Рана на лбу, оставленная пулей, находится над глазом. По ширине она примерно с его указательный палец, длиной около дюйма. Почти до кости. Сначала сильно шла кровь. Сейчас свернувшаяся кровь медленно капает со лба на пальцы, которыми он придерживает глаз.
Если бы пуля прошла на дюйм левее, она пробила бы ему висок и попала в мозг, протолкнув осколки височной кости внутрь.
Он боится ранений в голову. Он не уверен, что может оправиться от повреждений мозга так же быстро, как от других ран. Может статься, что он совсем этого не сможет.
Почти вслепую он осторожно ведет машину. Он потерял ощущение пространства, глядя только одним глазом. Залитые дождем улицы таят опасность.
У полиции уже есть описание "бьюика", может быть, даже и его номерные знаки. Они будут его искать, как любую другую угнанную машину, не очень активно, но то, что машина помята со стороны водителя, может скорее привлечь их внимание.
Сейчас он не в состоянии украсть еще одну машину. Он не только ослеп наполовину, но и сильно ослаб от пулевых ран, которые получил три часа назад; Если его поймают за попыткой угнать машину, или ему окажут сопротивление, попытайся он убить еще одного водителя, как он убил того, чей плащ сейчас на нем и кто временно находится в багажнике "бьюика", тогда ему может не поздоровиться и его могут ранить гораздо серьезнее.
Направляясь в северо-западном направлении из Мишн-Виэйо, он быстро минует городскую черту и въезжает в Эль-Торо. Это новый населенный пункт, но он все равно не чувствует себя в безопасности. Если объявлен розыск "бьюика", то его вполне могут искать по всей стране.
Самая большая опасность заключается в том, что, продолжая двигаться по дорогам, он рискует попасться на глаза полицейским. Если бы он нашел укромное местечко, чтобы спрятать "бьюик", где его не смогут найти по крайней мере до завтра, он смог бы свернуться на заднем сиденье и отдохнуть.
Ему необходимо выспаться и дать своему телу возможность восстановиться. Уже две ночи он проводит без сна, с тех пор, как уехал из Канзас-Сити. В обычной ситуации он смог бы провести без сна и третью ночь, может быть, даже четвертую и не чувствовать при этом усталости. Но все вместе: его раны, недосып и чрезмерное физическое напряжение – требует времени для восстановления.
Завтра он вернет обратно свою семью, возьмет реванш. Он так долго был один и в потемках. Один день не сделает погоды.
А он был так близок к успеху. Очень недолго, но его дочери снова принадлежали ему. Его Шарлотта. Его Эмили.
Он заново ощутил радость, которую почувствовал в холле дома Делорио, прижимая к себе хрупкие фигурки девочек. Они были такими чудесными. Нежно поцеловали его в щеку. А их голоса звучали как музыка: "Папочка, папочка", – и были наполнены любовью к нему.
Вспомнив, как близок был к тому, чтобы они навсегда остались с ним, он чуть не расплакался. Но он не должен плакать. Сокращение мышц в его поврежденном глазу только увеличит и без того мучительную боль, а правый глаз от слез будет хуже видеть, и он станет практически слепым.
Поэтому, подъезжая к жилым кварталам Лагуна-Хиллз, где на мокрые улицы из окон лился теплый свет, вызывающий у него картины домашнего уюта, он думал о том, как те же самые дети так внезапно и категорично отказались от него и покинули его. От этих мыслей желание плакать исчезает и появляется злоба. Он не понимает, почему его чудесные маленькие дочурки предпочли самозванца своему настоящему отцу, ведь только несколько минут назад они целовали и любили его. Их предательство не дает ему покоя, терзает его.
***В то время как Марти вел машину, Пейдж сидела на заднем сиденье рядом с Шарлоттой и Эмилией, держа их за руки. Она еще не успокоилась настолько, чтобы отпустить их от себя хоть на мгновение.
