— Старший лейтенант! Командуйте!
Мишка пришел в себя. Он резко сбросил мою руку, застегнул кобуру и вытянулся по стойке "Смирно".
— Бойцы! Стоять! Все нормально. Товарищи командиры! У меня приказ бригадного комиссара Попеля, — Мишка вытянул гранату, вызвав веселое изумление у столпившихся вокруг командиров, и начал разматывать бинт. — Подходи по одному!
Особист вытащил авторучку, которую я видел у Попеля, и начал прямо на крыле грузовика заполнять пустые строки в шапках приказов. Командиры, довольно улыбаясь, расхватывали бумажки, кричали команды своим подчиненным и разбегались по машинам.
Вскоре загудели и затрещали запускаемые моторы, потянулся с синий дым выхлопов. Все были при деле. Только оплеванный майор стоял с теперь уже белым лицом. Я подошел к нему…
— Спокойно, товарищ майор, спокойно… Старший лейтенант погорячился. — Савиных ожег меня взглядом, но ничего не сказал. — Вы просто не разобрались в ситуации. Сводная группа бригадного комиссара Попеля захватила и удерживает юго-западную окраину Дубно. Разгромлено несколько боевых частей противника, взяты богатые трофеи… Однако то, что стоит за вашей спиной, — майор инстинктивно обернулся на тарахтящую моторами колонну, — жизненно необходимо нашим бойцам! Жизненно! Так что, скомандуйте уж сами…
Майор понял меня с полуслова. Он махнул рукой, боец поднял шлагбаум и взял под козырек. Колонна зарычала моторами и пошла вперед. В Дубно.
* * *А потом, по подсказке амнистированного майора, мы нашли штаб корпуса. К генералу Рябышеву я не пошел. Сказать ему мне было нечего. Только ту загадочную фразу – насчет маневров 34-го года и спасения людей, которую я услышал от Шапошникова. Но, думаю, командир корпуса лучше меня разбирается в сложившейся обстановке. А группу Попеля уже не вернуть… В той истории, которую я знал, он через месяц вывел к своим около двух тысяч человек. Вся техника – около ста семидесяти танков, пушки, машины – погибли в боях, были повреждены и потеряны. Погибло более тысячи бойцов и командиров, около двух тысяч пропало без вести. Вот так-то…
Мы тепло попрощались с Мишей Савиных и его молчаливым спутником и расстались на развилке лесной дороги. Нам уже пора домой. Больше недели скитаемся, пора и передохнуть немного.
Однако война еще не хотела нас отпускать. Мы планировали отъехать на фланг частей корпуса, чтобы вызвать хронокапсулу в более-менее безопасное место. Тихо чихая, мотоцикл вез нас по лесной дороге на юг. Андрей взгромоздился на запасное колесо, закрепленное на коляске и, мучительно морщась, стоически терпел плавные кренделя вверх-вниз и вправо-влево, которые выписывал наш железный конёк-горбунок. Тем не менее, именно он первым услышал стрельбу танковых пушек.
Я затормозил, и мы все вместе бросились к просвету в деревьях. Вот это картина! Перед нами шел танковый бой. Примерно сорок немецких танков, как стая шакалов, набросились на шесть наших "КВ" и четыре "Т-34". Я помнил об этом бое. Немцы вышли на оголенный нашими отошедшими пехотными частями фланг корпуса и попытались ударить по его тылам. А вышли они прямо на штаб корпуса и штаб 12-й танковой дивизии. Вот эти десять танков и были последним личным резервом командира 12-й танковой генерала Мишанина и командира корпуса генерал-лейтенанта Рябышева.
Вот теперь я и увидел, не из смотровой щели танка, а с возвышенности, как из правительственной ложи, что могут сделать с врагом десять, всего десять! — превосходных советских танков, ведомых подготовленными экипажами.
