– Ты же знаешь, Мем, что у девушек из веселых домов не бывает детей. Это непререкаемое правило, оно существует сейчас, было и тогда.
– Я как раз собирался узнать о Датаре подробнее. Я знаю, кто может о нем рассказать.
– Ну так не теряй времени даром!
– А Каменные Пристани? У меня защита диплома...
– Сделают тебе диплом и без твоего участия, можешь не волноваться.
– Мне нужен учебник по следственной практике. Я немного запутался. И... можно сделать так, чтобы меня не выпороли за прогулянные занятия, господин Рарон?
Тут Рарон снова вздохнул, достал из кармана кошелек, весьма плотно набитый монетами, и положил его прямиком в рукав Мему.
– Я решаю твои проблемы, а ты решаешь мои. Договорились? – сказал он. – Захочешь меня найти – придешь в третий дом по Веретенному переулку, только не называй меня привратнику по имени. Ты спросишь Домового, понял?
Мем пожал плечами. Ему ничего не оставалось делать, кроме как согласиться.
Рарон покинул Мема посреди совсем уж дикого пустыря. Попрощался он так, что Мему совершенно ясно стало: за Домовым не стоит следовать. Мем побрел вдоль набережной, оглядывая остатки когда-то возвышавшихся здесь построек. Вот тут явно была раньше торговая лавка, а здесь сгнил из-за подтопа фруктовый сад. Тут руины мельницы, дальше когда-то красивая кованая решетка, укрепленная меж каменных столбиков, нынче искрошилась и съедена ржавчиной... То, что в самом центре Столицы, на Рабеже, с которого начинался почти миллионный, согласно последней переписи, город, можно бродить по таким заброшенным местам и не встретить за четверть стражи ни одной живой души, было для Мема неожиданной новостью. Он словно в чужую провинцию попал или даже в другую страну. Вот же, по ту сторону Обводного, в Приречье – в дымящую и звенящую на четверть Столицы кузню ведут шестерню ломовых лошадей и тащат на починку плуг, а вокруг кузни пятиэтажные дома и торговые склады. А здесь...
Дойдя до проржавевшей решетки, Мем остановился. Решетка преграждала прямой путь вдоль берега, но она носила не сплошной характер. На три стоящие секции приходилась одна проломленная или поваленная. Правда, решетка эта ограждала раньше целый комплекс построек, среди которых Мем опознал маленький храм, сильно похожий по архитектуре на храм Датара с Чаячьего острова, но сложенный из позеленевшего от вечной сырости известняка и находящийся в гораздо более плачевном состоянии. Храм подковой огибали бывшие братские корпуса и службы, в которых не было окон с той стороны, с которой смотрел на них Мем.
Недолго думая Мем перебрался через поваленную решетку и пошел себе дальше, решив, что и здесь все так же покинуто прежними обитателями, как на Старой набережной. Однако он ошибся. Он миновал несколько пустующих строений и увидел одно, облезлые ставни в котором были плотно закрыты, а стыки между ними заткнуты тряпьем. А еще через десяток шагов Мем натолкнулся на стайку удивительно молчаливой ребятни, возившейся во дворе этого дома. Завидев гостя, дети в возрасте лет от трех и примерно до двенадцати оставили свои дела и уставились на Мема. Почему-то не слышно было обычного для детской компании шума и смеха. Да и сами дети смотрели на посетителя странно: с одной стороны, совершенно без страха, а с другой – без любопытства. Как будто не человек к ним идет, а так, бездомная собака – пробежит мимо и будет такова.
От неожиданности Мем остановился. Бледные и до прозрачности худые дети, одетые не то чтобы в нищенские лохмотья, но в очень бедную и поношенную одежду, отвернулись и продолжили свои занятия – они собирали во дворе оттаявший по весне мусор. Их было человек пятнадцать, и выглядели они словно вывалившиеся из гнезда птенцы, но в отличие от нищих из других районов не цеплялись и ничего не просили. Мем поискал глазами, у кого бы спросить кратчайший путь отсюда к жилым кварталам – он проголодался и имел намерение быстрее где-нибудь пообедать, раз уж разжился деньгами. На крыльце еще одного длинного здания, похожего на обитаемое, он заметил присматривающего за детьми старого монаха в латанной-перелатанной рясе и в рваном капюшоне.
– Простите, отче, – обратился к нему Мем, – я немного заблудился. Вы не подскажете, как отсюда выйти на Хлебную площадь?
Монах даже не шевельнул в сторону Мема пальцем.
