Грейвел побледнел.
Сэм сказал:
— Я не хочу начинать с вас эпоху кровавых междоусобиц в стране. Нет. Все, что мы можем сделать, — спокойно и бдительно наблюдать за развитием событий. Но мне трудно сохранять спокойствие. Этот средневековой монстр — самый большой подлец из всех, кого я встречал в своей жизни. Если бы вы представляли себе огромный круг моих знакомств на Земле — включая издателей и журналистов — вы могли бы по достоинству оценить это мое утверждение.
— Из Джона получился бы превосходный сборщик налогов, — сказал Грейвел, демонстрируя всю глубину своего отвращения.
— В черный день заключил я с ним союз, — прошептал Сэм, прикуривая новую сигару.
Он выразил благодарность Грейвелу и отпустил его. Небо над вершинами гор за Рекой уже порозовело. Скоро, вместе с восходом солнца, над равниной прозвучит знакомый рев грейлстоунов.
Он ополоснул лицо и пригладил свои рыжеватые волосы. Затем набросил на плечи покрывало с вырезом для головы, спадавшее вниз подобно тунике. Этот наряд завершил кожаный ремень, на котором висели четыре ножа в ножнах и объемистая сумка. В одну руку он взял чашу, в другую — дубовую трость, окованную железом.
Он сошел вниз по ступеням. Трава была еще мокрой. Каждую ночь, в три часа, шел дождь. Он продолжался около получаса, и, пока не вставало солнце, долина оставалась сырой. Если бы не полное отсутствие болезнетворных микроорганизмов в этом мире, половина обитателей долины уже давно скончалась бы от пневмонии.
Сэм снова был молод и силен, но он по-прежнему не любил пешей ходьбы. Шагая по влажной траве, он размышлял о строительстве железной дороги от своего дома до берега Реки.
Пожалуй, игра не стоила свеч. Лучше сконструировать автомобиль, который работал бы на древесном спирте.
Показавшиеся навстречу люди приветствовали его; он отвечал кратким «Салуто!» или «Бона матено!» В конце недолгого пути он передал свою чашу человеку, стоявшему на вершине гранитной, грибообразной формы скалы. Около шестисот серых цилиндров были размещены в углублениях, затем люди удалились на почтительное расстояние. Спустя пятнадцать минут раздался вибрирующий рев, эхом раскатившийся над равниной и горами. Голубое пламя высотой в двадцать пять футов взметнулось над поверхностью грейлстоуна и опало вниз. Назначенные на этот день дежурные поднялись на скалу и начали раздавать чаши.
Сэм прихватил свой цилиндр и отправился домой. На этот раз он размышлял о том, почему бы ему не назначить специального человека, который носил бы его чашу на зарядку. Однако в этом мире человек настолько зависел от своей чаши, что предпочитал не выпускать ее из рук.
Вернувшись домой, Сэм открыл крышку чаши. Внутри, в шести цилиндрических контейнерах, соединенных наподобие судков, находился завтрак и различные пищевые продукты.
В дно чаши был вмонтирован конвертер, преобразующий энергию в материю и запрограммированный на определенное меню. Этим утром Сэм получил яичницу с беконом, тосты с маслом и джемом, стакан молока, ломтик дыни, десять сигарет, палочку марихуаны, кубик Жвачки, сигару и чашку некой восхитительной жидкости.
Сэм присел к столу, намереваясь позавтракать, но аппетит его был испорчен. Бросив взгляд через окно, он увидел юношу, стоявшего на коленях перед его домом. Человек молился; его глаза были закрыты, ладони прижаты к груди, висящая на шнурке спиральная кость покачивалась на шее, светлые волосы падали на шею.
Это был Герман Геринг.
Сэм вскочил, свирепо пнул ногой стул и, передвинув еду на другой конец стола, уселся спиной к окну. Если существовало что-либо, выводящее Сэма из терпения, то это — раскаявшиеся грешники. А бывший маршал авиации Герман Геринг много грешил в своей земной жизни. Теперь он предавался постоянному покаянию.
Если бы не Великая Хартия, которую Сэм составил собственноручно (повторяя земную историю, король Джон протестовал против этого документа), он давно бы выгнал Геринга и его последователей из страны. Но Хартия, являвшаяся конституцией Пароландо, наиболее демократической конституцией за всю историю человечества, провозглашала всеобщую религиозную терпимость и полную свободу слова. Почти полную, разумеется — тут существовали некоторые ограничения. Таким образом, его собственное творение не позволяло Сэму прекратить миссионерскую деятельность приверженцев Церкви Второго Шанса.
