолковано как вмешательство во внутренние дела. Он предлагал выступить с декларацией о том, что Германия не собирается воевать с США и что война на море будет вестись в соответствии с международными законами.
Томсен тоже очень настороженно относился к тому, что можно было бы принять за вмешательство во внутренние дела Америки. Немецкая пропаганда, по его мнению, должна ограничиться общими фразами об уважении доктрины Монро и, возможно, высказываниями о бесполезности Первой мировой войны. Зато публичного одобрения изоляционистов, нападений на президента и даже усиленной критики британцев следовало во что бы то ни стало избегать.
Дикхофа особенно беспокоило, как бы американцы не спровоцировали Германию на нанесение первого удара. Свой большой меморандум, составленный в 1941 году, он посвятил вопросу о том, что необходимо сделать, чтобы не допустить американского вмешательства в войну. Единственное, что могло спасти от этого Германию, – ее быстрые, сокрушительные победы, которые сделали бы вмешательство Америки в войну ненужным. В любом случае немцы должны относиться к американцам спокойно, сохранять уверенность в себе и не забывать о своей силе. Он предупреждал, что не следует совершать такие действия или произносить слова, которые подкрепляли бы миф о «немецкой угрозе» для Америки. Американцы, писал он, – это самые непредсказуемые люди на свете. Их «невероятно легко привести в состояние, в котором они перестают трезво соображать». Президент – большой мастер подобных манипуляций, но даже ему нужен для этого подходящий материал. И «если мы будем сохранять ледяное спокойствие, – в заключение писал Дикхоф, – Рузвельту не удастся втянуть нас в войну».
Но к началу апреля Томсен понимал, что этот совет уже устарел. И он и Дикхоф постоянно предостерегали министерство иностранных дел от дипломатических контрударов и всего того, что может осложнить отношения между двумя странами[57].
Не ослабляя своей позиции, Томсен понимал, что инциденты с судами в Атлантике настоятельно требовали, чтобы Германия вела себя более сдержанно, и депеши и меморандумы на эту тему шли в Берлин до того самого дня, когда японцы напали на Пёрл-Харбор.
Таким образом, общее содержание депеш из Вашингтона осталось в критический период, предшествовавший вступлению Америки в войну, тем же самым, что и в предвоенные годы. К сожалению, дипломатическая почта, приходившая в Берлин, содержала и другие доклады из посольства, обычно помеченные грифом «совершенно секретно». Эти доклады часто находились в совершеннейшем противоречии с анализом и советами Томсена и Дикхофа.
Глава 7 Представление об Америке генерала фон Беттихера
В то время как дипломаты передавали в Берлин трезвое описание событий, происходящих в США, и давали продуманные рекомендации, военный и авиационный атташе генерал Фридрих фон Беттихер рисовал в своих донесениях совсем другую картину. Мы уже кратко останавливались на его предвоенных докладах. Беттихер считал, что его работа не должна ограничиваться только военными вопросами, и любил порассуждать об американской политике в целом. Основывая свои выводы на совершенно уникальных, по его мнению, отношениях с высшими американскими военными чинами, Беттихер делил страну на два лагеря: трезвомыслящий, умеренный, патриотично настроенный прогерманский «Генеральный штаб» с одной стороны, и политики, которых вместе с прессой контролируют евреи и поджигатели войны, – с другой. Основываясь на этом странном представлении, он считал, что о вмешательстве Америки в войну не может быть и речи, и даже если такое и случится, то не может быть повернуто вспять победное шествие Германии по миру. Объемистые доклады Беттихера вызывали у Томсена отчаяние, у Дикхофа – раздражение, у Вайцзеккера – подозрение, а у Гитлера – восхищение.
Мы уже упоминали о том, что в предвоенные годы генерал отмечал сильное умиротворяющее влияние американского «Генерального штаба» на Рузвельта и Госдепартамент[58].
Впрочем, Беттихер начал подробно информировать свое руководство о военных лидерах США уже после начала войны. Он с радостью сообщал, что все они сторонники оборонительной, а не наступательной войны. Проблемы Тихоокеанского региона и совершеннейшая неготовность Америки к войне исключали для них любую военную операцию в Европе. Никто не знал, что на уме у Японии, и потому Америка вынуждена была создавать «глубоко эшелонированную оборону» в районе Тихого океана.
