Ночью мне снились кошмары, и я кое-что запомнил.
…Ослепленный клубами пыли, я бегу по длинному коридору. Я бегу вперед, потом поворачиваюсь и бегу назад. Мне страшно, потому что в моем кармане что-то спрятано. Я не знаю, что это такое и откуда оно взялось, но сознаю, что это хотят у меня отнять.
Вдруг падает стена, в проломе появляется рыжеволосая девушка и протягивает ко мне руки. Ее лицо – бледная маска. Она обнимает, целует и утешат меня, мне хочется крепко прижать ее к себе, но я боюсь. Она не отпускает меня и мне становится все страшнее, потому что я знаю, что никогда не должен прикасаться к женщине. Я начинаю ощущать, как что-то бурлит и дрожит во мне. Становится тепло. Я поднимаю глаза и вижу в ее руке окровавленный нож. Я убегаю. В моих карманах пусто. Я обшариваю карманы, но не знаю, ни что именно я потерял, ни почему я вообще прятал это.
Когда я проснулся и вспомнил про Алису, меня охватила такая же паника, как и во сне. Чего же я боюсь? Наверно, это как-то связано с ножом.
Я сварил кофе и выкурил сигарету. Мне еще никогда не снилось ничего подобного, и я совершенно уверен, что сновидение уходит корнями во вчерашний вечер. Я начинаю думать об Алисе по-другому.
Свободные ассоциации – все еще слишком мучительный процесс. Очень трудно отучиться контролировать свои мысли. …Распахни свой мозг и дай чему угодно вливаться в него… Образы булькают, как пузыри в стакане… в ванне… там купается женщина… девочка… Норма принимает ванну… Я подсматриваю в замочную скважину… Она встает, чтобы вытереться, и я вижу, что ее тело отличается от моего… Чего-то не хватает.
Бегу по коридору… Кто-то гонится за мной… не человек… всего лишь огромный сверкающий кухонный нож… Я в ужасе и хочу закричать, но голоса нет, горло мое перерезано и из него льется кровь.
– Мама, Чарли подглядывает за мной!
Почему она другая? Что случилось с ней…? Кровь… реки крови…
Чарли один рано утром на кухне. Все еще спят, и он развлекается со своей ниткой. Вот он неловко поворачивается, и от рубашки отлетает пуговица. Она катится по линолеуму с замысловатым рисунком, катится к ванной, и Чарли теряет ее из виду. Где пуговица? Поиски приводят Чарли в ванную. Там стоит ящик с грязным бельем, и ему нравится вынимать оттуда вещи и глядеть на них – одежда отца, матери… вещи Нормы. Однажды, когда он надел их и притворился Нормой, мама здорово отшлепала его. Ему попадается белье Нормы со следами крови. Он потрясен. Что с ней случилось? Наверно, тот, кто ранил ее, охотится сейчас за ним…
Почему это воспоминание не выветрилось из моей памяти, как большинство остальных? Почему оно приводит меня в ужас? Как оно связано с моими чувствами к Алисе?
Теперь-то я начинаю понимать, почему меня научили держаться подальше от женщин. Нельзя было так говорить с Алисой. У меня нет права думать о женщинах – пока нет.
Почему все твердят мне, что я становлюсь человеком? Я был человеком всегда, даже до того, как меня коснулся нож хирурга.
Я – человек… Я должен любить.
8 мая.
Даже теперь, когда я разобрался в том, что творится за спиной мистера Доннера, мне трудно в это поверить. Первый раз я заметил неладное два дня назад. Джимпи за стойкой заворачивал праздничный пирог нашему постоянному клиенту. Такой пирог стоит 3 доллара 95 центов. Джимпи звякнул кассой, и в ее окошечке выскочили цифры 2,95. Я открыл было рот, чтобы поправить его, но вдруг в зеркале, висевшей за стойкой, увидел, как покупатель весело подмигнул, а Джимпи улыбнулся ему в ответ. Покупатель взял сдачу, и я заметил блеск большой серебряной монеты, оставшейся в ладони Джимпи, и быстрое движение, которым он опустил полдоллара себе в карман.
– Чарли, – спросила вошедшая женщина, – эклеры еще остались?
– Сейчас посмотрю.
Это позволило мне поразмыслить над тем, чему я стал невольным свидетелем. Конечно, Джимпи не ошибся. Он нарочно недобил клиенту доллар, и они прекрасно поняли друг друга. Каждый получил половину.
Не зная, что делать, я бессильно прислонился к стене. Джимпи работал у Доннера пятнадцать лет. Доннер всегда относился к своим служащим, как к близким друзьям, и не раз приглашал семью Джимпи к себе на ужин. Когда ему нужно было отлучиться, Доннер оставлял его вместо себя, а еще я слышал, что он давал Джимпи деньги на оплату больничных счетов жены.
