Слова вдовы Донаньи подтверждали все оставшиеся в живых участники Сопротивления, работавшие в абвере. Капитан Лидиг, которого с Беком познакомил именно Остер, трижды приходил в дом Бека на Гетештрассе в компании Остера. Гинц многократно подвозил Остера к дому Бека, ждал его на улице, а потом они ехали к Гинцу домой, благо он жил поблизости, и Остер информировал его о результатах бесед с Беком.
Эрих Кордт, Гизевиус и другие также рассказывали о постоянных поездках Остера к Беку, во время которых они его сопровождали. Наконец, об этом неопровержимо свидетельствуют опубликованные дневники Хасселя и Гроскурта, содержащие множество упоминаний о таких поездках. Таким образом, никаких оснований сомневаться в том, что между Беком и Остером существовали близкие и доверительные отношения, а также в том, что Бек был безусловным лидером и признанным «авторитетом в последней инстанции» оппозиции в течение всего времени ее деятельности. Это, конечно, не означает, что любой шаг Остера делался с одобрения Бека. Будучи весьма темпераментным и импульсивным, Остер зачастую действовал, не спрашивая на то согласия признанного руководителя оппозиции, которого он, безусловно, очень уважал. Однако гораздо более важным было наличие между ними серьезных различий во мнениях по ряду важных вопросов, которые время от времени возникали. В таких случаях Остер готов был действовать сам, под свою личную ответственность, а не как простой исполнитель распоряжений Бека.
Пожалуй, никогда ни до, ни после Беку и Остеру не приходилось работать столь много и напряженно, как осенью 1939 года. Их цель состояла в том, чтобы убедить военное командование отбросить в сторону все сомнения и ударить по фашистскому режиму всеми силами и средствами, имевшимися в их распоряжении. В этих целях Остер предпринял перегруппировку уже имеющихся сил и приложил максимум стараний для привлечения новых сторонников, чтобы залатать бреши на ключевых направлениях. Невероятный успех польской кампании сделал эту задачу еще более сложной. Однако тут Остеру улыбнулась удача в лице самого фюрера – Адольф Гитлер невольно помог ему, поскольку, будучи опьянен легким успехом на Востоке, решил поставить все на карту и начать немедленное наступление на Западе.
Глава 3 Гитлер решает нанести удар на западе
Сентябрь 1939 года был месяцем сюрпризов и неожиданностей. Они сыпались буквально отовсюду и не обошли никого. Первой жертвой ошибочных расчетов и прогнозов стал Гитлер, который был больше чем уверен, что после нападения Германии на Польшу западные державы ограничатся лишь символическими жестами «для приличия»: дежурными «стенаниями» и сожалениями, а также формальными протестами. Именно этого хотели и на это рассчитывали, выдавая желаемое за действительное, как сам фюрер, так и его «попу–гайствующий» министр иностранных дел Риббентроп. Последний побил все рекорды по части абсурдности и глупости, стремясь добиться «единодушия» внутри МИДа. Одной из «видных» его попыток добиться этого стало заявление, сделанное в мае 1939 года, что он вызовет к себе и лично расстреляет любого сотрудника внешнеполитического ведомства, который не будет следовать официальной линии.
И фюрер, и его любимчик были явно напуганы, когда 3 сентября 1939 года знаменитый переводчик Пауль Отто Шмидт принес в рейхсканцелярию ультиматум английского правительства. Гитлер смерил Риббентропа уничтожающим взглядом и дал ответ, в котором явно читалась его надежда на то, что объявление войны западными державами носит лишь формальный характер и представляет всего лишь попытку «спасти лицо»; а коль скоро это будет сделано, Лондон и Париж смирятся со свершившимся фактом и молча признают победу Германии и разгром Польши.
Однако вопрос о быстром урегулировании конфликта с западными державами потерял для Гитлера всякий интерес ввиду неожиданно скорого и полного разгрома Польши. Результаты кампании превзошли самые оптимистические ожидания самого Гитлера; все остальные были также поражены, причем тем больше, чем сильнее реальность расходилась с их оценками и прогнозами. Американский военный атташе полковник Трумэн Смит, который всегда высоко отзывался о военных возможностях Германии, направил немцам теплое поздравление с победой; это было настолько неожиданно и необычно, что об этом немедленно доложили Гальдеру.