Это сопровождалось отправкой бомбардировщиков в Манилу, усилением военно-морского флота и авиации в Пёрл-Харборе, сосредоточением военно-морских сил в Калифорнии и увеличением гарнизона в Панаме. По донесениям Беттихера, для защиты самих США были созданы мобильные сухопутные войска. Интересы промышленности полностью подчинили себе оборонительную политику. Поскольку влияние «Генерального штаба», отличавшегося осторожностью, все больше перевешивало влияние политиков, то перевооружение в первую очередь должно было затронуть силы обороны, а не экспедиционный корпус. Укрепление обороны страны «Генеральный штаб» считал более важной задачей, чем военную помощь союзникам. Беттихер был уверен, что Америка ни в материальном, ни в психологическом плане не готова к военной интервенции, в какой бы форме она ни осуществлялась. Более того, генерал обнаружил, что военные круги Америки «понимают действия Германии». Это выгодно отличалось от «лютой ненависти Госдепартамента и импульсивной политики Рузвельта». Таким образом, еще до 1940 года выяснилось, какой представлял себе Америку Беттихер.
Проходили месяцы, полные напряжения, а выводы генерала оставались незыблемыми. Возьмем, к примеру, производство самолетов. В апреле 1940 года Беттихер сообщил в Берлин о том, что США обещали поставить союзникам самолеты. Он считал, что это будет сделано для того, чтобы поднять их боевой дух и избавиться от безработицы в стране. Беттихер полагал, что в настоящее время промышленность не сможет резко увеличить производство самолетов, а потребности в них для обороны Америки смогут быть удовлетворены не раньше лета 1941 года. Он сообщал также, что американские генералы выступают против любых операций за пределами Западного полушария. Так, по словам генерала, «Генеральный штаб снова продемонстрировал свою объективность на фоне всеобщей политической травли».
В мае Беттихер был уверен, что командование американской армии оказывает на решения Рузвельта не меньшее влияние, чем чиновники Госдепартамента. Поэтому он решил, что вступления Америки в войну можно не опасаться, если, конечно, не возникнет прямая угроза Западному полушарию. Заявления о том, что США вступят в войну, если возникнет угроза поражения Англии, были охарактеризованы им как «пропагандистский лозунг». Беттихер признавал, что американцев очень беспокоит, как обстоят дела в океане, но это был Тихий, а не Атлантический океан. И хотя сами военные предупреждали о том, что, если Гитлер захватит страны Центральной Европы, престижу Германии будет нанесен большой урон, атташе полагал, что причин для тревоги нет, поскольку даже американцы скандинавского происхождения не слишком рассердились на Германию за ее вторжение в Норвегию. «Здешние жители, – радостно писал он, – отнеслись к этому с пониманием».
Атташе всегда подчеркивал, что в Америке идет постоянная борьба между политиками и военными. Он сообщал, что генералы играют «ведущую роль» во внешней политике, хотя и признавал, что влияние «политических болтунов нельзя ни в коем случае списывать со счетов». К примеру, среди руководителей американской армии и флота никто не верил в победу союзников. Только плутократы сохраняли надежду. Причиной того, что американские военные не сомневаются в победе Германии, Беттихер считал личное присутствие Гитлера на фронте и тот факт, что в Америке в открытую сравнивают фюрера с Джорджем Вашингтоном. Более того, американцы только начинают прозревать, поскольку они, к сожалению, находятся под сильным влиянием пропаганды, не сообщающей им всей правды. Эти благоприятные тенденции были «предвестниками пробуждения нового мышления», которое уже появилось в армии и народе, но не в прессе.
Однако пробуждение народа вызвало тревогу среди «еврейских мастеров закулисных махинаций» (это было одно из самых любимых выражений генерала), и, чтобы одурачить американский народ, они пустили в ход два пропагандистских трюка: во-первых, миф о немецкой «угрозе», нависшей над Азорскими островами, Гренландией, Бермудами и Латинской Америкой, а во-вторых, стали раздувать шпиономанию. Все это, однако, ни к чему не привело, поскольку только «Генеральный штаб» смотрит на вещи объективно, а народ никогда не пойдет против своих военных руководителей. Трудно было придумать лучшее подтверждение мифу Гитлера о том, как народ, защищая интересы своей страны, сплачивается вокруг военных и отвергает измышления еврейско-плутократической прессы и политиков.
24 мая Берлин получил новые подробности о положении дел в Америке в изложении Беттихера. Описывая то, что любил называть «столь ценным для нас американским элементом», он чуть не лопается от радости. Американские военные писатели очень эффектно насмехались над английской пропагандой по поводу ее сообщений о слабости немецкой армии, и развитие событий привело к тому, что мнение военных стало преобладать над мнением политиков. В приведенном ниже отрывке Беттихер, чуть ли не впадая в лирический тон, пишет: «Кажется, в Америке повеяло свежим ветром немецкого духа с полей сражений во Франции и Бельгии. Люди уже примирились с мыслью о поражении союзников; ходят слухи о том, что немцы захватили английский флот. Особые надежды вселяет тот факт, что деловые круги Америки обсуждают, что нужно будет сделать после победы Германии. Если их интересы от этого не пострадают, то заправлять делами в стране будут они. Если же будут затронуты их интересы, то верх возьмут евреи и масоны. Таково мышление американцев», – в заключение писал генерал.