Снаряды немецких пушек били по броне КВ и отскакивали трассирующими болванками. Немецкие танки всячески пытались выйти в бок нашим, стреляли с пистолетных дистанций! Но – безуспешно. А вот наши – нет! Враги сошлись грудью на грудь. Снаряды наших пушек ломали немецкую броню с любого ракурса. Каждый выстрел – новый горящий немецкий танк!
— Вот это да-а… — восхищенно выдохнул Андрей.
Пока он проговаривал свою фразу, загорелось еще два немецких танка. Бой откатывался влево от нас, накал его спадал. К чести немцев нужно сказать, что никто из них не вышел из боя. Или не смог выйти… Так они все, в конце концов, и задымили в изжеванной и взрытой танковыми гусеницами траве. Все сорок. Я специально посчитал. Дед кашлянул и отвернулся, пряча лицо. Я мельком увидел, как он незаметно смахнул с глаз слезы… Внуки Деда не подвели…[9]
* * *Старший сержант Шевелитько вышел из душного КПП на улицу и смачно раскурил самокрутку. Выдохнув огромный клуб дыма, он машинально разбил его рукой и оторопел. На него, из темноты, молча и тихо вышли четыре человека, увешанные оружием и отощавшими сидорами. Маскхалаты были подранные и грязные. На лицах военных тенями лежала усталость. Недельная щетина тоже их не красила.
— С-стой… — шепотом начал кричать Шевелитько, цапнув кобуру. — А ну, стоять! Стоять, я говорю!
Акцент его куда-то пропал, голос внезапно окреп, и команда получилась угрожающей. Но страшные мужики только ухмыльнулись в ответ.
— Помначкар Шевелитько! Здоровеньки булы, старший сержант! Ты что, опять караулишь?
— Товарищу капитан! Це ж вы! Боже ж мий! Як же вас перекосоё… Хм-м… Звидкиля вы зараз, товарищу капитан, а?
— Откуда пришли – там нас уже нет… Открывай давай, старший сержант…
— Звиняйте, товарищу капитан, а дэ ж ваша перепуска?
— Какой пропуск, Шевелитько! С боевого задания мы! Открывай, давай!
— Та ни-и, товарищу капитан! Не можу я… Документ трэба…
— Вот, черт! И принесло тебя, Шевелитько, нам на закуску! Звони дежурному, вызывай его сюда… Устали – сил нет… Даже шлепнуть тебя, гада, лень. Звони-звони… Домой скорей охота… — и я неудержимо зевнул.
Глава 9
— Вот! — Я не очень сильно, памятуя о слабом профессорском сердце, хлопнул папкой с ботиночными тесемками по столу Аппельстрёма. А потом, посильнее, хлопнул ладонью по папке. — Готово!
Аппельстрём с сомнением посмотрел на мое подношение.
— Хм-м… А это что?
— Отчет о выходе, разумеется! — мои глаза лучились сдержанной гордостью. — Все как есть расписал! Две ночи работал, как литературный негр какой-то!
— А инфокуб? — Аппельстрём поднял на меня больной взгляд. Впрочем, как я стал замечать, его взгляд на меня становился больным по умолчанию. Все чаще и чаще.
Я вздохнул. Порылся в кармане и выложил металлический кубик со стороной сантиметра в полтора. В моем мире, в фантастической литературе его чаще называли голокубом, но – хрен редьки не слаще…
— Вы же знаете, профессор… Адмирал, эта старая задница, не любит работать с кубом. Он предпочитает бумажный носитель.
— Знать-то я, положим, много чего знаю… Но процедура есть процедура… Положено сдать инфокуб – будьте любезны. Чистили?
