Ермолай тронул старшину за рукав и показал рукой на лёд.
Пусть Петеков возьмёт на себя троих, с двумя остальными как-нибудь управится Ермолай. Но почему они не двигаются? Почему перестали ползти?..
Ермолай так порывисто дышал, что сухие снежинки взлетали пухом, попадали в нос, на щёки и тотчас таяли.
Смерив взглядом расстояние до нарушителей, он снова, на этот раз энергичнее, подтолкнул Петекова. «Чего же медлить!..»
— Это лунки! — спокойно прошептал старшина. — Лунки во льду. Их днём сделали рыбаки.
Стало стыдно и досадно. Туда же, один на двоих!.. Ермолай повернулся и... замер: из-за прибрежных кустов на них были наставлены винтовки. Одна, вторая — три.
— Вот они где враги!
Ермолай скинул варежки, схватился за сумку с гранатами и тотчас опустил руку...
— Со многими на первых порах такое бывает, — сказал Петеков, когда они утром шли по дозорной тропе,— то пень за человека примешь, то корягу. Да уж лучше пень принять за нарушителя, чем нарушителя за пень.
Забыв о ночных переживаниях, Ермолай с воодушевлением начал рассказывать о своей любви к природе, к охоте.
— Поговорим дома! — неожиданно оборвал старшина и молча показал рукой на снег. В сугробе у кустов виднелись следы двух пар сапог.
В лесу следы разъединились.
— Иди по левому, — приказал Петеков. Ермолай почувствовал робость сильнее, чем ночью на берегу Уссури. Тогда он ошибся, но по крайней мере, как ему казалось, враг был на виду. Сейчас же перед ним — только отпечатки больших подошв на снегу. Это были следы людей, тайком пробравшихся через советскую границу. И, может быть, именно Петеков с Ермолаем пропустили их? Может быть, по его оплошности нарушители шли сейчас уже где-нибудь далеко?
Серов бежал, проваливаясь в сугробы и путаясь в полах маскировочного халата. Споткнувшись, посмотрел на след и невольно прижал винтовку к груди. След имел два каблука: один от грубого сапога, подбитого крупными гвоздями, другой поменьше. За первым, нога з ногу, шёл второй человек. От неожиданности Ермолай не сразу сообразил, что старшина направился по ложному следу. Вернуться и позвать товарища было уже поздно. Где-то впереди пробирались в наш тыл враги.
По натуре Ермолай был человеком добродушным. Совсем недавно ему чуть не до слёз стало жаль старика-маньчжурца, переплывшего ночью полынью и самолично явившегося на заставу. На пальцах рук у старика не было ни одного ногтя: вместо ногтей кровоточили свежие раны.
Маньчжурец назвался партизаном Син Хо и сказал, что он убежал из японского плена. Японцы пытали его и избили.
На утро лейтенант Яковлев сообщил бойцам, что старик — японский шпион. Его выдали пальцы, потерявшие от наркоза чувствительность. Когда старик спал, Яковлев слегка уколол их, и тот не почувствовал боли.
«Не всякому верь, запирай крепче дверь, — сказал Ивлев пораженному Ермолаю. — Это самураи ему ногти для того срезали, чтобы нас запутать...»
С тех пор Серов видел всего двух задержанных нарушителей границы. Одного из них ему с Ивлевым довелось даже сопровождать с заставы в комендатуру. Связанный по рукам японец вдруг толкнул идущего сзади Ивлева и кинулся в лес. Серов догнал японца и повалил его. Но и прижатый к земле, тот пытался укусить пограничника. Ермолай вспомнил ненавидящий взгляд чёрных глаз.
А изволь, угадай, что это за враги, по следу которых бежал сейчас Серов, и чем они вооружены: ружьями, пистолетами, гранатами?
На сердце стало тревожно, но то была уже совсем иная тревога, вызванная не страхом, а напряжением погони.
