– А ты фотоаппарат прихватила? – удивилась я.
– А як же ж? И диктофон. Мало ли что узнаем, вдруг это потребует документального подтверждения.
Я с уважением посмотрела на Наташку.
…В шесть часов раздался телефонный звонок. Лешик интересовался, где мы находимся.
– Скажи, что подъезжаем к Твери, – сердито бросила Наталья.
– Подъезжаем к Твери, Лешик, – послушно повторила я.
– А где конкретно находитесь? – не успокаивался он.
– Сейчас передам трубку маме, она точнее знает, я, знаешь ли, задремала, – боясь соврать не то, что следовало, ляпнула я, протянула аппарат подруге и сделала страшные глаза. – Он требует конкретности местонахождения.
Наташка ругнулась и елейным голоском сказала Лешику, что до Твери, судя по карте и дорожным знакам, осталось семь километров. Дальше было еще интереснее:
– Ну что ты, сынуля!.. Восемьдесят километров. Спидометр же врать не будет… Ну значит, не разглядела – не семь, а тридцать семь… Какой населенный пункт? А-а-а… Сейчас скажу… Ой, что-то я тебя не слышу, батарейка, наверное, разрядилась… Сам заряжал? Теперь услышала. – Наташка вернула мне телефон, глубокомысленно заметив: – Врать нехорошо. И вообще, что-то есть хочется.
В придорожном магазине мы купили воду «Колокольчик», чипсы, хлеб и несколько пакетиков супа «Галлина Бланка». До недавнего времени я была уверена, что Галлина Бланка не что иное, как имя владелицы компании и очень удивилась, когда узнала перевод – «Курица белая».
Мы остановились на каком-то поле, за которым виднелся лес. Больше всех обрадовалась Денька. Она сразу же понеслась к чахлым кустикам, а вернувшись назад, никак не могла успокоиться и тыкалась мордой во все пакетики, кулечки и решительно не желала реагировать на замечания. Остепенилась, только получив свою персональную порцию еды.
Кипяток в металлическом термосе так и остался кипятком. Замечательный термосок – вечный. Супчик был отличный. Небольшая заминка вышла с презентованными яйцами. Я почему-то решила, что они вареные и лихо шлепнула по яйцу ручкой ножа. Тягучее содержимое потекло прямо на брюки.
Прежде чем наорать на меня, Наташка позвала Деньку и та, с неохотой оторвавшись от трапезы, степенно подошла. Проследив за указательным пальцем хозяйки, тыкавшем в мою брючину, она вздохнула, понюхала брюки, потом мою руку и принялась, наконец, слизывать яичный десерт.
В начале седьмого, сытые и довольные, мы тронулись дальше и вскоре лихо миновали Клин. Еще раз притормозили уже в Завидове, пограничном населенном пункте, отделявшем Московскую область от Тверской. Завидовцы с завидным успехом торговали у каждого дома. Ассортимент был ошеломляющий. Продавали все: кухонно-посудо-хозяйственную утварь, постельное белье, полотенца, одежду, обувь и даже мебель. Но более всего поражала рыба – свежая, соленая, копченая. Особенно заманчиво выглядели угри горячего копчения. Но при более внимательном рассмотрении выяснилось, что угри явно не первой свежести. Удивило также обилие грибов. Трудно было оторвать глаза от крепких боровичков, ярких подосиновичков, рыженьких лисичек. Грибами торговали, в основном, дети.
В Завидове мы застряли на полчаса, медленно переезжая от дома к дому. Денька исходила слюнями и тихо постанывала. Не рискнув раскошелиться на рыбу – в голове прочно застрял термин «антисанитария», – мы, уже на выезде, зачем-то купили по сковородке с прозрачной крышкой (как будто их в Москве не было!) и соленых огурчиков.
После Завидова начались сказочно-красивые места, и мы решили на обратном пути обязательно сделать снимки и искупаться в Московском море.