Я только тяжело вздохнул. Не знаю, как эти паразиты ведут запись событий на боевом выходе. У меня складывается такое впечатление, что за левым плечом оперативников, как ангел какой или, прости господи, — дьяволёнок, что ли? — висит записывающая буквально все дела электронная муха. Причем – невидимая, сволочь этакая. После выхода запись положено чистить. Это каторга! Ну, да… Нужно убрать все пропуски в информации, время, ушедшее на сон, прием пищи, пустые перегоны на грешной земле и болтовню у костра, смену портянок и прочие мелкие радости солдата на войне. Я имею в виду отправление маленьких и не очень естественных человеческих потребностей. А как же! Памятуя о висящей за плечом вредной гадине, я эти самые маленькие потребности старался исполнять изящно и непринужденно, с истинно армейским, фронтовым шиком. То есть пускал струю повыше, подальше и помощнее, мысленно представляя восхищение девушек-операторов и прочих аналитиков Службы коррекции моей боевой мощью. Вот все эти милые интимные подробности и прочий компромат на бойцов группы я и чистил в течение почти четырех часов. Правда, в моем распоряжении были толковые фильтры поиска и очистки отснятого материала… Убивало другое… Гадом буду – где-то в архивах Службы коррекции наши боевые "Союзкиножурналы" лежат целенькими, со всеми страшными и смешными подробностями. Чует мое сердце – лежат!
— Обижаете, профессор! Поток информации и моего больного сознания чист, как струя… — я поперхнулся и быстренько закруглился, — Все чисто! Можно работать.
— Ну, хорошо… Чем занимаетесь?
— Да так… Чем занимаются в армии? Боец должен быть постоянно загружен! Так что, одни копают яму под сортир, а другие сразу же ее закапывают и начинают новую… Потом, правда, они меняются! То есть – теперь те, что закапывали…
— Тур, прекратите, а? Вы же знаете… — профессор и правда выглядел не очень здоровым.
Я прекратил резвиться.
— Как ваше самочувствие, гражданин начальник? Вам не пора проверить состояние здоровья? Смотаться в родные пенаты, полежать в этом ящике… как его? Реаниматоре или регенераторе?
— Тур, прекратите, а? Вы же знаете… — профессор и правда выглядел не очень здоровым.
Я прекратил резвиться.
— Как ваше самочувствие, гражданин начальник? Вам не пора проверить состояние здоровья? Смотаться в родные пенаты, полежать в этом ящике… как его? Реаниматоре или регенераторе?
— Смотаться в пенаты всегда неплохо. Но я погожу… А вот вам с завтрашнего дня придется копать свои ямки вдвоем с вашим другом…
Я оторопел. Сознание подкравшихся неприятностей толщиной с беременного бегемота начало овладевать моим измученным составлением отчетности мозгом.
— Да-да… Руководство распорядилось откомандировать инструкторов Деда и Каптенармуса на Полигон. У них накопилось много работы. Боевые навыки свои они освежили, наработали новые приемы и методы, пора и честь знать.
— А как же… Мы же планировали…
— Вы планировали, Тур, а адмирал перепланировал. Надо ли говорить, чей план будет лучше?
Я только скрипнул зубами. Вот сволочь старая… Гадит по мелочи… Хотя, и я это понимал как никто другой, Деда и Каптенармуса мне навечно не отдадут. Хорошо, что на выход прикомандировали… Эх-х, Дед, Дед! А у него только роман начал завязываться с этой дивчиной из столовки! Грустно, братцы… Надо устроить гранд-банкет на прощанье…
— Тур, вы меня слышите?
— Колы як… — Что это со мной? Почему украинская мова прорезалась, а? Помначкар Шевелитько из дум не идет? А почему? Ладно, разберемся по-тихому…
— Так вот, если вы меня слышали, то вопросов, очевидно нет?
— Простите, профессор, задумался. Решал, что же подарить ребятам на расставанье. Может, по балалайке, а? Или черной икры?
— Икры черной они и на Полигоне синтезируют… Не отличишь от астраханской. Сами знаете. А что дарить – тут я вам не советчик…
— Кстати о подарках, профессор. Я не знаю, как тут у вас принято и положено… Все же руководителем группы первый раз сходил. Но в своем рапорте я внес предложения о награждении инструкторов боевыми наградами. Сходили мы хорошо, бодро так полазили, результативно. Награду они заслужили на все сто!
