Маргарита все время говорила по-немецки, и Фабиан невольно отвечал ей на том же языке. Теперь, услышав ее слова, он с беспокойством задвигался на своем месте и произнес:
— Я ничего не знаю, право, не знаю!
— Папа тоже всегда так отвечает, когда я спрашиваю его, — ответила Маргарита. — Я вообще решительно не понимаю его теперь; он напустился на своего помощника, когда тот пришел с таким же докладом, и строго-настрого приказал ему не трогать парк. Ведь не может быть, чтобы папа тоже принимал участие в заговоре, а все очень похоже на это.
— Цель моего посещения, право, не будет достигнута, если вы постоянно будете заниматься подобными делами! — умоляюще воскликнул Фабиан. — Вот уже полчаса как я тут, а вы не прочитали еще ни одной страницы. Пожалуйста! — и он чуть не в десятый раз пододвинул Маргарите книгу.
Девушка с негодованием взяла ее, воскликнув:
— Хорошо же! Я вижу, что меня не хотят посвящать в тайну. Но я все разузнаю, и тогда все пожалеют, что так мало доверяли мне!
Тут она начала читать французское стихотворение, умышленно делая неверные ударения, что приводило ее учителя прямо в отчаяние.
Молодая девушка читала только вторую строфу, когда во двор въехал экипаж. В нем никого не было, но кучер, вероятно, уже не раз бывал здесь, потому что немедленно принялся распрягать лошадей. Сразу же после этого вошла служанка с докладом, что асессор Губерт будет иметь честь посетить управляющего, что он только на минутку завернул по делу в деревню и послал вперед экипаж с просьбой разрешить ему и на этот раз воспользоваться гостеприимством господина Франка.
Тут не было ничего необычайного, так как асессор часто ночевал в доме управляющего, когда ему приходилось бывать по делам в окрестностях Вилицы, а потому Маргарита тотчас же распорядилась, чтобы позаботились о кучере и лошадях и привели в порядок комнату для гостей.
— Когда придет асессор, придется закончить наш урок, — с легкой досадой сказала она Фабиану. — Но он не будет долго мешать нам. Я вскользь упомяну о таинственных делах, творящихся в парке; он сейчас же побежит туда, чтобы встать где-нибудь за деревом, и мы от него избавимся.
— Ради Бога, не посылайте его туда! — с величайшим ужасом воскликнул Фабиан. — Наоборот, во что бы то ни стало, удержите его от этого!
— Ах, вот как? А я-то думала, что вы ничего не знаете!.. Почему же вы вдруг так перепугались?
Фабиан сидел с опущенными глазами, как преступник, пойманный на месте преступления, и тщетно придумывал какую-нибудь отговорку, но ложь никак ему не удавалась. Наконец он поднял голову и, чистосердечно глядя в глаза молодой девушке, произнес:
— Я человек мирный и никогда не стараюсь проникнуть в чужие тайны. Я, право, не знаю, что творится в замке, но там что-то совершается, это я невольно заметил в последние дни. Господин Нордек только намекнул мне на это, но не подлежит сомнению, что тут кроется опасность.
— Ну не для нас же! — совершенно спокойно произнесла молодая девушка. — Что за беда, если асессор накроет всю эту компанию? Господин Нордек уехал, значит, Губерт не захватит его, да и побоится после той истории; вы находитесь вне всяких подозрений, что же касается княгини и князя Льва…
— То это — мать и брат Вольдемара, — перебил ее Фабиан. — Неужели вы не понимаете, что каждый удар, направленный на них, отразится и на нем? Он — хозяин замка, и ему придется отвечать за все, что там происходит.
— Так и надо! — с горячностью воскликнула Маргарита. — Зачем он уезжает и предоставляет делать здесь все, что угодно! Зачем он заодно со своими родными?
— Вовсе нет, — возразил Фабиан, — наоборот, он противится всеми силами; цель его поездки… Ах, Боже мой, да не заставляйте меня говорить о таких вещах, ведь я вовсе не знаю, могу ли рассказывать вам! Я знаю только одно: Вольдемар хочет, во что бы то ни стало спасти мать и брата. Перед отъездом отсюда он взял с меня слово, что я не буду ничего видеть и слышать из того, что делается в Вилице. И вашему отцу он дал подобное же указание; я слышал, как он говорил ему: «Я возлагаю на вас ответственность, чтобы личность княгини осталась неприкосновенной до моего приезда». Теперь его нет, господина Франка тоже; надо же было непременно явиться этому Губерту, который во что бы то ни стало, хочет что-нибудь открыть и откроет, если предоставить ему свободу!