На Волге временные барьеры окончательно рухнули. Чтобы окунуться в волжскую воду, мы свернули в сторону, уговаривая друг друга, что можно и не торопиться. Это были самые блаженные минуты за последнюю неделю. Как жаль, что все мы для врачевания душевных ран редко обращаемся к матушке-природе…
К Твери подъезжали в восемь часов. И все было бы ничего, если бы мы свернули с основной трассы направо. Беда в том, что я с детства путаю правую и левую сторону. Использовать меня в качестве штурмана равносильно самоубийству. Но принимая во внимание, что из двух зол, в данном случае меня и Деньки, следовало выбрать меньшее, Наташке ничего не оставалось, как положиться на меня.
Я постаралась подойти к делу с максимальной ответственностью и, тщательно изучив маршрут, предупредила подругу, что вскоре после поселка Эммаус будет развилка. Нам необходимо повернуть налево, так как направо пойдет дорога в объезд Твери. Ну мы и повернули налево. Дорога была какая-то скучная, легковых машин заметно поубавилось. Через двадцать минут первой забеспокоилась я, после того как на горизонте справа показался славный город Тверь. Еще через минуту мы стояли на обочине, Наташка разглядывала карту и ругалась – больше всего ей почему-то было жалко бензина. Я ей не мешала, и оторавшись, Наташка подобрела, даже стала уговаривать меня не расстраиваться. Было решено ехать дальше – в древний город Торжок. Подумаешь! Каких-то шестьдесят километров. К тому же Пушкин там в свое время останавливался отобедать у Пожарского.
Стемнело как-то очень быстро. Лесные угодья вдоль дороги, днем казавшиеся такими заманчивыми и уютными, теперь пугали своей мрачностью. Единственное, что радовало – неиссякаемый поток машин, свидетельствующий, что мы не одиноки.
Я покосилась на подругу и осторожно взяла карту. Когда миновали поселок Мирный, я робко предупредила, что сейчас будет развилка: направо объезд, налево – дорога на Торжок. Наташка хмыкнула и стала тщательно следить за дорожными указателями. Убедившись, что на сей раз я действительно права, она снова хмыкнула.
Торжок оказался воистину старым купеческим городом, но он явно экономил электричество. Частные дома за высокими сплошными заборами за редким исключением были не освещены. Во дворах лаяли собаки. Прохожие не попадались. Только мы решили свернуть на другую дорогу, как впереди показалась какая-то темная фигура. Фигура была явно пьяна – шла очень неровно, маячок сигареты метался по странной траектории. Выхода у нас не было, мы двинулись навстречу, а когда поравнялись с прохожим, выяснилось, что отказал стеклоподъемник. Пришлось открыть дверь. Достаточно решительным, на мой взгляд, голосом я спросила, где найти гостиницу. Прохожий вопроса не понял или не услышал и, подойдя поближе, наклонился ко мне. Я, приоткрыв дверь пошире, повторила вопрос. Странник икнул и упал на меня. Вместе с сигаретой.
– Только не это! – успела подумать я и, изловчившись, сбросила незнакомца на родную ему землю. Затем со словами «нам чужого не надо», – выкинула туда же сигарету. Денька, забившаяся от страха в угол, громко выла.
Проколесив еще минут двадцать, мы так и не нашли дорогу к центральной части Торжка.
– Не судьба, – горестно вздохнула я.
– Не судьба, – согласилась усталая Наташка и притормозила. После недолгого совещания решили поспать до рассвета прямо в машине.
– Совершенно нечего бояться, здесь кругом деревня на деревне, – решительно сказала я.
– Тем более, с нами собака, – поддержала меня подруга, с сомнением покосившись на Деньку.
Мы съехали на проселочную дорогу. Впереди показались дома какой-то деревеньки и небольшой сад. Очень хотелось спать, а более спокойного места не найти. Денька почему-то никак не хотела вылезать из машины, вероятно, боялась за свое место. Устроившись поудобнее, несколько раз проверив, закрыты ли двери, мы быстро заснули. От усталости даже не было страшно.