Немыслимо красть у такого человека. Тут должно быть какое-то другое объяснение. Например, Джимпи случайно ошибся, а полдоллара – всего лишь чаевые. Или мистер Доннер разрешил делать скидку постоянным клиентам. Да пусть будет что угодно, только бы Джимпи не оказался вором. Ведь он всегда был так добр ко мне.
Я ничего не хотел знать. Я принес эклеры и принялся раскладывать по прилавку булочки. На окошечко кассы я больше не взглянул.
Но… вошла маленькая рыжеволосая женщина – она всегда щиплет меня за щеку и шутит, что скоро найдет мне подружку, – и я вспомнил, что она почти всегда приходит, когда Доннер завтракает, а Джимпи стоит за стойкой. Он частенько посылал меня относить заказы ей на дом. Я невольно подсчитал стоимость ее покупки: 4 доллара 53 цента, и отвернулся, чтобы не видеть, сколько пробьет ей Джимпи. Я горел желанием знать правду, но вместе с тем боялся ее.
– Два пятьдесят три, миссис Уилер, – донесся до меня голос Джимпи.
Звон кассы. Звон сдачи. Стук по прилавку.
– Благодарю вас, миссис Уилер.
Я обернулся как раз в тот момент, когда его рука была в кармане, и услышал приглушенный звон монет.
Сколько раз при передаче заказов он использовал меня, как посредника? С кем делил разницу? И неужели все эти годы я помогал ему красть?
Я не мог оторвать глаз от хлопочущего за стойкой Джимпи. Он был в прекрасном настроении, возбужден, из-под его белого колпака на лицо струился пот. Но вот он поймал мой взгляд, нахмурился и отвернулся. Мне захотелось ударить его. Зайти за стойку и врезать ему как следует. Не помню, чтобы раньше у меня возникало такое желание…
В тишине своей комнаты я выплеснул чувства на бумагу. Не помогло. Как вспомню, что Джимпи обкрадывает мистера Доннера, мною овладевает желание что-нибудь сломать, разбить, размозжить. Хорошо, что я не способен к насилию. За свою жизнь я ни разу никого не ударил.
Нужно на что-то решиться. Сказать мистеру Доннеру, что человек, которому он доверяет, как самому себе, – вор? Джимпи от всего откажется, а я ничего не смогу доказать. А как сам мистер Доннер воспримет такую новость? Не знаю, что делать.
9 мая.
Ночью не сомкнул глаз. Слишком многим я обязан мистеру Доннеру, чтобы спокойно стоять в сторонке и смотреть, как его обкрадывают. Промолчав, я стану соучастником Джимпи. Но имею ли я право доносить на него? Больше всего меня беспокоит то, что это именно я помогал ему обделывать свои грязные делишки. Пока я ничего не понимал, с меня и спроса не было, но теперь молчание делает меня таким же преступником, как и Джимпи.
Да, Джимпи работает вместе со мной. Трое детей. А если Доннер выгонит его? Вряд ли со своей деревянной ногой он найдет другую работу.
Какое мне до этого дело?
Ирония в том, что никакие, пусть даже самые обширные знания не помогут мне решить эту маленькую задачку.
10 мая.
Рассказал обо всем профессору Немуру. Он заявил, что меня это не касается, и совершенно ни к чему впутываться в дело, которое впоследствии может оказаться весьма неприятным. Тот факт, что меня использовали как посредника, не произвел на него никакого впечатления. Если в то время я не соображал, что происходит, сказал он, значит, мое дело – сторона. Ты, мол, виноват не больше, чем нож, когда он ранит, или машина, когда сбивает человека.
– Не сравнивайте меня с бессловесной железякой! Я – человек.
На мгновение он смутился, потом рассмеялся.
– Естественно, Чарли. Но я говорю о том, что было до операции.
Довольный, напыщенный – мне захотелось дать по физиономии и ему.
– Я был личностью и до операции. Если вы забыли…
– Конечно-конечно, Чарли. Но пойми меня правильно… Все было по-другому… – Тут он вспомнил, что нужно проверить чьи-то истории болезни и сбежал.
Доктор Штраус. Обычно он во время наших психотерапевтических сеансов молчит, но, когда я упомянул о своих переживаниях, сказал, что мой долг рассказать все мистеру Доннеру.
Чем больше я думаю об этом, тем сложнее все кажется. Кто-то должен распутать этот узел, и единственный, на кого я могу положиться, – Алиса.
Чем больше я думаю об этом, тем сложнее все кажется. Кто-то должен распутать этот узел, и единственный, на кого я могу положиться, – Алиса.