Марти поехал по боковой улице через Мишн-Ви-эйо, стараясь держаться подальше от главных магистралей, как можно дальше, и ему пока удавалось не повстречаться с полицией. Квартал за кварталом Пейдж продолжала следить за движением вокруг них, опасаясь увидеть помятый "бьюик", который прижмет их к обочине – Дважды она оборачивалась взглянуть в заднее окно, уверенная, что "бьюик" преследует их, но ее страхи не подтвердились.
Когда Марти въехал на Маргерит-Парквей и взял курс на юг, Пейдж наконец спросила:
– Куда мы едем?
Он взглянул на нее в зеркальце заднего обзора.
– Я не знаю. Подальше отсюда. Не могу решить.
– Может быть, на этот раз они бы тебе поверили?
– Безнадежно.
– Там могли быть люди, которые видели "бьюик".
– Может, и так. Но они не видели человека, который был за рулем. Никто из них не смог бы подтвердить мои слова.
– Его могли видеть Вик и Кети.
– И подумать, что он – это я.
– Но сейчас они могли бы понять, что это был не ты.
– Они не видели нас вместе, Пейдж. Вот в чем дело, черт возьми. Нам нужен человек, который видел бы нас вместе, посторонний свидетель.
– Шарлотта и Эмили. Они видели его и тебя в одно и то же время.
Марти покачал головой.
– Не считается. Мне жаль, что это так. Но Лоубок не придаст никакого значения показаниям маленьких детей.
– Не такие мы и маленькие, – Эмили пошевелилась около Пейдж, ее голосок звучал еще тоньше, чем всегда, и совсем по-детски.
Шарлотта оставалась неподвижной и тихой, что совсем было на нее непохоже. Обе девочки продолжали дрожать, но Шарлотта дрожала сильнее, чем Эмили. Она прижималась к матери, стараясь согреться головой уткнувшись в воротник ее пальто.
Марти включил обогреватель на полную мощность. Внутри БМВ должно было быть жарко, но жары не было. Даже Пейдж замерзла.
– Может, нам надо вернуться и втолковать им еще раз.
Марти стоял на своем:
– Дорогая, нет, мы не можем. Только представь, они наверняка нашли "беретту", я стрелял из нее в того парня. С их точки зрения, так или иначе, это уже преступление, да еще с использованием оружия. Или кто-то действительно пытался похитить девочек а я хотел убить похитителя. Или все это мои происки, чтобы мои книги расходились лучше и чтобы я поднялся выше в списке бестселлеров. Может, я нанял приятеля, чтобы он сел в "бьюик", выстрелял в него всю обойму, заставил своих собственных детей солгать. И вот я снова заставляю полицию составлять протокол, который, по их мнению, сплошная ложь.
– Но после всего, что случилось, Лоубок не будет настаивать на этом. Это безответственно.
– Думаешь? Черта с два!
– Марти, он не сможет…
– Хорошо, хорошо. Может, и не будет. Возможно, – вздохнул Марти.
– Он поймет, что происходит что-то очень серьезное…
– Но он не поверит моему рассказу, который, как я и сам понимаю, звучит, как первосортная выдумка. А если бы ты прочла, что написано в "Пипл"…в любом случае он найдет пистолет. А что, если он найдет пистолет в багажнике?
– Нет причин так думать.
– Он найдет какой-нибудь предлог. Послушай, Пейдж. Лоубок не собирается так легко менять свое мнение обо мне, только из-за того, что мои дети скажут ему, что все это правда. Он все равно будет подозревать меня гораздо больше, чем того парня в "бьюике", которого никогда не видел. Если он заберет оба пистолета, мы останемся беззащитными. Что, если, когда полицейские уедут, появится этот ублюдок, этот двойник, он войдет в дом через две минуты после этого, а у нас ничего нет, чтобы защитить себя от него?
– Если полиция так и не поверит нам, они не станут и защищать нас. Тогда нам не надо оставаться в доме.