Серов позабыл об опасности: он должен догнать нарушителей во что бы то ни стало. «Догоню, проклятых, догоню!» — шептал пересохшими губами Ермолай.
Сбивая винтовкой снег с ветвей, запыхавшись, он выбежал на опушку и увидел впереди двух людей, одетых в короткие ватные тужурки, в заячьи шапки. Один шёл в затылок другому. Незнакомым для себя, тонким голосом Ермолай крикнул: «Стой!»
Люди в ватных тужурках быстро повернулись, присели, и над самым ухом Серова просвистели пули. Ермолай, почти не целясь, нажал курок и упал в снег. «Еще подстрелят, дьяволы!» Падая, больно ударился грудью о скрытый под сугробом пенёк и оцарапал о колючие ветви щеку. Три новых пули просвистели в шиповнике, заставив Ермолая ещё плотнее прижаться к земле...
В это время подоспел Петеков. След, по которому он шел, исчез у одной из берёз, будто растаял, и старшина бросился вдогонку за Серовым. Выбежав из-за кустов, наперерез врагам, Петеков ранил одного из них метким выстрелом, и нарушители подняли руки.
Ермолай стерёг врагов, не в силах сдержать невольную дрожь в коленях, Петеков обыскивал:
— Капитана, — заискивающе пробормотал один из нарушителей, — наша твоя деньги давая, твоя наша пуская.
— Пошли на заставу, — коротко бросил Петеков.
— Зачем застава? Японская полиция закон зная, а мала-мала денег давая, пуская.
— Видал миндал? — кивнул Петеков Ермолаю и ответил: — Ваш закон купецкий, а наш советский!..
На заставе Петеков доложил начальнику, что за время несения службы задержаны два нарушителя границы и закончил:
— Ещё желает рассказать товарищ Серов. Ермолай говорить не собирался. Старшина напомнил ему о жердях.
— Жерди? Вы приняли жерди за винтовки. Так похожи? — переспросил начальник. — Надо их убрать, а пока предупредим всех бойцов. Спасибо, товарищ Серов, хорошо, что сообщили.
За завтраком Ермолай сидел молча и, как бы невзначай, посматривал на Петекова, беседующего с друзьями. Сейчас он расскажет ребятам о жердях, и Ермолая засмеют.
И действительно, Петеков перебил одного из собеседников:
— Вот у нас с Серовым выдался случай. Глядим, винтовки из-за кустов торчат и прямо на нас. Мы приготовили гранаты. Подползли ближе, тьфу ты! Жерди! Обыкновенные жерди, от старого плетня...
Ермолай тихонько встал и незаметно вышел из столовой. «Вот это товарищ!»
4. ХИТРОСТЬ
Быстро проходили дни и месяцы. Отцвела весна, на ущербе было изменчивое дождливое лето. Боец Серов и лейтенант Яковлев возвращались на лодке с первой августовской охоты.
Когда Яковлеву удавалось выкроить время для охоты, он всегда брал с собой Серова. Ему пришёлся по душе упорный, хотя и несколько медлительный сибирский паренёк.
Лейтенант по опыту знал — такие, как Серов, не быстро усваивают все особенности военной жизни, но уж когда усвоят — горы могут свернуть. Уменье разбираться в людях подсказывало Яковлеву, что из упорного и настойчивого паренька получится хороший пограничник, и лейтенант терпеливо обучал молодого солдата, развивая в нём наблюдательность, осторожность и ловкость. Однажды Яковлев поручил Ермолаю приглядеться, как ведут себя стрижи при появлении человека. Стрижиными гнёздами были изрыты все обрывистые берега реки. (У Яковлева была заведена специальная тетрадь, куда он записывал сведения о повадках зверей и птиц, встречавшихся на участке заставы,)
Серов удивился: «Чем заинтересовали начальника мирные пичуги?» Однако вслух своих мыслей не высказал, а спустя неделю доложил не только о том, что при приближении человека к гнезду стрижи с резким визгом поднимаются над обрывом и носятся, как угорелые, — аж воздух свистит, — но рассказал об этих птицах столько интересных подробностей и с такой обстоятельностью, что Яковлев диву дался.