Спать в полусидячем положении – маленькое удовольствие. Очень хотелось вытянуть ноги. Довертевшись до того, что плед слетел с меня окончательно, я села, чтобы вытащить его из-под себя и посмотрела в окно. Лучше бы мне этого не делать…
В свете полной луны я с ужасом увидела, что ночуем мы впритык к кладбищенским оградкам. В лунном свете четко просматривались не только могилки, кресты, но и венки. Я вжала голову в плечи и натянула сверху плед. Если бы снаружи донесся хоть какой-нибудь шорох или иной звук, доживать бы мне свой век, кочуя по психиатрическим больницам. Нет, долго я так не просижу.
– Наталья! – осторожно позвала я из-под пледа Наташку. Она не откликнулась, но завозилась Денька. – Наталья! – повторила я чуть громче.
– Ну когда же это кончится! – в сердцах прошипела подруга и тут узрела меня.
– Ты что, очумела?! Ну и шуточки среди ночи. Зачем плед на башку натянула?
– Все шуточки за окном. Выгляни в окошки и протянешь ножки.
Ответом был Наташкин трубный глас: «Мама! Мама дорогая!» Денька на всякий случай скатилась вниз.
Не поднимая сиденья, буквально на автомате, Наташка завела машину и, не дав ей прогреться, рванула с места. Я съехала вниз, как Денька, и молилась только о том, чтобы машина не встала. Старушка «Ставрида» не подвела, наверное, сама натерпелась страху. Минут через пять мы уже стояли на трассе и были рады каждой встречной машине. Подъехав поближе к жилью, мы опять «улеглись», и я крепко уснула, невзирая на шум проезжающих машин.
Пробуждение было не из приятных: в окно барабанил какой-то худой небритый мужик в пиджаке сивого цвета. Наташка не шевелилась, и мне пришлось приподняться, чтобы приоткрыть окно (неожиданно заработал стеклоподъемник).
– Чего тебе надобно, старче? – зевая, спросила я.
Старче разорался, требуя, чтобы я немедленно разбудила своего мужика и уматывала с покосных угодий, предварительно возместив ущерб от помятой травы. Еще не совсем проснувшись, я ответила, что мужа разбудить не могу – он в тюрьме.
– Ну, честное слово, на кладбище было спокойнее! Следовало там и оставаться, – раздался голос подруги.
Мужик буквально окаменел, уставился на нее, разинул рот, будто потерял дар речи. Я взглянула на подругу и пожала плечами: Наташка как Наташка. Ну волосы торчком, ну лицо помятое, ну четверть лица желто-зеленая – так ведь синяк еще не прошел.
– Тебя спрашивают, что надо-то? – строго спросила подруга и, не дождавшись ответа, решила: – Глухой, наверное.
Денька, почуяв отсутствие какой-либо опасности, высунула морду. Мужик исчез.
– О, слинял! – прокомментировала я. – Какая досада! Могли бы спросить, как нам ехать дальше.
Часы показывали почти семь. Хорошо спится на свежем воздухе!
…Через полчаса мы мчались в Реченский со скоростью, не превышающей сорок километров. Машина ныряла из ямы в канаву и наоборот, а сзади клубился плотный шлейф пыли. Вскоре пыль, несмотря на закрытые окна, стала ощущаться даже на зубах.
– Хоть бы дождичек прошел, смочил дорогу. Вся физиономия, как напудренная, – вздохнула Наташка.
– Ничего, в Реченском умоемся, – успокоила я ее. – Всего-то ничего осталось.
– Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, – суеверно сплюнула Наташка, а Денька оглушительно чихнула.