– Нет, Пейдж. Я имею в виду, что этот ублюдок действительно может заявиться к нам через две минуты после того, как уедут полицейские, и у нас не будет возможности уехать.
– Он не посмеет так рисковать.
– Еще как посмеет. Он вернулся почти сразу после того, как полицейские уехали в первый раз, разве не так? Смело подошел к входной двери дома Делорио, да еще и позвонил в дверь. Кажется, он стремится к риску. Я бы не удивился, если бы этот гад вломился к нам даже при полицейских и перестрелял всех подряд. Он сумасшедший: вся эта история безумная, и я не хочу рисковать своей и твоей жизнью и жизнью своих детей, гадая, что этот безумец сделает в следующий раз.
Пейдж знала, что он прав.
Однако было очень трудно, даже больно, признавать, что положение, в котором они оказались, лишало их помощи полиции. Если они не могли рассчитывать на официальную помощь и защиту, значит, государство оказалось не в состоянии выполнить свое основное назначение: обеспечить общественный порядок посредством справедливого, но строгого контроля криминальных элементов.
Что с того, что они ехали в хорошей, современной машине по отличной дороге, а вокруг горели огни, которые покрывали южную часть Калифорнийских холмов. Это предательство их интересов означало, что они больше не живут в цивилизованном мире. Торговые центры, сложнейшие системы переплетения дорог, сверкающие огнями культурные центры, спортивные арены, впечатляющие административные здания, современные кинотеатры, небоскребы, изысканные французские рестораны, церкви, музеи, парки, университеты и заводы, вырабатывающие ядерную энергию, – все это сводилось к нулю и представляло собой лишь красочную внешнюю сторону цивилизации, непрочную, как карточный домик, а они оказывались во власти стихии, поддерживаемые только надеждой и собственными иллюзиями.
Ровное шуршание шин вызвало в ней тревогу, предчувствие надвигающейся опасности. А ведь это были такие обычные звуки. Звук шин, трущихся об асфальт на высокой скорости, – часть звуков, привычных в обыденной жизни. Но сейчас эти звуки были зловещими, как гул приближающихся бомбардировщиков.
Когда Марти свернул в северо-западном направлении и двинулся по Краун-Вели-Парквей в сторону Лагуны-Нигуэль, Шарлотта наконец нарушила молчание:
– Папа?
Пейдж видела, что он взглянул в зеркальце перед ним, и поняла, что он, как и она сама, был встревожен необычно сосредоточенным видом дочери.
– Да, малыш?
– Что это было? – спросила Шарлотта.
– Что именно, родная?
– То, что выглядело, как ты.
– Этот вопрос на засыпку. Но кем бы он ни был, он просто человек, а не "что-то". Это человек, который до жути похож на меня.
Пейдж вспомнила всю ту кровь в холле и то, как быстро этот двойник оправился после двух ранений в грудь, как быстро он скрылся, а потом вернулся достаточно окрепшим, чтобы снова начать наступление. Он действительно не был похож на человека.
А то, что сказал только что Марти, было не чем иным, как попыткой отца успокоить своего ребенка, понимающего, что дети иногда должны верить в то, что взрослые все знают и все могут.
Немного помолчав, Шарлотта сказала:
– Нет, это был не человек. Это что-то неживое. Противное. Уродливое внутри. Холодное. – Она содрогнулась всем телом, отчего ее последующие слова задрожали у нее на губах.
– Я его поцеловала и сказала: "Я люблю тебя", но это было что-то неживое.
***В комплекс фешенебельных коттеджей входит около двух десятков больших зданий на десять-двенадцать квартир каждый. Располагается он в парковой зоне, окруженной лесом.
Улицы внутри комплекса напоминают серпантин. Жители имеют общие гаражи, представляющие собой постройки из дерева, рассчитанные на восемь – десять машин. По столбам, которые поддерживают крыши, вьется бугенвилея, облагораживая собой их внешний вид, хотя в белесо-голубоватом свете прожекторов ее цветы теряют свою окраску.
