— А как ты узнал, что он высокий, охотник да ещё японец?
— Я же говорю — по следу, — спокойно продолжал Серов. — Между большим и соседним пальцами просветы широкие. Такие просветы у японцев бывают, они сандалии носят с ремнём меж пальцами. Линия походки прямая, значит, человек ногу перед собой выбрасывал. Так ходят военные да охотники, кто мало ходит, тот в стороны ноги ставит.
— Высокий-то почему? — спрашивали новички, окончательно поражённые убедительными доводами Серова. — Ведь у высоких людей шаг должен быть шире. Откуда ты узнал, что он высокий?
— Ветку он плечом надломил — вот откуда.
— А почему после восьми часов?
— Потому что дождь кончился в семь часов. До восьми земля успела подсохнуть, а если бы японец прошел до дождя, то вода сгладила бы кромку следов...
Не сразу постиг всю эту премудрость Ермолай. День ото дня учил его Яковлев искусству следопытства и, наконец, сказал, что ему самому впору у Ермолая учиться.
И вот лучший следопыт заставы исчез, словно канул в воду. Вечером он присутствовал в комендатуре на заседании бюро комсомольской организации, после чего направился обратно на свою заставу и пропал.
С каждым часом оставалось всё меньше надежд на его возвращение. Сведения, которые подтвердили бы, что Серов попал в руки к японцам, можно было получить не раньше вечера, и Иванов решил остаться на заставе ждать известий.
Дробные голоса водяных курочек и свист камышевки известили о приближении сумерек. Яковлев направлял на участок границы ночные наряды. Иванов, молча наблюдая за давно знакомой процедурой, мысленно перебирал все возможные варианты поисков Серова. Остаётся одно: «прочесать» весь участок комендатуры.
Вдруг распахнулась дверь, и поспешно вошедший старшина возбужденно доложил:
— Ефрейтор Серов прибыл!..
Ермолай шёл медленно, сгибаясь под тяжестью привязанного за спиной человека. Увидев Серова, пограничники, чистившие у конюшни сёдла, побежали ему навстречу. Серов остановился, широко расставив ноги и тяжело переводя дыхание. Фуражка сползла ему на лоб. Верёвка, перекрещивающая грудь, сдавливала шею, отчего сухожилия напряглись и вздулись. И брюки, и гимнастёрка, и даже фуражка — всё было покрыто слоем грязи, на сапогах грязь налипла огромными комьями.
На лбу Ермолая кровоточила глубокая царапина, глаза были воспалены. Одной рукой он оттягивал верёвку, чтобы не резала плечо и шею, в другой держал винтовку.
Товарищи сняли со спины Ермолая связанного по рукам и ногам человека. Это был здоровяк, на голову выше Серова, левая штанина его, туго перекрученная выше колена верёвкой, потемнела от крови. Одежда неизвестного также была в грязи.
Увидав подходящих коменданта участка и начальника заставы, Серов выпрямился.
— Товарищ капитан, разрешите доложить?
— Докладывайте.
Ермолай коротко сообщил, что в тринадцати километрах от заставы он догнал и задержал вот этого нарушителя — беляка.
Задержанного развязали. Он громко стонал и не мог стоять на ногах. Его отнесли сделать перевязку.
— Накормить товарища Серова обедом, — приказал Яковлев, любовно глядя на Ермолая.
Иванов попросил самым подробным образом изложить, как Серов задержал нарушителя. Но даже в подробном рассказе у Ермолая всё Выглядело как нельзя более просто...
На тропке, километрах в трёх от границы, он обратил внимание на след лошади. След вёл в тыл, к болоту. Лошадь показалась Серову подозрительной, она шла не то шагом, не то рысью и так аккуратно ступала, что спереди следа даже не было срыва. Вскоре Ермолай окончательно укрепился в своих подозрениях. На болоте появились кочки, Ермолай прыгнул на одну из них, кочка едва выдержала его, а под лошадью даже не осыпалась. И осока после тяжёлого шага так не поднимается — обломаются стебли. Да и к чему бы коню скакать с кочки на кочку?
Тринадцать километров шёл Серов по тайге, полянками, болотом, пересекая просёлочные дороги и тропы и снова углубляясь в тайгу. Наконец, след вывел его к шоссе и исчез.
На шоссе ни души. Куда же свернуть — направо или налево? Серов нагнулся, тщательно всматриваясь в траву. Опустился на колени, прополз несколько шагов. Налево! Нарушитель пошёл налево. Вот здесь он очищал с сапог о траву болотную грязь. Грязь еще сырая, не успела обсохнуть. Значит совсем недавно останавливался человек. Здесь он шёл обочиной — на стеблях травы ещё комочек грязи. Налево! Ермолай побежал по шоссе. За поворотом метрах в трехстах шёл какой-то высокий человек в форме железнодорожника. Ермолай догнал его и остановил резким окликом:
— Гражданин, вы потеряли...