Поселок Реченский оказался деревней Реченской. Семь жилых дворов. Правда, было еще пять домов, два из которых опасно покосились и основательно вросли в землю, а у трех остальных провалились крыши. Стекла отсутствовали у всех. Деревня была островком, поскольку представляла из себя часть суши, со всех сторон окруженную речушкой, шириной в полтора метра и глубиной, как показалось, не более сорока сантиметров. Тем не менее, через речушку был переброшен солидный мост. Дорога за мостом, не успев начаться, закончилась. Мы приехали.
К машине бодро семенила худенькая старушка в обрезанных валенках. Надо было спешно придумать причину появления в деревне, ведь ни один сумасшедший не поверит, что мы забрались в здешний тупик, чтобы починить неисправность машины. Помогла сама старушка.
– Заблудились, касатки? – ласково улыбаясь, спросила она.
– Заблудились, бабушка, – радостно согласилась я. – Знакомые порекомендовали поехать отдохнуть в Зайцево, им там очень понравилось. Второй день это Зайцево ищем. Через несколько дней домой возвращаться, а мы вот… – Я горестно развела руками.
– Зайцево? Штой-то я не слыхала здесь такой деревни.
– Сказали, тридцать километров от Торжка, – почти плачущим голосом поддержала меня Наташка.
– Так ить и мы – тридцать километров от Торжка, токма это, если прямиком через лес иттить, – махнула в сторону березовой рощи бабуля. – А вы, если погостить, оставайтеся у нас. Здеся и ленинградцы все лето живут, и из Калинина приезжають.
– А можно? – воскликнули мы с подругой в один голос.
– Чего ж нельзя-то. Пока одна я. Бабой Тоней меня зовут. Внучек с женой токо вот уехали. В отпуске отдыхали. А дочка с мужем еще не скоро заявятся, в сентябре. Больно за грибам ходить любят.
Старушка еще что-то хотела сказать, но из-под сиденья вылезла Денька и умильно посмотрела на нее.
– Ой, кто это там у вас, никак обезьянка? – удивилась баба Тоня.
Испугавшись, что бабушка передумает пустить нас на постой, мы с Наташкой, перебивая друг друга заговорили: она – о том, что собака совсем не собака, а ангел во плоти, а я о том, что за проживание мы обязательно заплатим. И на всякий случай добавила, что мы так счастливы, – наконец-то, нашли приют. Очень уж устали. И это было чистой правдой.
Старушка улыбнулась и сказала:
– Моя молодежь все тоже с собакой приезжат. Детками ищо не обзавелись. А вы езжайте к тому дому, – махнула она в сторону крайнего в ряду, а я щас подбегу. – Она бодро засеменила вниз к речушке.
Дом, где жила баба Тоня, был расписным, разукрашен, как в сказке. Он будто светился зеленым цветом. Фронтоны были выкрашены ярким желтым. От этого сочетания мне сразу пришла на ум яичница с зеленым луком, и захотелось есть. Резные ставенки украшали искусно нарисованные цветы. К фасаду примыкал аккуратный палисадник, в котором пышно цвели георгины.
Минут через десять мы расположились в «боковушке», не очень маленькой, метров пятнадцать, комнате, отделанной вагонкой и пахнувшей деревом. А еще через полчаса, поудивлявшись плодам цивилизации под теплым душем из титана, угощались вожделенной яичницей с луком и угощали бабу Тоню своими съестными припасами. Задавать ей вопросы почти не пришлось. Она с удовольствием говорила сама. Оставалось только слушать.
Хозяйке исполнилось восемьдесят два года, что, признаться, очень нас удивило. Родилась и выросла в соседней деревне Машково, а замуж вышла в Реченскую, когда-то очень большую и богатую деревню. Со временем Реченская разделила судьбу многих российских деревень и почти исчезла с лица земли. А вот в последние годы стала потихоньку оживать. Откуда-то появились наследники разрушенных домов и покупатели, во что бы то ни стало желающие забраться в самую глушь. Их не пугает даже бездорожье. Впрочем, бездорожье заявляло о себе только после дождей. Услышав это, мы с Наташкой удивленно переглянулись, поскольку искренне считали, что та дорога, по которой мы добирались в Реченскую, и есть самое настоящее бездорожье.