Стрижи, или, как их зовут в народе, косари, щуры, стриги или боровички (Ермолаю больше нравилось называть их боровичками), обличием и повадками похожи на ласточек. День-денской они гоняются з воздухе за мошкарой, и хвост у стрижей, как у ласточек, но если присмотреться, то боровичков сразу отличишь. Во-первых, они почти сплошь чёрные, словно в саже вымазались, только горлышко белое, а у ласточки и брюшко светлое. Во-вторых, они крупнее и крылья у них будто два серпа — длинные, узенькие. И главное — у боровичка все четыре пальца вперёд выставлены и когти острущие и большие, а у ласточки три пальца вперёд, один назад. Поэтому боровички никогда не садятся на дерево, им за сучок ухватиться несподручно. С земли они взлетать не могут — крылья мешают.
— Как же они взлетают? — поинтересовался присутствовавший при разговоре один из молодых солдат.
— А они с чего-нибудь высокого бросаются, потому и живут в обрывах, в щелях да норах или в дуплах, — вставил Яковлев.
В заключение Серов продемонстрировал, как стрижи визжат — «виззз-виззз!»
— Штук восемь заголосят — хоть уши затыкай. Ни одна птица так не визжит. Это значит, подрались меж собой или к гнезду кто подобрался...
Яковлев и Серов любили и знали лес. Если им и не удавалось подстрелить никакой дичи (правда, такое случалось редко), они всё же с пользой проводили время.
Начальник показывал Ермолаю следы разного зверья и разъяснял, как узнать по расположению следов и размаху шагов, спокоен был зверь или встревожен, а если встревожен, то с какой стороны его спугнули; медленно или быстро он шёл. У маралов, к примеру, чем быстрей ход, тем шире угол раздвоения копыт.
Чтобы перехитрить пограничников, нарушители частенько под подошвы нацепляют копыта животных, но человеку никогда не поставить ногу так, как её ставит зверь.
Яковлев знал много всяких поучительных и диковинных историй про зверей и птиц и любил рассказывать их.
Вот и сейчас он рассказывал о диком селезне, который прибился к домашним уткам. Лейтенант с воодушевлением описывал поразительную красоту расцветки крыльев селезня и то, как он взлетал, завидев человека с ружьём.
— Бывает! — произнёс Ермолай и вдруг ни с того ни с сего спросил: — Товарищ лейтенант, а как по-японски будет «хитрить»?
— Хитрить?—недоумевая, переспросил Яковлев.— Хитрить будет... — и, не докончив, резким взмахом кормового весла направил лодку из озера в протоку реки.
— Протокой дальше плыть, крюк дадим, — напомнил Ермолай.
— Вот и хорошо, что крюк. Греби потише и помолчим.
Лодка плыла у самого берега под нависшими ветвями ивняка.
Быстро сгущались сумерки. В воздухе замелькали светящиеся жучки, однообразно заурчал козодой. Серову было невдомёк, для чего после скитаний по болотам удлинять путь? Давно уже хотелось есть.
Вскоре лодка достигла излучины протоки. Неожиданно лейтенант поднялся, ухватился за ветви, чтобы удержать лодку на месте, и кивком указал вперёд.
Ермолай посмотрел, да так и застыл с вёслами в руках: метрах в сорока впереди под кустами вспыхивал огонёк. Кто-то через ровные промежутки времени чиркал спичками.
— Вызывает с того берега лодку, — прошептал Яковлев, — поплыли, только тихонько...
Заслышав плеск вёсел, невидимый еще пока человек прекратил чиркать спичками и начал чуть слышно стучать палкой о палку. Очевидно, он решил, что едут свои люди, и указывал им, где следует пристать.
Когда лодка вынырнула из-под ветвей, человек рассмотрел, с кем имеет дело, и, повернувшись, поспешно начал карабкаться между кустов на крутой берег. В воду с шумом посыпались комья земли.