По всей территории раскиданы открытые автостоянки с написанными черными буквами на белом бордюрном камне словами: "Только для гостей".
В тупике он находит одну из таких стоянок, которая отлично подходит ему для ночевки. Из шести мест ни одно не занято, а самое последнее с одной стороны огорожено кустами олеандра высотой в пять футов.
Когда он ставит свою машину на это место, придвинув ее как можно ближе к живой ограде, олеандр скрывает повреждения со стороны водителя.
У ближайшего фонаря разрослась акация. Ее пышная крона затемняет свет от него. "Бьюик" стоит, почти целиком скрытый темнотой.
Вряд ли полиция до утра будет объезжать территорию комплекса больше одного или двух раз. А во время рейдов они не будут проверять номерные знаки, а будут лишь просматривать стоянки на предмет угона машин или других преступлений.
Он выключает передние фары и глушит двигатель, забирает с собой все, что осталось от запаса шоколада, и выходит из машины, стряхивая с себя осколки ветрового стекла, оказавшиеся на нем.
Дождь кончился.
Воздух чист и прохладен.
Ночь темна и тиха, слышен лишь шорох падающих с деревьев капель.
Он забирается на заднее сиденье и бесшумно закрывает дверцу. Здесь не очень удобно. Но бывало и хуже. Накрывшись лишь плащом, он сворачивается клубком, а шоколад прижимает к животу.
Ожидая, когда придет сон, он снова думает о своих, дочерях и их предательстве.
Естественно, он не может не размышлять, почему они предпочли другого отца – ненастоящего. Тут есть над чем подумать, и он боится, что его опасения не напрасны. Если он прав, это означает, что те, кого он любит больше всего на свете, не жертвы, как он сам, а активные участники заговора против него.
Их отец-самозванец, вероятно, очень мягок с ними. Разрешает все, что угодно. Позволяет ложиться спать, когда им заблагорассудится.
Все дети по натуре анархисты. Им нужен порядок и строгость, иначе они вырастут дикарями и антисоциальными типами.
Когда он убьет своего ненавистного двойника и возьмет бразды правления семьей в свои руки, тогда он наведет порядок во всем и заставит их подчиняться ему. Плохое поведение будет немедленно наказываться. Боль – самый хороший учитель в жизни, а он-то умеет делать больно. В жизнь Стиллуотеров вернется порядок, и его дети не совершат ни одного поступка предварительно хорошенько не обдумав все последствия своих действий.
Поначалу они, конечно, возненавидят его за строгость и бескомпромиссность. Они не в состоянии понять, что он действует в их интересах.
Однако каждая слеза, вызванная его наказанием, будет для него как мед. Каждый крик от боли будет для него музыкой. Он будет с ними безжалостен, потому что знает, что в свое время они поймут, что он навязывал им свои порядки только потому, что глубоко привязан к ним. Они полюбят его за его отцовскую строгость. Они будут обожать его за то, что он научил их дисциплине, которой им так не хватало и которую они втайне желали, но считали противоестественной и поэтому сопротивлялись.
Пейдж тоже придется научить дисциплине. Он знает, что нужно женщинам. Он помнит фильм с Ким Бессинджер, в котором показано, что секс и стремление к дисциплине неразрывно связаны между собой. Он с особым удовольствием предвкушает момент, когда будет диктовать свои требования Пейдж.