— Я вас поддержу, Тур. Это, действительно, вы хорошо придумали. А вот чем награждать… В конце концов – есть начальство, оно и решит! Теперь о вас…
О, боже мой! Чую, еще не все неприятности на меня рухнули. Точно…
— Принято решение лично по вам. На некоторое, я подчеркиваю – некоторое! — время вам рекомендовано отдохнуть, расслабиться…
— Да я, вроде, и не напрягался особо-то…
Профессор раздраженно хлопнул ладонью по отчету.
— Ма-а-лчать! Смир-р-но! Мальчишка, щенок! Как ведешь себя перед штаб-офицером лейб-гвардии Его Императорского Величества!
Я вытянулся во фрунт. На голове профессора вдруг замерцала чищеной медью каска с сидящим на маковке и распростершим свои крылья двуглавым орлом Лейб-гвардии Конного полка… Как я в своем счастливом детстве, да в этом самом же музее рыдал и колотил ножонками по полу! Все просил отца купить эту каску! Уж больно она мне понравилась. Захотелось стать конногвардейцем, знаете ли. Почувствовал звериным детским инстинктом близость к этому полку. Тому самому полку, между прочим, чью пешую атаку во весь рост на немецкие батареи, прикрываемые пулеметами, видел в 14-м году Дед. И если бы не безумная по своей отчаянной храбрости конная атака Лейб-эскадрона под командованием ротмистра Врангеля… Да-да, того самого будущего "Черного Барона"… В этой атаке погибли почти все офицеры эскадрона, полк понес тяжелейшие потери, но пушки противника были захвачены, а казенники заклёпаны. На хрена только все это было нужно, кто бы мне сказал…
— Виноват, господин…
— Ротмистр, капитан, ротмистр… Ну, готовы слушать дальше?
— Так точно!
— Так вот… Временно новых заданий вам не будет. А…
— А сам я могу? В инициативном, так сказать, порядке? Есть необходимость еще разок сбегать в район Бобруйска…
— Нет, это положительно невозможно! — горький вздох ротмистра Аппельстрёма по своей тяжести вполне мог сломать спину его старого боевого коня. Надеюсь, он у ротмистра был… — Я отказываюсь с вами разговаривать, товарищ Кошаков! Именно – Кошаков! Ведете себя как кот, который гуляет, понимаете ли, сам по себе! Вам понятие дисциплины знакомо?
— Точно так, вашбродь! Приказ исполню свято! Сказано расслабиться и отдыхать – буду отдыхать! Прошу разрешить выезд на охоту и рыбалку на реку Березина! Самый сезон на боровую дичь пошел! Не откажи, ваше благородие, а?
Моим взглядом можно было растопить айсберг, убивший "Титаник". Профессор вздохнул, улыбнулся и согласно кивнул.
Вот и славно! Трам-пам-пам!!
* * *Я не знал, работает ли сейчас ипподром, да и далековато мы были от Москвы, чтобы туда мотаться за харчами. Поэтому особых разносолов на столе не было. Андрей сбегал к девчонкам в столовку, и Оксана, капая слезьми прямо в тарелки, быстренько собрала нам немудрящую закусь. От девичьих слез капуста, сало и моченые яблочки приобрели особый, горьковатый вкус…
— Ну, будем! — битые солдатские кружки сдвинулись, лязгнули, водка в страхе плеснула почти до краев посуды. Послышались гулкие глотки, потом над столом пронесся мощный выдох и хруст капусты.
— Вот я и говорю… — хрумкая капусткой, продолжил Дед. — Спасибо тебе, внучок, что вытащил старика на фронт… Да-а, посмотрел я на эту войну… Тяжело ребятам приходится. Но ничего, мы – русские, мы сдюжим! Как там классик сказал: "…Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат", так, что ли?