Железнодорожник оглянулся.
— Что вы говорите?
Ермолай наставил на неизвестного винтовку. Железнодорожник медленно поднял руки и удивленно спросил:
— Ты что это, батенька, играть вздумал?
Сознание возможной ошибки заставило Серова покраснеть, но он упорно стоял на своём.
— Доставайте документы, бросайте сюда! — топнул Ермолай о землю.
— На разъезд надо, опоздаю, — сказал железнодорожник, засовывая руку в карман.
В отдалении прогудел паровоз.
— Слышишь? Опоздаю.
Незнакомец собрался было вытащить руку, но Серов переменил решение:
— Не вынимай руку!
Ему показалось, что карман у железнодорожника как-то странно оттопырился — возможно там пистолет.
Вторично, уже совсем близко за сопкой, раздался гудок паровоза.
— Я опоздал. Вы будете отвечать, — вновь переходя на «вы» сказал железнодорожник. — Я обходчик пути, меня ждут на сто пятой дистанции.
Он назвал посёлок, из которого шёл, фамилию председателя поселкового совета. Если ефрейтор бывал в посёлке, то должен знать и его тестя Филиппа Сорокина — дом его еще под зелёной крышей.
Ермолай молча слушал и соображал, что ему делать. Не проверив документы, вести железнодорожника на заставу? Но какие основания задерживать человека далеко от границы, основываясь на одних предположениях?
— Зачем вы лазали по болоту? — неожиданно спросил Ермолай.
Железнодорожник глянул на свои сапоги и на сапоги Серова.
— Я поливал огород.
— Пойдёмте!
— Никуда я не пойду. Проверьте документы, — намереваясь вынуть из кармана руку, рассерженно проговорил железнодорожник.
— Не вынимайте руки! Пойдёмте!
— Куда же это идти? — глядя на винтовку, спросил обходчик.
— Откуда пришли. Пойдем болотом.
— Я не шёл никаким болотом, — делая несколько шагов, проговорил обходчик.
— Левее, — указал Ермолай движением винтовки в сторону тайги.
— Пойдёмте до разъезда, там вам сразу скажут, кто я такой.
— Левее! — настойчиво повторил Ермолай. Проще всего действительно было дойти до разъезда — всего три километра, но из этих трёх километров треть пути—дощатые мостки в заболоченном кустарнике. Спрыгнул — и каюк! А до посёлка не меньше девяти километров. Лучше идти тайгой прямо на заставу.
Всё чаще попадались кусты таволги и тростеполевицы. Ермолай уже начал жалеть, что пошёл этим путём. Скоро придётся пробираться через заросли тростеполевицы.
— Ваш след, идём по вашим следам, — не утерпел Ермолай, мельком взглянув на отпечатки подков, видневшиеся среди примятых лютиков и пушницы.
— Вам это так не пройдёт! — проворчал обходчик, отстраняя упрямую ветку. Согнутая ветка с силой выпрямилась, ударив по лицу идущего сзади Серова. Ермолай невольно зажмурился. Только на один миг кустарник скрыл от него высокую фигуру задержанного. Серов стремительно присел, и тотчас в ствол ели, чуть повыше его головы, впилась пуля.
Ермолай один за другим разрядил два патрона и, резко оттолкнувшись, прыгнул в сторону.
«Ошибку дал: надо было довести до посёлка, там обезоружить», — злясь на свою оплошность, подумал Серов.
Но размышлять было поздно. Шум кустарника указывал направление, по которому бежал «обходчик».
«Шпион»! — Ермолай послал ему вдогонку ещё две пули и укрылся за стволом берёзы.
Три пули ударились в дерево с противоположной стороны, одна из них прошла почти насквозь, отщепив кусочек древесины.
— Дальше болота не уйдёшь! — прошептал Ермолай, поняв, что обходчик взял круто влево...
Всё остальное, по рассказу Серова, было совсем обычно. В болоте он ранил нарушителя в ногу, и тот едва не захлебнулся, будучи не в силах выбраться из воды. Серов связал раненого по рукам и ногам верёвкой, которую всегда носил при себе, и вытащил на сухое место. На пути не было никаких селений и оставалось одно: взвалить нарушителя себе на спину и тащить. Отдыхая каждые пять минут, Серов прошёл последние восемь километров за восемь часов. Из своих рук поил врага и два раза делал ему перевязку.
— Но почему вы решили, что именно он шёл на подковах? — спросил комендант.
— От болота я вернулся на опушку — подковы лежали там в кустах.