Гитлер объявляет о своем решении
Не приходится удивляться, что такой впечатлительный человек, как Гитлер, был буквально охвачен приступом бурного оптимизма. Победа в польской кампании была предопределена уже 17 сентября, и, возможно, именно в этот момент Гитлер решил покончить с западными державами немедленным, быстрым ударом, а не тщательно и основательно готовиться к войне с ними – в последнем случае она, согласно расчетам, началась бы не ранее 1943 года. Можно с точностью утверждать, что к 20 сентября он уже принял окончательное решение, поскольку именно тогда он сообщил о нем через своего адъютанта (!) генералу Кейтелю. Начальник штаба ОКВ был известен как редкостный хамелеон, менявший окраску в соответствии с малейшим изменением настроения фюрера; однако на этот раз даже Кейтель не был готов безоговорочно принять к исполнению волю фюрера, уповая на его непогрешимость – в чем постоянно пытался убеждать других. Заместитель начальника оперативного отдела ОКВ генерал Вальтер Варлимонт (руководителем отдела был Йодль) встретил Кейтеля вечером того же дня в Казино–отеле в Цоппоте: тот был как громом пораженный. Было очевидно, что Кейтель опасался реакции, которую решение Гитлера могло вызвать в ОКХ, да и помимо этого сама подобная идея вызывала у него явное беспокойство.
Если уж такая самая высокопоставленная посредственность, как Кейтель, усомнилась в правильности решения фюрера, то совершенно неудивительно, что все остальные представители высшего командного состава вермахта, присутствовавшие при выступлении Гитлера 27 сентября 1939 года в рейхсканцелярии, во время которого он объявил о своих планах, были охвачены беспокойством. Гитлер пригласил на встречу командующих тремя основными видами войск, а также Гальдера, Кейтеля и Варлимонта (замещавшего отсутствовавшего Йодля); все приглашенные присутствовали во время его выступления в Бергхофе 22 августа 1939 года. Старательно обходя любое упоминание тех своих прогнозов и оценок, которые оказались неверными, Гитлер говорил, как обычно, многословно, охватывая широкий круг вопросов, перескакивая с одной темы на другую, но при этом тем не менее довольно убедительно. Он буквально вывалил на собравшихся целый ворох аргументов в пользу быстрого нападения в самое ближайшее время на западные державы, если те откажутся заключить мир. Как пять недель назад, когда он приводил все мыслимые и немыслимые аргументы в пользу немедленного нападения на Польшу, так и сейчас он всячески отстаивал свой тезис о том, что с военной точки зрения время играет на западные державы, а потому надо наносить удар немедленно. Как всегда, часть его аргументов была довольно весомой, а некоторые выглядели просто абсурдно – так, в частности, он утверждал, что французы окажутся еще более слабыми противниками, чем поляки. Его заключительный вывод был таков: либо союзные державы прекращают войну и заключают мир на его условиях, либо «врага следует разбить наголову». Подготовка наступления, по словам Гитлера, должна занять не более трех недель. «Если мы (или вы), – сказал он, – не сумеем сделать это, то нас (или вас) следует хорошенько выдрать за это». Из стенограммы заседания, которую вел Гальдер, не ясно, какое именно местоимение употребил Гитлер, то есть включал ли он в круг потенциальных кандидатов на «порку» себя или только других.
Как и пять недель назад, никакой возможности задать вопросы или начать дискуссию предоставлено не было. Командующие покинули совещание, получив приказ завершить перегруппировку войск на Западе и подготовиться к наступлению, которое на этот раз предполагалось осуществить через территорию всех трех государств Бенилюкса – Бельгии, Люксембурга и Нидерландов (причем объяснения по поводу предполагавшегося вторжения были даны Гитлером только в отношении Бельгии – якобы она нарушила политику нейтралитета; в Бергхофе Гитлер говорил прямо противоположное). Гитлера должны были проинформировать в кратчайшее время о сроках наступления и о дне, после которого он мог дать окончательный приказ о начале наступления.
Все присутствовавшие на том судьбоносном совещании покидали рейхсканцелярию в состоянии внутреннего смятения. Требования Гитлера казались им близкими к безумным. Даже отбрасывая в сторону прочие соображения, уже только выбор времени года для наступления казался совершенно неуместным. Даже тщательно подготовленные, отличавшиеся большим упорством окопные бои времен Первой мировой войны буквально увязали в грязи и застопоривались с пугающим постоянством именно в середине ноября[37].
Все присутствовавшие на том судьбоносном совещании покидали рейхсканцелярию в состоянии внутреннего смятения. Требования Гитлера казались им близкими к безумным. Даже отбрасывая в сторону прочие соображения, уже только выбор времени года для наступления казался совершенно неуместным. Даже тщательно подготовленные, отличавшиеся большим упорством окопные бои времен Первой мировой войны буквально увязали в грязи и застопоривались с пугающим постоянством именно в середине ноября[37].