Два раза в неделю в деревню приезжает на легковой автомашине частный предприниматель с продуктами «под заказ». Может даже выдать продукты в долг. Зимой, конечно, трудновато, раньше в это время здесь никто и не жил. Сама баба Тоня на зиму перебиралась к дочери в Торжок. Но вот соседи, через дом, уже два года постоянно живут в деревне. Обзавелись большим хозяйством. Даже трактор маленький есть, зимой на нем и дорогу от снега чистят. Со следующего года баба Тоня тоже собиралась зимовать в родном деревенском доме – дочь с марта уходит на пенсию, а зять уже все железки завез под отопление. Очень мастеровитый мужик. По молодости любил погулять. Верка, дочка, два раза выгоняла его из дома, да потом прощала. А сейчас, видно, отгулялся, душа в душу живут. Внучек-то не в отца пошел. Не любит работать по дому. Только и возится со своей машиной. Правда, за грибами хоть каждый день готов ходить. Уже три ведра насолили, да и насушили много белых. Места здесь вообще грибные да ягодные, а ходить в лес особо некому. Помимо внука вот только соседи-пенсионеры из Ленинграда, потом Силкины, да еще Старостины. Только они в грибах не разбираются. Уж очень интеллигентные. Сам хозяин, профессор, все какую-то книгу пишет, а жена у него, Ольга Григорьевна, ну такая хорошая женщина! Только чудная очень – картошку в резиновых перчатках чистит. А в лес в белых штанах ходит. И лицо такое молодое, холеное. Как-то раз зятек прибежал, с перепугу трясется. Заорал, чтобы Верка немедленно к Ольге Григорьевне бежала, та, мол, шарахнулась где-то, вся морда в крови, сидит на крылечке с закрытыми глазами и не шевелится. Это, оказывается, Ольга Григорьевна лицо клубникой намазала. Она и Верку учила маски делать. Особенно хвалила медовые, да только дочке не понравилось – липко очень.
Последний жилой дом принадлежал молодой паре. Жена с маленькими детьми-погодками пяти и четырех лет с ранней весны и до поздней осени жили в деревне, а муж приезжал из Калинина на выходные, а то и среди недели.
Еще на трех участках намечается строительство. Один из новых хозяев даже родителей привез. Жить пока негде, так он их в бане поселил.
Несмотря на крайне интересные сведения, я с трудом подавляла зевоту. Наступило какое-то странное расслабление и прямо-таки тянуло в сон. Заметив это, баба Тоня весело рассмеялась:
– Во, девки, как я вас ухандокала разговорами. Подите-ка прилягте.
Наташкина хозяйственность заставила меня немного проснуться: подруга вытащила из пакета постельное белье и быстро застелила кровать и диван, монотонно бормоча при этом, что собака зарыта в доме Силкиных. Я была с ней согласна.
Бывает такое состояние, когда сознаешь, что проснулась, но глаза при этом открывать совсем не хочется. Я, потеряв бдительность, немного поворочалась, устраиваясь поудобнее, в надежде на то, что удастся еще немного поспать, и тут же почувствовала на своей физиономии Денькин язык. Отплевываясь и ругаясь, оттолкнула веселую псину в сторону и услышала Наташкин, но какой-то странный голос:
– Между прочим, собачья слюна бактерицидная.
– Подруга сидела, поджав одну ногу под себя, вторую свесив с кровати, и, перекосив лицо рассматривала в зеркало остаточные явления синяка под глазом. Не успела я запоздало вякнуть, что не имею пока еще ран, которые надо зализывать, как Денька, решившая, что не следует обходить вниманием собственную хозяйку, подпрыгнула и лизнула ее в нос, выбив из руки зеркальце. Хозяйка взвилась и облаяла собаку, а я довольно хихикнула и подошла к окну.