— Но почему вы решили, что именно он шёл на подковах? — спросил комендант.
— От болота я вернулся на опушку — подковы лежали там в кустах.
— А как же вы их разыскали?
— Он сам показал, понял: я помер бы вместе с ним в болоте, а без подков на заставу не пошёл.
— Выходит, вы тащили его обратно?
— Тащил.
— Выходит, выходит... вы тащили его... восемь плюс два и ещё два, всего плюс четыре... вы тащили его двенадцать километров?
— Так те же не в счёт, товарищ капитан, — они обратные, — искренне изумился Ермолай.
...Ночью Серова разбудил радостный Ивлев:
— Собирайся! В Москву поедешь: тебя орденом наградили...
СВИДЕТЕЛЬ С ЗАСТАВЫ № 3
1
Совсем неожиданно для Фёдора его направили на учёбу в школу служебного собаководства. Однако, когда он приехал туда, все овчарки были уже закреплены за курсантами. Пожалуй, это и к лучшему. Откомандируют обратно в отряд и назначат в учебный кавэскадрон.
— Вы где работали до призыва в армию, товарищ Стойбеда? — спросил начальник школы, разглядывая веснущатого, голубоглазого паренька.
— На Горьковском автозаводе бетонщиком.
— Стахановец... — перелистывая личное дело Фёдора, удовлетворённо сказал начальник. — Это очень хорошо, нам нужны трудолюбивые люди.
«Не отпустит он меня из школы», — с огорчением подумал Фёдор.
— Хорошая у вас профессия, упорства требует, — похвалил начальник. — А до завода вы работали на конеферме?.. Не боялись лошадей?
— Не боялся, товарищ майор. Я с детства в колхозе при лошадях был.
Фёдор обрадовался: может быть, всё-таки ему удастся перейти в кавэскадрон. Но радость оказалась преждевременной: начальник закрыл личное дело и сказал:
— Я вам дам щенка, но предупреждаю: щенок хилый, надо его выходить...
Значит в школе. Ну что ж, если оставляют,— видно, так и надо.
Щенок Джек выглядел много хуже, чем предполагал Стойбеда. Он неподвижно лежал в будке и при виде Фёдора не залаял, не заворчал, не завилял хвостом. Глаза его слезились и часто мигали.
— Ничего не получится! — посочувствовали курсанты.
Но что же делать? Придётся выхаживать этого заморыша.
Так Джек стал предметом постоянных забот и волнений Стойбеды.
— Ты вроде няньки! — смеялись курсанты, глядя, как Фёдор бережно промывает Джеку глаза, протирает ваткой раковины ушей.
По чести говоря, редкий курсант любит мыть и чистить свою собаку, а Стойбеда с таким рвением расчёсывал роговым гребешком шерсть щенка, так старательно чистил её щёткой, а потом приглаживал суконкой, словно это было самым увлекательным занятием.
Хуже всего было то, что Джек казался совершенно неспособным к выполнению самых простых заданий. Другой на месте Фёдора давно бы вышел из себя, а может, не утерпев, дал бы щенку затрещину, но Фёдор во всём следовал советам и указаниям инструктора и неукоснительно соблюдал правила дрессировки. Ни разу не ударив, не обругав Джека, он мог в продолжение нескольких часов терпеливо проделывать с ним одно и то же наскучившее упражнение.
Наблюдая, как Стойбеда приучает Джека подниматься на лестницу, показывая ему зажатый в руке кусок сахару и повторяя условную команду, начальник школы говорил инструктору:
— Пожалуй, из этого паренька выйдет неплохой проводник служебных собак.
«Ко мне!», «Гуляй!», «Стоять!», «Рядом!», «Ползи!». Наконец и Джек стал исполнять все эти команды не хуже других молодых собак.
Весной Джеку исполнилось одиннадцать месяцев. У него выросли все зубы, и он стал похож на волка. На клинообразной голове тор чали острые длинные уши. Прямой нос, тёмные быстрые глаза придавали морде Джека породистый вид, хотя и было известно, что он — метис. Мускулистая шея переходила в широкую грудь. Крепкие лапы со сжатыми в комок пальцами свидетельствовали о том, что Джек отличный бегун.
В школе было много породистых чистокровных собак, но ни длинношерстные шотландки-колли, ни рыжеватые здоровяки эрдель-террьеры, ни выносливые, неприхотливые лайки, ни большие и свирепые кавказские и среднеазиатские овчарки не прельщали Фёдора. Он выходил и вырастил своего Джека, обучил его всему, что может постичь собака, и полюбил.