— Возьмём живого, припугни! — скороговоркой бросил Яковлев, схватил двустволку и выпрыгнул из лодки.
Серов вскинул винтовку и выстрелил в воздух. «Сигнальщик» присел на корточки, забормотал:
— Моя сдавайся, твоя не стреляя...
Из его карманов извлекли двенадцать рублей, десятку бумажками и два рубля серебром.
— А где вещи?
— Моя больше ничего не имея, моя рыбака.
— Товарищ Серов, срежьте прут, обыщите местность по окружности, — приказал лейтенант.
Ермолай, раздвигая кусты и приминая траву, начал кружить вокруг начальника и «рыбака».
В полумраке с трудом были различимы очертания деревьев. Пристально всматриваясь в кусты и траву, Серов увидел вблизи приметной корявой берёзы большую кочку. Он хорошо знал это место и раньше кочки здесь не замечал.
Намеренно шумя, Ермолай прошёл мимо кочки и, быстро повернувшись, ковырнул её палкой. Кочка зашевелилась. Из травы выскочил человек. Согнувшись, вобрав голову в плечи, он бросился на Ермолая. Ермолай инстинктивно высоко поднял коленку. Человек стукнулся о неё головой. Удар оказался настолько сильным, что оба полетели в кустарник. Винтовка Ермолая отлетела в сторону. Приподнявшись, Серов вцепился руками в неизвестного, но тотчас почувствовал острую боль внизу живота и едва не потерял сознание. Не разжимая пальцев, ослабил хватку; тотчас руки его скрестились, и он сжал пустую куртку.
Нащупав в траве винтовку, Ермолай вскочил и бросился за убегающим. По плеску падающих в воду комков земли Серов определил, что тот спускается к протоке, и тут же раздался характерный выстрел яковлевской двустволки и вскрикнул раненый человек.
— Давай грузиться, — сказал лейтенант Ермолаю. — Теперь тех, кого «рыбак» вызывал сигналами, не дождёшься — небось, слышали наши выстрелы...
Связанных пленных и найденный в траве мешок (в нём были тол, гаечные ключи и запалы) положили на дно лодки, отчего она осела в воду почти по самые борта. Раненый диверсант стонал. Брюки его были изрешетены множеством дробинок.
— Потерпит до заставы, не умрёт! Недельки две полежит на животе, — сказал лейтенант, осторожно отталкиваясь веслом от берега.
— «Рыбаки»! — зло добавил он.— К железной дороге направлялись...
Когда лодку окликнул часовой, были уже полные сумерки.
Яковлев назвал пропуск и тихо добавил, обращаясь к Серову:
— Ми-во-касу.
— Чего? — не поняв, переспросил Серов.
— По-японски хитрость будет «ми-во-касу»...
5. САРДИНЫ
Попеременно выбрасывая вперёд одну за другой палки и отталкиваясь ими, Ермолай бежал широким шагом, быстро скользя по проложенной среди деревьев и кустов лыжне. Полушубок его был распахнут, ворот гимнастёрки расстёгнут, лицо разгорячено.
Увидав лыжню там, где ей не положено было быть, Ермолай сразу определил: шёл чужой человек. У всех пограничников заставы по приказу начальника на запятках была вырезана небольшая выемочка. (Яковлев всегда метил следы своих людей, зимой — лыжи, летом подошвы сапог, каким-нибудь условным знаком.)
Лёгкие полоски в снегу у круглых вмятин, оставленных лыжными палками, указали Серову направление, в котором бежал чужой человек. Полоски эти всегда обращены в сторону, противоположную бегу лыжника.
«Проклятый! Он ловко ходит на лыжах. Всё время держит финский шаг... Пусть! На сопках «финский шаг» скорее вытянет силы. Но успею ли я догнать его дотемна?»
Ермолай бежал всё тем же «русским шагом», размеренным, сберегающим силы.