Мем был голоден, поэтому проявил настойчивость. Решив, что монах заснул, и потому его не слышит, он дернул монаха за рукав бахромчатой от ветхости рясы и повторил свой вопрос жестами немых. В ответ он получил благословение и знак: «Иди вдоль канала, добрый человек».
О том, что вдоль канала к Хлебной площади он рано или поздно таки выйдет, Мем догадывался и без монаха. Он-то рассчитывал на более краткое указание пути. Ну что ж, то ли тут и правда заболотило до непроходимости последнюю улицу, то ли у глухого монаха просто не было настроения общаться. Мем вздохнул и сделал уже несколько шагов, чтоб последовать указанию святого отца, когда из канавки невдалеке раздался заливистый детский рев, нарушивший тишину и всеобщее молчание, и монах, до сего момента казавшийся глухим, сорвался с места, словно змеей ужаленный. Несколько мгновений спустя он уже вынес на крыльцо полутора– или двухгодовалого малыша и стал утирать ему измазанный грязью нос.
Мем, наблюдавший эту картину, повнимательнее огляделся вокруг и между ставень на стене здания увидел почти новую доску с четко вырезанной надписью: «Детский приют для сирот при обители Нищенствующего Братства Молчальников с благодарностью примет в дар старую одежду, обувь и одеяла». А чуть дальше, криво виднеясь из-под стаявшего снега, лежала каменная стела, где мхом на известняковом фоне прорастали древние буквы:
Плач быстро стих, и над приютом снова повисла тишина, которую не мог оживить еле слышный звон, доносящийся с той стороны Обводного из кузни. Мем оглянулся на детей. Бледные дети, закутанные в пожертвованное тряпье, выковыривали из снега гнилые дощечки и веточки и несли их к крыльцу, видимо, с целью просушить для топки печей. Зрелище показалось Мему жалостливым до слез. Он взвесил в руке только что полученный от Рарона кошелек, решительно вернулся и высыпал деньги в подол монаху. Тот поднял на Мема удивленный взгляд – там было около пятидесяти ларов серебром.
– Это на приют, – пояснил Мем и быстро зашагал прочь вдоль канала.
* * *Мему следовало бы задать себе такой вопрос: а правда ли то, что нарассказывал ему господин Домовой? Если правда, то с какой стати? Простите, уж во что во что, но в собственное обаяние Мем не верил. Такое, чтоб люди пугались его, случалось часто, но чтоб кто-то воспылал к нему доверием... А не пытаются ли его использовать, как используют Нонора? По сути дела, исполняя свой служебный долг, инспектор Нонор делает чужую черновую работу и расследует убийство Мероя, хотя кого он в конце этого расследования выловит – Домовому не больно-то важно, ибо задачи перед Тайной Стражей стоят совсем другие. Вот и Мем теперь поставлен в непонятную зависимость от морального долга перед благополучием государства. Как говорят в лицее: вам приказано сделать добровольное пожертвование...
Ну зачем Домовому может быть нужен Мем? Не потому же, что он единственный, кто заметил раздавленную тыкву неподалеку от трупа. Не потому, что сам проявил инициативу и подобрался к тайне Чаячьего острова с другой стороны, нежели официальное расследование Первой префектуры. А потому, что сумел понравиться Датару и почти вызвал того на откровенность. Ну так и Датар сумел заставить Мема сказать лишнее. Много лишнего. Непозволительно много лишнего для человека, который должен следить за тем, чтоб ему не помешали.
Впрочем, Мем был готов себе признаться, что Датар ему симпатичен. Что-то было в этом слишком красивом для священнического сана монахе из того, что Мем ценил в людях. Не внутреннее достоинство, внешняя правильность или подвешенный язык. Нет. Скорее некое спокойствие, которого не хватало самому Мему. Уверенность в собственной моральной силе, в своей правоте. И умение не терять свою точку зрения под начальственным нажимом или при блеске золотых кругляшков. О том, что Датар явится во всем этом расследовании с неожиданной стороны, Мем инстинктивно чувствовал с самого начала.
Да, таким, как Датар, мог бы быть таргский император. Возможно, из того, что говорят об Аджаннаре, многое неправда, но то, что тот черноволос, словно арданец, маленького роста и еще в придачу со вставным глазом, – не очень-то для настоящего императора хорошо. Наверное, все-таки кир Хагиннор не очень долго думал, прежде чем отдавать таргский жезл власти одноглазому коротышке, иначе он выбрал бы кого-нибудь попредставительнее...