Начать кампанию, рассчитанную на быструю победу, – блицкриг, которая полностью зависела от высокой мобильности используемой техники – в первую очередь танков и авиации, причем применение последней сдерживалось тем, что именно в эту часть года были наиболее густые туманы, – все это выглядело чистым безумием.
Однако был и ряд других серьезных трудностей, помимо погодных условий, которые, по мнению военных, были непреодолимы. В течение ряда лет военное руководство «принимало и передавало по наследству» оценки возможной кампании на Западе. Перед тем как покинуть свой пост, Бек составил меморандум, в котором подчеркивал, что Германия будет готова вести войну на Западе, да и то лишь оборонительную, не ранее 1943 года. Его предшественник генерал Адам потерял свой пост из–за того, что придерживался таких же пессимистических взглядов. В качестве более позднего примера можно привести подробное исследование вопроса, сделанное заместителем Гальдера генералом Карлом Гейнрихом фон Штюльпнагелем и представленное в середине сентября 1939 года; согласно этому исследованию, рассчитывать на успешный прорыв линии Мажино можно было не ранее весны 1942 года. Возможность обхода линии Мажино с правого фланга через территорию Бельгии, Люксембурга и Нидерландов даже не упоминалась. Откровенное нарушение нейтралитета этих стран, как это было сделано в 1914 году, считалось слишком чудовищным, чтобы этот вариант рассматривать. Подобные оценки исходили от людей, являвшихся откровенными противниками политики Гитлера; многие из их коллег знали об этом и относились к таким оценкам с известной долей скептицизма. В то же время высокий профессиональный уровень и авторитет этих людей не вызывали сомнений. Более того, их оценки расценивались как жесткие, но достаточно обоснованные даже теми, кто обычно придерживался наиболее оптимистических взглядов в данных вопросах или менее всего хотел идти наперекор воле Гитлера.
В любом случае круг тех, кто хотел вырвать бразды правления из рук Гитлера, теперь существенно расширился и охватывал также и тех, кого нельзя было, строго говоря, отнести к оппозиции.
«Соло» Рейхенау
Наверное, последним из военных, от кого можно было ожидать, что он бросит вызов политике Гитлера, был генерал–полковник Вальтер фон Рейхенау, единственный представитель высшего офицерского звена в Генеральном штабе, который поддерживал контакты с нацистами еще до 1933 года[38]. Считалось, что он связан с кровавой чисткой 1934 года[39], и в целом среди генералитета о нем было мнение как о «человеке Гитлера». Дважды фюрер предпринимал активные попытки добиться назначения Рейхенау на такой важный пост, как пост Верховного главнокомандующего. Однако старый Гинденбург воспротивился назначению Рейхенау преемником Хаммерштейна (в феврале 1934 года). В 1938 году даже обычно покладистые и послушные Кейтель и Йодль выступили против назначения Рейхенау на место Фрича, поскольку знали, что такой шаг будет враждебно встречен высшим командным составом вермахта.
В кругах оппозиции Рейхенау имел репутацию соглашателя и карьериста. Однако теперь пришлось в значительной степени изменить подобное мнение о человеке, который продемонстрировал такую независимость и твердость суждений и такую убежденность в слове и деле, каких от него никто не ожидал.
Но, уже покидая Бергхоф 22 августа 1939 года после упоминавшегося совещания, Рейхенау крайне скептически оценивал заверения Гитлера о том, что нападение на Польшу не приведет к войне с западными державами.
О намерениях Гитлера нанести удар на Западе Рейхенау впервые узнал 10 октября 1939 года, когда он и его начальник штаба Фридрих Паулюс прибыли на Западный фронт, чтобы принять командование армией у генерала Курта Либмана, которого Гитлер обвинил в пораженчестве и фактически отправил в ссылку, назначив на малозначительную должность в Польше. Во время беседы с Либманом вечером того же дня Рейхенау узнал, что Гитлер намеревался в ближайшее время нанести удар через Бельгию и Нидерланды. Потрясенный Рейхенау горячо и возмущенно заявил, что подобный шаг был бы «откровенно преступным» и что он употребит все свое влияние, чтобы этого не допустить, а если потребуется, дойдет и до фюрера.