— Вот что значит скрывать что-нибудь от меня! — наставительно произнесла Маргарита. — Если бы мне доверяли, то я заблаговременно поссорилась бы с асессором, и тогда он не явился бы сюда. Надо что-нибудь придумать!
— Пожалуйста, сделайте это! — попросил доктор, — вы же все можете сделать с асессором! Удержите его! Он ни в коем случае не должен находиться сегодня вблизи замка!
Маргарита озабоченно покачала головой.
— Вы не знаете Губерта; если он нападет на какой-нибудь след, его не удержишь никакими силами. А он, наверное, что-нибудь да разузнает, если останется в Вилице, так как каждый раз выспрашивает служащих. Поэтому он вовсе не должен оставаться здесь. Я знаю средство. Я разрешу ему сделать мне предложение, — он всякий раз начинает на эту тему, только я всегда обрываю разговор, — и потом преподнесу ему отказ. Он так обозлится, что опрометью помчится назад в Л.
— Нет, я ни в коем случае не допущу этого! — возразил доктор. — Что бы ни случилось, вы не должны жертвовать счастьем своей жизни.
— Да неужели вы думаете, что счастье моей жизни зависит от асессора Губерта? — с презрительной гримаской спросила Маргарита.
Фабиан, действительно, так думал, ведь он слышал из уст самого Губерта, что тот с уверенностью может рассчитывать на «да», но вполне понятное смущение удержало его от более подробного расследования.
— С такими вещами никогда не следует шутить, — укоризненно произнес он, — асессор рано или поздно узнает правду, это может глубоко оскорбить его и навсегда удалить от вас… Нет, ни за что!
Маргарита была несколько озадачена; она не понимала, как можно так серьезно отнестись к отказу, и ее очень мало трогало, что Губерт будет «навсегда удален» от нее. Однако упрек все же подействовал на нее.
— Тогда мне не остается ничего другого, как навести его на ложный след, — заявила она после некоторого раздумья. — Но мы ведь с вами берем на себя большую ответственность. Впрочем, здесь, в Вилице, повсюду заговорщики, и мы тоже можем хоть один раз вступить в заговор, хотя, строго говоря, все же нехорошо препятствовать правительственному чиновнику в исполнении его обязанностей.
— Асессор стремится только к осуществлению своих собственных честолюбивых замыслов, — воскликнул Фабиан, вдруг почувствовав себя героем. — Даю вам слово, что всем тайным делам здесь очень скоро придет конец. Я знаю это от самого Вольдемара, а он всегда держит свое слово.
— Прекрасно! В таком случае оставим заговор. Асессор должен уехать и притом немедленно, а то он сейчас же примется за свои розыски. Вот он уже идет по двору. Предоставьте все мне и только поддакивайте. А теперь возьмемся за книжку.
Когда несколько минут спустя в комнату вошел асессор, он услышал третью строфу французского стихотворения и был чрезвычайно доволен, что Фабиан сдержал слово. Он поздоровался, осведомился о Франке и занял предложенное ему место, чтобы рассказать самые последние новости из Л.
— Ваш бывший воспитанник удивил нас всех, — любезно начал он, обращаясь к Фабиану. — Известно ли вам, что господин Нордек, будучи проездом в городе, заехал к губернатору и нанес ему официальный визит?
— Да, об этом была речь.
— Его превосходительство был очень приятно тронут этим, — продолжал Губерт. — Откровенно говоря, все надежды на возможное сближение уже были утрачены. Господин Нордек, как говорят, был чрезвычайно любезен, попросил губернатора принять участие в охоте, которая вскоре состоится в Вилице, и пригласил еще многих, что очень всех удивило.
— Губернатор принял приглашение? — спросила Маргарита.
— Конечно! Его превосходительство даже счел своей обязанностью поддержать молодого хозяина Вилицы. Право, вы очень обязали бы нас, если бы дали некоторые указания относительно образа мыслей господина Нордека.
— От доктора Фабиана вы ничего не узнаете; он еще более замкнут, чем сам господин Нордек, — перебила его Маргарита, которая сочла своей обязанностью прийти на помощь своему союзнику, так как видела, что он никак не может освоиться со своей ролью заговорщика. — Вы останетесь ужинать, господин Губерт? — добавила она. — А может, вы поедете в Яново?
— Почему именно туда? — спросил Губерт.
— Так… я думала… ходит так много слухов… особенно в последние дни. Я думала, вам поручено расследование этого дела.
Асессор насторожился.
— Что же слышно? Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего. Яново — тоже такое место, с которого нельзя спускать глаз. Что вы знаете о нем?
— Почему именно туда? — спросил Губерт.
— Так… я думала… ходит так много слухов… особенно в последние дни. Я думала, вам поручено расследование этого дела.