Мем выбрался все-таки на Хлебную площадь. Надо признаться, его благородный порыв пожертвовать деньги на приют Молчальников без помех до конца реализован все же не был. Напоследок Мем сжал тонкую кожу кошелька, и между пальцев его задержались две крупные серебряные монеты по два лара каждая. Мему, привыкшему довольствоваться не просто малым, а практически ничем, на его траты должно было хватить с лихвой. Вместо обеда он купил себе большой пирог с говядиной и зеленью и, поедая его на ходу, направился в сторону Большой Публичной Библиотеки. Там, заплатив полмедяка за вход и столько же библиотекарю, он получил до вечера в распоряжение книгу о монашеских братствах, содержащую краткую историю их возникновения, уставы, списки монастырей, известных храмов и наиболее прославившихся подвижников в Таргене, Шаддаме, Борее и Белом Энлене, а также другие душеполезные сведения. Раздел «Братство Скорбящих» Мем просмотрел довольно быстро, особо отметив для себя только то, что устав братства не жесток и позволяет братьям заниматься коммерческой деятельностью, если братья объединены в общину. Однако пределов этой деятельности устав в себе не указывал – то есть, если толковать его по таргскому законодательству, раз деятельность не оговорена, а устав подтвержден государственной печатью как имеющий право на существование в границах Таргена, деятельностью этой может быть хоть ссуда денег в рост, хоть торговля пьяным грибом, хоть содержание веселого дома без всякого дополнительного лицензирования и налогообложения.
Гораздо больше заинтересовала Мема глава «Молчальники». Вот кто знал толк в издевательствах над человеческой природой и характером. Девизом этого братства, наверное, можно было бы выбрать три «не»: не можешь, не смеешь, не имеешь. Было и еще много других «не», менее существенных, зато в изобилии. Некоторые из них Мем выписал себе на клочок бумаги, в который ему завернули пирог. Их он хотел проверить на деле.
Сдав книгу в хранилище значительно раньше оговоренного срока, Мем снова вышел на улицу. С деньгами, но никакой легкости бытия он теперь не чувствовал. Он даже полученных денег на удовольствия тратить не стал. Напротив библиотеки торговали медовыми напитками, хмельными и не очень, а Мем попил воды из фонтанчика под аркой.
Он мог бы чувствовать себя свободнее. С обещанием Рарона решить все его проблемы в Каменных Пристанях он мог бы вообще летать, как вольный ветер. Однако ему положили на плечи этот глупый долг. С накопленными сведениями для проверки можно было податься в три места: к тетушке Ин на Веселый Бережок, к Датару на Чаячий остров или к Нонору в Первую префектуру. Ноги Мема выбирали тетушку Ин, долг перед родиной – Чаячий остров, совесть – инспектора Нонора. Где-то внутри еще болела обида, нанесенная Ясей, но внешне это проявлялось только в том, что у Мема почему-то влево плохо поворачивалась голова. Поэтому получилось, что ноги пошли на Веселый Берег, глаза при этом глядели в сторону перевоза на Чаячий, а совести пришлось хрюкнуть и заткнуться, хотя спиной Мем префектуру позади себя чувствовал.
Из состояния подобной растроенности мыслей и чувств Мема вывели двое стражников и дознаватель из Первой префектуры, которые с перевоза вели навстречу Мему Ошку – похоже, что на допрос к Нонору. Дознаватель был с Мемом не знаком, стражники поздоровались, Ошка глянул странно – на этот раз кафтанов на нем было не два, а целых три, поверх красного и коричневого еще оказался надет синий, очевидно, парадный. Мем прошел еще сотню шагов прямо по улице, потом свернул в переулок, перепрыгнул канаву и забор и оказался в префектуре на сотую часть стражи раньше, чем туда доставили храмового сторожа.
Недолго думая Мем прямиком направился в кабинет Нонора. Не ожидал он только того, что его место окажется занятым. У подоконника, где всегда сидел и переписывал какие-нибудь бумажки Мем, теперь раскладывал стопочку листов какой-то другой парень, ровесник Мему, но не из Каменных Пристаней. То ли новый секретарь, хотя Нонор обычно писал протоколы допросов сам. То ли инспектор взял нового стажера.
Нонор тоже был здесь. Увидев Мема, он склонил набок голову и произнес:
– Если вы намерены присутствовать на допросе, господин младший помощник старшей подставки от чернильницы, лишнего места у меня для вас нет. Вам придется постоять в углу.
Мем был согласен. Новенький коротко глянул на него черными южными глазами и попробовал пальцем заточку стила. Мем его вроде бы не интересовал.