В половине одиннадцатого я наконец решился. Набирая ее номер, я трижды вешал трубку и только в четвертый раз заставил себя дождаться ответа.
Сначала она и слышать не хотела о новой встрече со мной. Но я не сдавался:
– Ты мне нужна, ты всегда давала хорошие советы. – И пока она еще колебалась, добавил: – Ты должна помочь мне! Ты сама сказала, что чувствуешь ответственность за меня. Если бы не ты, я никогда не влез бы в эту историю. Ты просто не можешь отмахнуться от меня!
Наверно, она что-то уловила в моем голосе, потому что согласилась встретиться со мной в том самом кафе, где мы ужинали. Я повесил трубку н уставился на телефон. Почему мне так важно знать, что она думает, что чувствует она? В течение года единственным моим желанием было порадовать ее. Не потому ли я и согласился на операцию?
У кафе я долго вышагивал взад и вперед, пока стоявший поодаль полицейский не начал подозрительно поглядывать на меня. Я зашел внутрь и взял чашку кофе. К счастью, столик, за которым мы сидели в прошлый раз, оказался свободным…
Алиса сразу заметила меня и помахала рукой, но, прежде чем подойти, задержалась у стойки и тоже взяла кофе. Она улыбнулась, и я сразу сообразил, что причина этого – знакомый столик. Романтическое совпадение.
– Конечно, уже поздно. – начал извиняться я, – но, клянусь, мне очень нужно поговорить с тобой. Я чуть не рехнулся…
Прихлебывая кофе, она молча выслушала мой рассказ о том, как я уличил Джимпи, о моих собственных чувствах и противоречивых советах, что я получил, а потом задумчиво сказала:
– Чарли, ты поражаешь меня. Ты так вырос в последнее время, а нерешителен как дитя. Я не могу решать за тебя. Если не хочешь остаться ребенком навеки, нельзя ждать подсказок от других. Ты должен найти решение в себе самом – почувствовать, что будет правильно. Научись доверять себе.
Мое раздражение достигло крайней точки и вдруг до меня дошло, чти она имеет в виду.
– Так что же, по-твоему, я сам должен…
Она кивнула.
– Кое-что я уже понял. Кажется мне, что Штраус и Немур оба не правы.
Она внимательно смотрела на меня.
– С тобой что-то происходит, Чарли. Какое у тебя сейчас лицо!
– Ты права! Происходит! Передо мной висела дымовая завеса, а ты разок дунула – и ее не стало. Простейшая идея. Доверяй себе. Раньше мне ничего подобного и в голову прийти не могло.
– Чарли, ты просто молодец!
Я поймал ее руку и крепко вцепился в нее.
– Это ты. Ты коснулась моих глаз и подарила мне свет.
Алиса залилась краской и высвободила руку.
– В прошлый раз я сказал, что ты нравишься мне. Нужно было быть решительнее и сказать, что я люблю тебя.
– Не надо, Чарли. Подожди.
– Ждать!? Тогда ты сказала то же самое. Чего ждать?
– Ш-ш-ш… И все-таки подожди. Заканчивай учебу и посмотри, куда она тебя приведет. Ты меняешься слишком быстро.
– Ну и что? Мои чувства к тебе никогда не изменятся. Если я и поумнею, то полюблю тебя еще больше
– Не в том дело… Случилось так, что я – первая женщина на твоем пути. Именно как женщина. Я была твоим учителем, то есть человеком, к которому обращаются за помощью и советом, и было бы странно, если бы ты не влюбился в меня. Посмотри на других женщин. Дай себе время.
– Ты хочешь сказать, что дети обязательно влюбляются в своих учителей, а эмоционально я еще ребенок?
– Не играй словами. Для меня ты совсем не ребенок.
– Эмоционально отсталый взрослый?
– Нет!
– Так что же я такое?
– Не дави на меня, Чарли. Я не знаю. Через несколько месяцев, а может и недель ты станешь другим человеком. Может случиться, что тогда мы уже не сможем общаться на интеллектуальном уровне, а когда ты повзрослеешь эмоционально, просто не захочешь видеть меня. Чарли, мне нужно подумать и о себе. Поживем – увидим. Запасемся терпением.
Конечно, в ее словах был определенный смысл, но я просто не мог позволить себе вникнуть в него.
– Прошлый раз… – выдавил я. – Ты представить себе не можешь, как я ждал этого… Я чуть не сошел с ума, пытаясь понять, как себя вести и что говорить, как произвести впечатление. Меня ужасала мысль, что я могу чем-нибудь рассердить тебя.
– Я совсем не сердилась. Наоборот.