Асессор насторожился.
— Что же слышно? Пожалуйста, не скрывайте от меня ничего. Яново — тоже такое место, с которого нельзя спускать глаз. Что вы знаете о нем?
Доктор незаметно отодвинул стул немного дальше — ему казалось, что он ужаснейший из всех преступников; Маргарита же проявила необычайный талант к интриге. Она ничего не рассказывала но, предоставив асессору расспрашивать себя, понемножку, с самым невинным видом, выложила ему все наблюдения, сделанные ею за последние дни, причем только перенесла место действия в Яново — большое соседнее имение, прилегавшее к Вилице. Удача этого плана превзошла все ожидания. Губерт тотчас же попался на эту удочку, пришел в лихорадочное возбуждение и вскочил.
— Извините, но я не могу ждать приезда господина Франка! — воскликнул он. — Я должен немедленно вернуться в Е.
— Неужели пешком? Да ведь туда больше получаса ходьбы.
— Я не хочу обращать на себя внимание, — таинственно прошептал Губерт. — Мой экипаж, во всяком случае, останется здесь; это гораздо лучше; все будут думать, что я здесь. До свиданья! Пожалуйста, не ждите меня к ужину! — И, наскоро простившись, он выбежал из комнаты.
— Теперь он отправился в Е., — с торжеством в голосе заявила Маргарита Фабиану, — чтобы взять с собой обоих жандармов, находящихся там, и с ними помчится прямо в Яново; там они, наверное, пробегают все трое до самой ночи, и Вилица будет от них освобождена.
Молодая девушка не ошиблась в своих предположениях. Асессор вернулся лишь поздно ночью, причем был очень не в духе, совершенно подавлен и сильно простужен. На следующий день у него был такой насморк, и он почувствовал себя так скверно, что даже Маргарите стало жаль его. Она сварила ему чай и целый день ухаживала за ним с такой заботливостью, что Губерт забыл все свои неудачи. Доктор Фабиан также пришел посмотреть, как чувствует себя пациент, и проявил столько участия, что асессор был совершенно растроган, постепенно успокоился и, наконец, хотя и с насморком, но в очень приподнятом настроении вернулся в Л.
В замке, конечно, не имели понятия о том, кого, собственно, следует благодарить за то, что сам он, парк и его окрестности остались в течение этой ночи в неприкосновенности. Почти в то же самое время, когда доктор Фабиан и Маргарита вступили в заговор, в комнатах княгини Баратовской состоялся семейный совет, по-видимому, носивший очень серьезный характер. Граф Моринский и Лев были в дорожных костюмах, и экипаж, прибывший полчаса тому назад с графом и его дочерью, еще стоял во дворе. Лев и Ванда удалились в глубокую оконную нишу и шепотом разговаривали между собой, тогда как княгиня с братом тоже вели беседу вполголоса.
— Как бы то ни было, я считаю большим счастьем, что обстоятельства требуют вашего немедленного отъезда, — сказала она, — уже ради Льва, который не вынесет дальнейшего пребывания в Вилице, если Вольдемар станет разыгрывать роль хозяина; он не умеет сдерживаться, и могло бы произойти несчастье, если бы я заставила Льва встречаться с братом. Теперь они не будут видеться, и это самое лучшее.
— А ты действительно хочешь остаться здесь, Ядвига? — спросил граф.
— Я должна, — ответила княгиня, — только это я теперь и могу для вас сделать. Я согласна с твоими доводами, которые доказали мне, что борьба с Вольдемаром опасна и бесполезна. Мы отказались от мысли сделать Вилицу нашим центром, но, тем не менее, она останется местом, куда вы будете посылать известия. Эту свободу я сумею отстоять. В крайнем случае, замок будет вам убежищем, если вы вынуждены будете вернуться. Когда вы думаете перейти через границу?
— Вероятно, сегодня же ночью; мы подождем на окраине в лесничестве, туда же сегодня будет отправлен последний транспорт с оружием; я нашел эту предосторожность необходимой. Бог знает, может быть, твоему сыну вздумается послезавтра, сразу же после своего приезда, обыскать весь замок.
— Он найдет его очищенным, как… — княгиня от ярости сжала кулаки, губы ее дрожали, — он приказал. Но клянусь тебе, Бронислав, я заставлю его раскаяться в этом приказании; это еще в моей власти.
— Ты уже делала мне подобные намеки, — сказал граф, — но я совершенно не представляю себе, чем ты хочешь подавить подобную натуру. Судя по тому, как Ванда изобразила мне сцену, происшедшую между вами, я не думаю, чтобы он подчинился какой-нибудь власти.