Рейхенау еще больше укрепился в своем мнении после поездки Канариса на Западный фронт, во время которой он посетил пункты командования войсками и плотно общался с высшим командным составом. Эта поездка была осуществлена сразу после совещания 22 августа 1939 года. Цель поездки Канариса состояла в том, чтобы настроить генералов против планов Гитлера на Западе, а при благоприятных обстоятельствах и убедить их быть готовыми к выступлению против нацистского режима. Завоевать симпатию генералов и убедить их критически отнестись к планам Гитлера оказалось несложно; но гораздо труднее было побудить их к практическим действиям. К изумлению Канариса, единственным высокопоставленным военным, кто выразил готовность выступить прямо и открыто против политики Гитлера, был тот, от кого он меньше всего этого ожидал, – Рейхенау. Последнего не пришлось долго убеждать написать от своего имени докладную записку, адресованную лично Гитлеру, под привлекательным и благозвучным заголовком «Как обеспечить победу Германии». Более того, Рейхенау, которого Канарис подробно ознакомил с перечнем тех зверств, которые творились нацистами в Польше, убежденно заявил, что, если немецкая армия будет покорно и безропотно потакать подобным вещам, она совершенно уронит свой авторитет в глазах мирового общественного мнения. Когда 30 октября 1939 года Гитлер во время встречи с высшим командным составом заявил о своем твердом намерении нанести удар через территорию нейтральных стран Бенилюкса, Рейхенау имел мужество резко возразить ему; как сообщают члены оппозиции, им также был поднят вопрос о зверствах, творимых в Польше, против которых он резко выступил[40].
На следующий день на совещании командующих армиями армейской группы Б, прошедшем в штабе генерала Бека в Годсберге, Рейхенау был главным солистом в хоре недовольных решением Гитлера. 1 ноября он уже снова в Берлине. Отобедав вместе с Гитлером, он во второй раз за последние три дня выступил с аргументами в защиту позиции ОКХ против наступления, причем говорил с большим убеждением и силой.
Гитлер пришел в неописумую ярость. Он, вероятно, с трудом сдерживался, чтобы не выступить против Рейхенау лично, однако вполне отыгрался на более смирном и покладистом Кейтеле, сделав последнего мальчиком для битья. И хотя эта «важная персона» никогда не осмеливалась перечить Гитлеру, особенно если тот уже принял решение, но на этот раз даже он изменил себе: узнав о планах наступления на Западе, он побежал в Цоссен посоветоваться с Браухичем и Гальдером. Когда же Гитлер обвинил его в «саботаже» и «сговоре с генералами», Кейтель заподозрил, что фюреру стало известно об этом визите. Позднее он узнал от генерал–адъютанта Шмидта, личного адъютанта Гитлера, что гнев Гитлера был вызван именно позицией Рейхенау[41].
То мужество, с которым Рейхенау отстаивал свои убеждения и в одиночку бросил вызов Гитлеру, несколько недель спустя стоило ему поста Верховного главнокомандующего германской армии, на который он так и не был назначен. Свое решение он окончательно принял, по всей вероятности, 5 ноября 1939 года; в этот день Гитлер издал приказ, судя по всему окончательный, начать наступление на Западе 12 ноября 1939 года. 2 и 3 ноября, а также непосредственно в день отдачи приказа, 5 ноября, Рейхенау предпринял последнюю попытку убедить Гитлера не делать этого, однако все его усилия разбивались как о каменную стену.
Та линия поведения, которой придерживался генерал, и то, что он предпринял впоследствии, требовали немалой смелости. С 1934 года, когда Герделер был назначен федеральным комиссаром по ценам, Рейхенау время от времени с ним встречался. Вполне очевидно, что у Рейхенау было достаточно информации, чтобы понять, с какой неприязнью Герделер относился к правящему режиму, и что среди его связей за рубежом есть контакты и в Англии. Короче говоря, Рейхенау специально организовал встречу с Герделером и одним из его ближайших соратников Фрицем Эльзацем, который ранее был заместителем бургомистра Берлина. На этой встрече, которая, судя по всему, могла состояться только 6 ноября 1939 года и которая произошла у Эльзаца дома, Рейхенау рассказал о планах Гитлера нанести удар по западным странам через Бельгию и Голландию. Подобное наступление он охарактеризовал как полное безумие. «Что мы можем сделать, – спросил он, – чтобы не допустить этого?» Ответ на этот вопрос он, безусловно, уже имел: необходимо предупредить англичан и голландцев о планируемом ударе, чтобы они предприняли контрмеры; тогда германскому Верховному командованию станет ясно, что о планах нападения уже известно, и, таким образом, нельзя будет рассчитывать на эффект неожиданности. В таком случае можно было всерьез надеяться на то, что приказ о наступлении на некоторое время будет отменен[42].