– Когда я увижу тебя снова?
– У меня нет права привязывать тебя к себе.
– Разве ты не видишь, что я уже привязан?! – закричал я, но, заметив, что из-за соседних столиков на нас смотрят, понизил задрожавший от гнева голос. – Я – личность, человек, мужчина, я не могу ограничивать себя книгами, кассетами и электронными лабиринтами. Вот ты сказала: «Посмотри на других женщин». А как, если я не знаю никаких других женщин? Все вокруг кричит о тебе. Я смотрю на страницу в книге и вижу на ней твое лицо – не размытое пятно из далекого прошлого, а настоящее, живое лицо. Я прикасаюсь к нему, и оно исчезает… Тогда мне хочется разорвать книгу в клочья и вышвырнуть в окно!
– Чарли, прошу тебя…
– Когда я увижу тебя снова?
– Завтра, в лаборатории.
– Ты же знаешь, что я не это имею в виду. К черту лабораторию. К черту университет. Наедине.
Я чувствовал, что ей хочется согласиться – моя настойчивость явно оказалась для нее сюрпризом. Я и сам был весьма удивлен, но знал, что не оставлю Алису в покое, пока не добьюсь своего. От страха у меня перехватило горло, ладони вспотели. Чего я больше боялся? Ее «да» или ее «нет»? Если бы она не ответила еще минуту, со мной случился бы обморок от напряжения.
– Хорошо, Чарли. Пусть не в лаборатории, но и не с глазу на глаз. Нам пока не следует оставаться наедине.
– Где угодно. – выдохнул я. – Мне хочется быть с тобой и не думать про тесты, статистику, вопросы, ответы…
Алиса на секунду задумалась.
– В Центральном парке дают бесплатные весенние концерты. На будущей неделе можешь пригласить меня туда.
Когда мы подошли к ее дому, она повернулась и быстро поцеловала меня.
– Спокойной ночи, Чарли. Я рада, что ты позвонил мне. Увидимся завтра, в лаборатории.
Она исчезла за дверью, а я стоял и смотрел на свет в ее окне, пока он не погас.
Никаких вопросов. Все ясно. Я ее люблю.
11 мая.
Поразмышляв и помучавшись, я понял, что Алиса права – нужно больше доверять собственной интуиции. Сегодня я внимательно наблюдал за Джимпи и трижды заметил, как он кладет в карман часть выручки. Причем проделывал он это только с постоянными, проверенными клиентами, и мне пришло в голову, что их вина ничуть не меньше – без их согласия Джимпи не удалось бы воровать так легко. Но почему именно он должен стать козлом отпущения? Эта мысль и заставила меня пойти на компромисс с самим собой. Неверно, решение не было идеальным, но оно было моим собственным и при сложившихся обстоятельствах показалось мне наилучшим. Я предупрежу Джимпи, дам ему понять, что знаю все.
Я застал его в душевой. Увидев меня, он вздрогнул и отпрянул назад. Не мешкая, я приступил к делу.
– Мне нужно посоветоваться с тобой. У одного моего друга возникли трудности – он случайно узнал, что один из его знакомых обкрадывает своего хозяина, и не знает, что ему делать. Ему не хочется доносить и портить тому парню жизнь, но мой друг очень любит хозяина и не может молча смотреть на это безобразие.
Джимпи уставился на меня.
– Ну и что же этот твой друг собирается делать?
– Вот это как раз самое трудное… Ему ужасно не хочется ничего делать. Сам посуди, если воровство прекратится, то какой смысл болтать о нем? Он просто забудет об этом, как будто ничего не случилось.
– Твой друг слишком любит совать нос в чужие дела, – проворчал Джимпи, отстегивая деревянную ногу. – На такие вещи нужно закрывать глаза. Неужели он не знает, кто его настоящие друзья? Босс – это босс, а рабочие должны держаться вместе.
– Моему другу так не кажется.
– Это не его дело.
– Если он промолчит, часть вины ляжет и на него. А вот если обман прекратится сам собой, тогда и говорить будет не о чем. В противном случае он расскажет хозяину все. Как ты считаешь, согласится вор с такими условиями?
Я видел, что Джимпи стоит огромных трудов сдержать себя. Ему ужасно хотелось врезать мне как следует, но он только бессильно сжимал кулаки.
– Скажи своему другу, что у того парня просто нет другого выхода.
– Вот и отлично. Мой друг очень обрадуется.
Джимпи отвернулся, помолчал, потом нерешительно посмотрел на меня.
– Этот друг… Он не захочет войти в долю?
– Нет. Его единственное желание – чтобы все это поскорее кончилось.
Глаза Джимпи злобно вспыхнули.