Княгиня молчала. Она, по-видимому, не хотела отвечать, да ей и не пришлось, так как в эту минуту к ней подошли Ванда и Лев.
— Мама, Ванду невозможно переубедить, — проговорил последний. — Она наотрез отказывается переехать в Вилицу и хочет остаться в Раковице.
Княгиня строго обратилась к племяннице:
— Это глупо, Ванда. Ведь уже давно решено, что ты приедешь ко мне, когда состоится давно предусмотренный отъезд твоего отца. Ты не можешь и не должна оставаться в Раковице одна; я являюсь твоей единственной защитой, и ты должна принять ее.
— Прости, милая тетя, но этого я не сделаю, — возразила молодая графиня. — Я не желаю быть гостем в доме, хозяин которого проявил к нам такое отношение. Я, как и Лев, не могу вынести этого.
— А разве твоей тете легко? — с упреком произнес граф. — Она приносит нам эту жертву, потому, что хочет оставить за нами Вилицу на крайний случай. Я могу требовать и от тебя такого же самопожертвования.
— Но почему же мое присутствие так необходимо? — воскликнула Ванда с плохо скрытой запальчивостью. — Те обстоятельства, которым подчиняется тетя, не имеют значения для меня. Отпусти меня домой, папа!
— Уступи, Ванда, — попросил Лев, — останься у мамы! Вилица гораздо ближе к границе, чем Раковиц, и до нее легче добраться; может быть, мне удастся повидать тебя. Я ненавижу Вольдемара, наверное, не меньше, чем ты, но ради меня преодолей себя и останься.
Он взял девушку за руку, но Ванда порывисто отдернула ее.
— Оставь меня! Если бы ты знал, почему твоя мать непременно хочет, чтобы я осталась здесь, то, вероятно, первый воспротивился бы этому.
Княгиня нахмурилась и, не дав племяннице продолжить разговор, обратилась к брату:
— Воспользуйся же, наконец, своим отцовским авторитетом, Бронислав, и прикажи ей остаться! Она должна остаться в Вилице!
Молодая графиня вспыхнула; эти слова вывели ее из себя.
— Хорошо же. Пусть тогда отец и Лев узнают причину, по которой ты хочешь заставить меня остаться. Тогда я не поняла твоих слов, теперь же они для меня ясны. Я должна быть щитом, которым ты будешь прикрываться от своего сына. Ты думаешь, что я единственная, кого Вольдемар не принесет в жертву, и единственная, кто может удержать его. Я этого не думаю, потому что знаю его лучше, чем ты, да, кроме того, не хочу и пробовать.
— А я этого ни в коем случае не допущу, — воскликнул Лев. — Если причина заключается в этом, то Ванда останется в Раковице, и ее ноги больше не будет в Вилице. Я думал, что прежней склонности Вольдемара уже давно не существует; если это не так, — а это не может быть так, потому что иначе не мог бы появиться подобный план, — то я ни одного часа не оставлю тебя здесь.
— Успокойся, — проговорила Ванда, хотя ее голос был вовсе не спокоен, — я больше не позволю пользоваться собой в качестве орудия, как тогда в Ц. Вольдемар дал мне почувствовать свое презрение. Нет, я скорее соглашусь умереть, чем снова прочитать презрение в его глазах.
Ванда так разгорячилась, что, казалось, забыла обо всех присутствующих. С пылающими щеками и сверкающими глазами она произнесла эти слова так страстно, что граф посмотрел на нее с изумлением, а княгиня — с негодованием, Лев же, стоявший возле молодой девушки, отшатнулся и страшно побледнел.
— Скорее умереть! — повторил он. — Значит, уважение Вольдемара имеет для тебя такое громадное значение? Ты так хорошо умеешь читать в его глазах? Как это все странно!
Ванда бросила на него негодующий взгляд и хотела ответить ему, но отец опередил ее.
— Пожалуйста, без сцен ревности, Лев! — серьезно проговорил он. — Неужели ты хочешь отравить нам прощание и в последнюю минуту оскорбить Ванду? Если теперь и ты настаиваешь на этом, то пусть она остается в Раковице, моя сестра уступит вам, но не оскорбляй Ванды подобными подозрениями. Время не терпит! Пора прощаться!
Он привлек дочь к себе и с чувством глубокой нежности поцеловал ее. Княгиня тщетно ожидала, что Лев подойдет к ней; он все стоял в стороне, опустив глаза и до крови кусая губы.
— Ну, Лев, — произнесла она, — ты не хочешь попрощаться со мной?
Он очнулся от своего мрачного раздумья.
— Еще нет, мама! Я последую за дядей потом; пока я ему не нужен; я хочу еще несколько дней побыть здесь.