С того самого дня, когда его карьера, семья и прошлое были у него украдены, – а это случилось, наверное, год, а может, десять лет назад, он точно не знает – он жил в основном фильмами. Приключения, которые он переживал, и пикантные сцены, которые он наблюдал в бесчисленных темных кинотеатрах, казались ему такой же реальностью, как это сиденье в машине, на котором он сейчас лежит, и как тот шоколад, который тает у него во рту. Он вспоминает, как занимался любовью с Шарон Стоун и Глен Клоуз, от которых узнал о существовании сексуальной мании, а также о коварстве, присущем всем женщинам. Он вспоминает о буйном сексе с Голди Хоуп, экстаз Мишель Пфайфер, волнующую страсть Эллен Баркин, когда он ошибочно заподозрил, что она – убийца, но приколол ее к стене в своей квартире и все-таки занялся с ней любовью. Джон Вейн, Клинт Иствуд, Грегори Пек и много других мужчин брали над ним шефство и научили его мужеству и решительности. Он знает, что смерть есть тайна, полная бесконечных вопросов, потому что усвоил много уроков на эту тему: Тим Роббинс показал ему, что жизнь после смерти – это радостный мир, такой же реальный, как и этот, и что те, кого ты любишь, например Деми Мур, встретят тебя там, когда в свое время покинут этот мир. Но Фредди Крюгер показал ему мир иной по-другому, как мрачный кошмар, из которого ты можешь вернуться для того, чтобы с ликованием мстить. Когда Дебра Уингер умерла от рака, оставив безутешной Ширли Мак-Лейн, он потерял покой, но несколько дней назад он снова увидел ее живой, молодой и еще привлекательней, чем раньше, воскресшую в новой жизни, где она встретила свою судьбу в лице Ричарда Гира. Пол Ньюман часто делился с ним своими мыслями о жизни и смерти, любви и чести, поэтому он считает этого человека одним из основных своих учителей. Другими были Уилфорд Бримли, Джин Хекман, дородный старик Эдвард Аспер, Робер Редфорд, Джессика Тенди. Часто он впитывает с себя совершенно противоположные уроки от таких друзей, но он слышал, как некоторые из них говорили, что всякая информация представляет ценность и что не существует одной правды, поэтому он не испытывает неудобств от противоречий, с которыми сталкивается в своей жизни.
Он узнал самый главный секрет не в общественном кинотеатре или в номере гостиницы, где нужно платить за каждый фильм, который смотришь. Нет, момент истинного озарения пришел к нему в облике одного из людей, которого он был обязан убить.
Этим человеком для него стал сенатор Соединенных Штатов. Требовалось убрать его так, чтобы это выглядело самоубийством.
Ему пришлось проникнуть в дом сенатора ночью, когда тот был один. У него имелся ключ, чтобы ничего не говорило о взломе.
После того как он попал в дом, он нашел сенатора в восьмиместном просмотровом зале, оборудованном современной проекционной системой, способной воспроизводить телевизионные передачи – видеопленки или лазерные диски на экране размером пять на шесть футов. Это была комната без окон с бархатными занавесками. Там находился даже древний автомат с кокой, который, как он позже узнал, выдавал прохладительный напиток в классических стеклянных бутылках в десять унций. Кроме того, был другой автомат, начиненный молочными шоколадками, лепешками, булочками с изюмом и другими излюбленными закусками, которые обычно продавались в кинотеатрах.
Из-за музыки, звучавшей в фильме, ему было легко подкрасться к сенатору со спины и прижать к его лицу пропитанную хлороформом тряпку, которую он достал из пластикового пакета за секунду до того, как воспользоваться ею. Он отнес политика наверх в большую красивую ванную комнату, раздел его и аккуратно опустил в ванну, наполненную горячей водой, не забывая время от времени прикладывать хлороформ, чтобы тот подольше оставался без сознания. С помощью бритвы он сделал глубокий, ровный надрез на правом запястье сенатора, поскольку политик был левшой и наверняка воспользовался бы левой рукой, и затем опустил эту руку в воду, которая быстро изменила цвет от крови, бьющейся из артерии. Прежде чем бросить бритву в воду, он сделал несколько слабых надрезов на левом запястье. Они не были глубокими, потому что сенатор не смог бы уже твердо держать бритву в правой руке, перерезав на ней сухожилия и связки.