После окончания школы Стойбеду назначили на пограничную заставу № 3. Он никогда раньше не видел дуба в два с половиной обхвата, а здесь привелось увидеть. О виноградных лозах он знал лишь понаслышке, а тут длинные виноградные плети обвивались вокруг стволов клёнов и лип.
Фёдор с детства привык к сосновым и берёзовым лесам, к ровным полям родной Горьковской области, а здесь кругом высоченные холмы — сопки, глубокие овраги — пади, бурные речки и ручьи, текущие по заболоченным низинам.
Всё поражало его в Уссурийском крае: и лес, такой густой, что ни проехать, ни пройти, и пятнистые олени, звонко трубящие во время любовной поры и насмерть бьющиеся между собой из-за самки.
Фёдор с любопытством слушал рассказы о кабанах-секачах весом в двадцать пудов, вступающих в схватку с тигром, о хищных лесных котах, кусающихся китайских черепахах, о красавцах фазанах, медведях, грабящих ульи диких пчёл, и о редкостном, чудодейственном корне — жень-шене, похожем на фигуру человека.
Во всех этих падях и дебрях по берегам бурных ручьёв, в соседстве с кабанами, барсами и гималайскими медведями, ему предстояло отныне ходить по ночам с Джеком...
В первый же день службы Стойбеды на заставе начальник её Усанов огласил перед строем список боевого расчёта.
Называя очередную фамилию, он поднимал от бумаги серые глаза и, улыбаясь, оглядывал пограничника. Фёдор ощутил ободряющую силу его улыбки и порадовался тому, что попал именно на эту заставу.
Утром Усанов показывал новичкам — вместе с Фёдором приехали ещё семь человек — участок заставы. «Той тропой звери на водопой ходят». «С этого места лучше всего просматривается маньчжурская сторона». «Отсюда граница идёт по реке, у воды берег подмыт, — посмотрите, как там удобно спрятаться». «Видите с обеих сторон кусты? Эти кусты на сопредельной стороне, значит в них всегда возможна засада». «Тут трудно преследовать нарушителя, но легко, забывшись, самому перескочить через линию границы».
Стойбеда со вниманием слушал объяснения и указания Усанова, стараясь удержать всё в голове. Но к полудню он решил, что и в год не запомнит всех троп и тропинок. А начальник ходил по участку, будто в своем саду: кажется, завяжи ему глаза — всё равно найдёт любое деревцо.
«Будьте бдительны, стойки, внимательны, терпеливы, осторожны, решительны, предприимчивы». Усанов так часто употреблял эти слова, что Фёдору стало казаться, будто всю свою жизнь до этого дня он был рассеян, беспечен и нерешителен.
2
Судебный процесс длился пятый день, и, несмотря на это, зал был переполнен.
Среди публики находились представители иностранных консульств, за столом прессы — корреспонденты советских и заграничных газет, фоторепортёры.
Слушалось дело агентов харбинской антисоветской организации, созданной несколько лет назад неким Родзаевским из разгромленных Красной Армией белогвардейских шаек барона Унгерна и атамана Семёнова. В шайку Родзаевского входили отъявленные бандиты, люди без роду и племени, готовые служить любому хозяину, лишь бы им хорошо платили.
На скамье подсудимых сидели пять человек из этой банды: два японца, один немец и два русских белогвардейца. Все они были пойманы с поличным при попытке перейти советскую границу.
Главный обвиняемый, грузный мужчина лет за пятьдесят, бывший сотенный атамана Семёнова, держался самонадеянно. Он щурил маленькие глаза и, отрицательно отвечая на вопросы судьи и прокурора, поглядывал на иностранных дипломатов, явно ища у них сочувствия.
По его словам, он никогда не интересовался данными о строительстве советских оборонительных сооружений и не собирался взрывать названные судьёй и прокурором мосты и электростанции; он якобы не получал никаких денег от иностранных разведок — всё это недоразумение, не больше. Верно, он и его знакомые попали в руки советских властей, но советские солдаты сами нарушили границу, захватили их силой на маньчжурской территории и, угрожая оружием, привели на пограничную заставу.
Японцы сидели, прикрыв лица ладонями, и не отвечали ни на один вопрос. А второй белогвардеец и немец тоже отпирались, пытаясь запутать дело.
Пятый день начался с допроса свидетелей.
Комендант пригласил в зал совсем молоденького с виду пограничника.
Публика не ожидала увидеть среди свидетелей военнослужащего и с любопытством разглядывала его. Интересно, что скажет этот простодушный с виду боец в зелёной фуражке.
Подсудимые восприняли появление свидетеля по-разному: японцы на мгновение подняли головы, немец стал нервно покусывать губу, белогвардеец испуганно смотрел на пограничника, а главарь банды шумно вздохнул и вытер клетчатым платком лысый жёлтый череп.