Идущая впереди лыжня предусмотрительно огибала овражки, петляла в зарослях. Ели уступили место осинам и дубам. Начался уклон. Скоро должен быть большой распадок, — прикинул Ермолай. И впрямь, минут через двадцать деревья поредели и уклон стал круче. След сбегал вниз двумя ровными полосами. Оттолкнувшись, Ермолай ринулся по склону, вздымая снежную пыль. Опять сопка, опять распадок. Самые неожиданные и крутые повороты в разные стороны.
Скоро, совсем скоро Ермолай догонит нарушителя... Это его рукавичка?..
Резкий толчок подбросил Серова в воздух. Нелепо распластав руки, он пролетел сажени две и плюхнулся в снег, едва успев закрыть лицо ладонью.
Правая лыжа, задев за неприметный бугорок, с лёгким треском переломилась на две части; левая соскочила с ноги и, подпрыгивая, покатилась под гору. Не отряхиваясь, проклиная предательский пенёк, Ермолай шагнул и провалился в снег выше колен.
Дотянувшись до потерянной беглецом меховой рукавички, Ермолай громко обругал себя, сделал ещё несколько шагов и остановился. Капли пота и тающего снега стекали по лицу. Теперь нарушителя явно не поймать.
Ермолай сел, зачерпнул в ладони снег, жадно проглотил его. Потом поднялся и, то и дело проваливаясь, медленно побрел по лыжному следу.
Рыхлые сугробы сменил твёрдый наст. След пропал. Путь шёл под уклон, и чужак уже не пользовался палками. Ермолай лёг и, глядя против заходящего солнца, заметил на обледенелой корочке снега едва приметные полосы, дающие почти незаметную тень.
Серов вскочил и побежал под горку. Наст кончился, снова чётко обозначилась лыжня. Вот место, где беглец свернул вправо. Три новых лыжных следа пролегли среди кустов, и лыжня беглеца слилась с ними. Ермолай остановился. Обида, усталость, горечь охватили его. Что делать? Бросить погоню, вернуться?
— Нет, бежать дальше, — решил Ермолай. Новый поворот — и впереди за деревьями Серов увидел двух пограничников на лыжах, а перед ними человека в штатской одежде.
— Мой! — обрадованно крикнул Ермолай, подбегая к пограничникам. Те оглянулись. Беглец стоял спиной. Берданка висела у него за плечами.
— Мой! — повторил Серов. — Я его гнал от старых дубов.
— Ого! Ты отмерил километров семнадцать, — рассмеялся один из пограничников.
— Только мы его тебе не отдадим, — шутливо добавил другой, — ты забежал на участок заставы «Чёрная падь».
— Ну, ладно, не важно, кто задержал, важно, что поймали, — опуская винтовку, сказал Ермолай. — Почему вы не разоружили нарушителя границы?
— А с чего ты взял, что это нарушитель?— усмехнулся высокий боец.
Лыжник обернулся, и Ермолай опешил.
— Крутов!
— Серов! — воскликнул лыжник в штатском. — Товарищ Серов!
Вот так-так! Выходит, он принял охотника за нарушителя. Охотник был знакомым парнем из Зайчихи.
— Получай, растеряха, — протянул Ермолай Крутову найденную в тайге рукавичку.
— Зачем она мне? — недоумённо возразил Крутов, показывая руку в мягких шерстяных варежках.
— Не твоя? — удивился было Ермолай и тотчас протянул рукавицу пограничникам:
— Поищите-ка в лесу хозяина... Начальника известите...
— Понятно, — ответили пограничники и быстро повернули к лесу.
— Он идёт финским шагом! — крикнул им вдогонку Серов.
Настроение у Ермолая было сквернейшее: гонял, гонял по лесу и всё зря — врагу удалось скрыться, уж он теперь далеко, наверно. А куда он бежал? Пожалуй, к железной дороге... Подумав и решив что-то, Ермолай обернулся к охотнику.