— Так, как-то… Не помню… Но правильно сказал. Все лишнее осыплется, и выйдет отточенный и закаленный в боях булат… Только в крови этот булат будут закаливать…
— А иначе и нельзя! — сурово сказал Дед. — Воин и рождается в крови, и живет, ее проливая… Свою и чужую. На то он и воин! Давай, наливай… Выпьем за тех, кто там сейчас умирает…
Мы молча встали, глянули в глаза друг другу, на секунду склонили головы, прощаясь с уже погибшими и умирающими сейчас бойцами, и выпили. Говорить не хотелось. Хотелось… да много чего хотелось. Но время еще не пришло.
— Я на вас там представление подал. На награды…
— Ты нас уже наградил, Тур. Выходом на задание и наградил. Остальное – пыль и труха. Да и боевой ценз у нас поднялся, это да… А награды? Орден Боевого Красного Знамени в Службе нам не дадут, а все остальное – плюнуть и растереть.
— Боевик, ребята, и я вам дать не могу.
— А и не надо, Тур. Не до орденов сейчас, точно говорю. Ты лучше нас еще разок выдерни. Вот она самая и награда нам будет, а?
— Обещать не буду, Дед. Пустопорожней трепотни не люблю… Но постараюсь сделать все возможное. Когда убываете?
— Да вот посидим щас, закусим, значит, выпьем еще по одной, да и пора двигаться. Каптенармус, что молчишь?
Каптенармус, сидевший привалившись к бревенчатой стене с закрытыми глазами, чему-то улыбался.
— А что сказать? Я, ребята, все еще в себя не приду… Ведь я эту войну только в кино видел, а тут… Счастье это, скажу я вам, счастье нам выпало за свою страну воевать, вот оно как. Это не духов по ущельям гонять. Это свое, наше, кровное… Пусть всего лишь капельку, пусть миг единый, и толку от меня там было немного, но это мое… наше. Вот к чему, оказывается, я долгими годами готовился, вот к чему шел… Э-э-хх, моих ребят бы туда! Рвали бы гадов в куски!
Он снова закрыл глаза и замолчал. Только уже не улыбался. Его лицо закаменело, стало страшным… Молчали и мы. Каждый переживал свое.
— Ну, все! Встали. Каптенармус, бери мешки, пора.
— Погоди, Дед! Давай стремянную, ты ж казак! — Дед весомо кивнул и твердой рукой принял кружку.
— Стремянная погодит… Давай, Тур, за тебя! Андрей! Твое здоровье! Удачи вам, ребята, и везенья! Вижу – задумал ты что-то, Тур, а?!
— Задумал, — не стал отказываться я.
— Вот пусть воинская удача и счастье воинское возьмут вас на свое крыло! Будем!
* * *Вчера в ночь ушли Дед и Каптенармус. Смогу ли я вытащить их на войну еще раз? Не знаю… Дарить им на прощанье было нечего. Деду сунул маленький офицерский "Маузер", Каптенармус сказал, что ему подарок уже выдан. И с любовью погладил свой ДТ. Еще дал им в качестве сувениров эти самые жандармские горжетки. Можно на стену повесить – хорошо смотрятся. Они ведь еще и люминесцентные, вроде.
Встали мы с Андреем без похмелья. Сбегали на зарядку, умылись и пошли завтракать. Оксана хмуро гремела тарелками. На нас она не смотрела.
После завтрака откомандировал Андрея наводить в избе порядок после вчерашнего застолья, а сам отправился в штаб. Нужно было повидать одного человека. Переговорить и закинуть, так сказать, удочку. А точнее – блесну.
— Здравия желаю, товарищ майор! Разрешите?
— А, Кошаков! Заходи-заходи… Сам хотел с тобой поговорить, а ты тут как тут! Присаживайся. Чай будешь?