Привели Ошку и усадили на стул посередине комнаты. Переводчик с рыбьего языка вошел следом и устроился сбоку от Нонора. Мем стоял по другую сторону подоконника от новенького, а от Ошки в стороне и чуть позади. Впрочем, он был уверен, что ни на один вопрос инспектор Нонор ответа не получит. Во всяком случае – сейчас. Вопросы такому, как Ошка, надо уметь задавать. Так и вышло. Ошка очень спокойно и мирно игнорировал любые направленные к нему обращения. Новенький старательно записывал вопрос, а под вопросом выводил: «Допрашиваемый не отвечает». Нонор бесился изнутри, но никто, кроме Мема, этого не видел. Потом, когда окончательно стало ясно, что смысла во всем происходящем не много, Мем ткнулся локтем в кирпич завершенного дела о вымогателях, лежащий на окне, подтолкнул и неожиданно грохнул тяжеленную папку на пол так, что на столе у Нонора выскочила из рук и покатилась по документам крышка от баночки с чернилами. Ошка даже не шевельнулся. Не слышал.
– Извините, – сказал Мем, поднял дело и положил его обратно на подоконник. А через сотую долю стражи дело упало опять. Снова подпрыгнули все, кроме Ошки, и выше всех Нонор.
– Поди прочь отсюда, Мем! – заорал он. – Хватит мне на нервы действовать! Вон отсюда! Немедленно!
Мем послушно вышел из кабинета. В коридоре он щелкнул пальцами и ухмыльнулся. Он в точности выяснил то, что хотел: Ошка притворяется глухим. Настоящий глухой обязательно обернется, если позади него падает тяжелый предмет, потому что хоть и не слышит сам звук удара, но чувствует вибрацию пола. Глухая Яся прекрасно различала клиентов по шагам. А притворщик всего лишь старается пройти испытание и думает, что, чем он неподвижнее в момент удара, тем больше у наблюдателей будет уверенности в его глухоте. Теперь осталось выяснить, так ли слеп Датар, как он желает это представить...
* * *Ошке инспектор Нонор решил отомстить. Он имел право задержать его на сутки за несговорчивость и воспользовался этим правом. Так что Мем зря ждал возле дежурки, что Ошку отпустят обратно на Чаячий. Того препроводили в подвал и посадили там под замок. Зато со второго этажа проворно сбежал новенький и прямиком направился к Мему.
– Послушай, – проговорил он с ходу, – ты же ронял папку нарочно. А второй-то раз зачем?
Мем сверху вниз глянул на этого торопыгу, ростом едва достающего Мему до плеча.
– Тебе какая разница? – спросил он.
Тот пожал плечами:
– Любопытно.
– Любопытно кошке молоко, да в кувшине глубоко, – отвечал Мем, кивнул на прощание и направился к выходу.
Но новенький не отставал. Он снова нагнал Мема на крыльце префектуры.
– Да подожди же, – сказал он. – Меня зовут Иль.
– Угу, – отвечал Мем.
– Меня прислали к Нонору вместо тебя.
– Значит, уже вместо, – понимающе склонил голову Мем. – А мне почему-то не сказали, что я отстранен.
– Извини.
Мем удивился:
– Тебе-то зачем извиняться? Вот уж кто не виноват, так это ты.
– Но дуешься-то ты на меня.
– Да с чего ты взял, что я на кого-то дуюсь? Мне просто непонятно, чего ты вдруг ко мне привязался.
– В префектуре про тебя рассказывают разные интересные истории. Я решил, что с таким человеком следует познакомиться.
– Познакомился?
– Ну...
– Вот и гуляй себе мимо.
– Хорошо, – растерялся новенький и остановился. А Мем пошел дальше по улице.
Ему еще только любопытства к собственной персоне со стороны абсолютно посторонних людей не хватало. Надо же, хмыкнул он про себя. В префектуре о нем истории рассказывают. Интересно какие. Наверняка назло Нонору что-нибудь...
Занятый этими мыслями, он дошагал почти до самого Веселого Бережка, и там, на перекрестке Высокуши и улицы Злато кузнецов, к нему подбежал оборванный мальчик и сказал:
– Дяденька, вас вон туда подойти просят.
Грязный палец мальчишки указывал в сторону двери, над которой висела треснувшая пополам вывеска: «Прачечная».
– Кто? – спросил Мем. – Зачем?
– Какая-то тетя оставила вам письмо, – объяснил мальчик.
В том, что какая-то тетя оставила для него письмо, Мем ничего подозрительного или предосудительного не увидел. Даже наоборот, ему подумалось, что Яся решила извиниться через какую-нибудь свою знакомую из здешних прачек. Девицы из веселого дома по зависти и бессердечию вполне могли бы и не отдать послания Мему или, еще того хуже, затеять его публичное прочтение с хохотом и непристойными шутками.