Если речи Геринга смогут привлечь многих на сторону его доктрины непротивления злу, Сэм Клеменс никогда не сможет завершить строительство своего Корабля, Геринг сделал из Корабля символ зла; он говорил, что Корабль олицетворяет человеческую суетность, алчность, стремление к насилию и противодействует намерениям Создателя, воскресившего род человеческий на этой планете.
Человек не должен строить корабли. Он должен заниматься совершенствованием своей души. Все, в чем теперь нуждается человек, — это крыша над головой для защиты от дождей. Создатель дал ему пищу и питье, ничего не требуя взамен — не требуя даже благодарности. Человек теперь имеет время для благочестивых размышлений и самосовершенствования. Но он не должен стремиться к власти над другими людьми, не должен совершать насилия над их любовью, привязанностью и прочими чувствами. Он должен уважать других так же, как и себя. Он должен... он должен...
Сэм встряхнул головой, как будто нудная речь миссионера продолжала назойливо лезть в уши. Геринг проповедовал прекрасные идеи, которые Сэм вполне разделял. Но Геринг мог причинить огромный вред. Из его доктрин вытекало, что путем облизывания башмаков неведомых созданий, поместивших их сюда, род человеческий придет к некой Утопии и полному спасению души. В чем Сэм сильно сомневался. Все это — воскрешения, отсутствие болезней и смерти, обильная пища, питье, освобождение от тяжелой работы — все было иллюзией с целью зачаровать людей и завести их... куда? Сэм не знал этого. Но Таинственный Пришелец сказал, что человечество втянуто в жестокий обман — еще более жестокий, чем первая жизнь на Земле. Людей воскресили и поместили на планету Реки как материал для чудовищных научных исследований. И когда эксперимент будет завершен, человека безжалостно выбросят во мрак неизвестности. Снова обман.
Но какую цель преследовал Пришелец, говоря о некоторых избранных людях? Почему он отобрал так немного помощников, способных оказать поддержку в борьбе с его собственной расой? Кем он был на самом деле? Возможно, он лгал Сэму, Сирано, Одиссею — и другим избранным, которых Сэм пока не встретил?
Сэм Клеменс этого не знал. Здесь он был погружен в такую же Великую Тьму неведения, как и на Земле. Но он знал одно — он хотел построить свой Корабль.
Туман над Рекой рассеялся, завтрак был окончен. Сэм взглянул на водяные часы и ударил в колокол. В ответ раздались трубные звуки деревянных горнов, которыми десятники созывали свои рабочие команды. Эти горны звучали на протяжении всех десяти миль вдоль Реки, входивших в территорию государства Пароландо. Затем гулко ударили барабаны, и рабочий день Пароландо начался.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В Пароландо было около тысячи специалистов и квалифицированных рабочих, не считая прочего населения, но Корабль мог принять на борт только сто двадцать человек. Двадцать из них уже были известны — Джо Миллер, Лотар фон Ритгофен, Ван Бум, де Бержерак, три инженера, король Джон, Сэм Клеменс, а также их ближайшие помощники и охрана. Остальной экипаж предполагалось отобрать за несколько дней до отплытия с помощью жеребьевки.
По словам Пришельца, «Ненаемному» предстоит совершить путешествие в пять миллионов миль. Проходя в сутки около 335 миль, Корабль достигнет верховьев Реки за сорок один год. Это, однако, было наиболее оптимистической оценкой. Для команды необходим регулярный отдых на твердой земле, сбор продовольствия также потребует времени. Возможно, придется ремонтировать Корабль — хотя для этого Сэм предполагал взять с собой много запасных частей. Ничего нельзя было забыть. Корабль не сможет вернуться в Пароландо с половины пути и вряд ли где-нибудь еще тут найдется железо.
Сэму странно было думать о том, что к концу пути ему исполнится около ста сорока лет. Но что это значило, когда впереди его ожидали тысячи лет молодости?
Он выглянул через иллюминатор своей рубки. Равнину заполняли люди, двигающиеся от холмов к фабрикам прибрежной полосы. Сэм знал, что позади его дома не меньшее количество рабочих устремилось к фабрикам, расположенным на холмах. Целая армия трудилась на северо-западе на строительстве большой дамбы у подножия гор, между двумя холмами. Дамба возводилась на пути ручья, текущего с вершины горы. Когда озеро за дамбой заполнится водой, инженеры Пароландо установят электрические генераторы, которые дадут ток для фабрик и заводов.
В настоящее время необходимую электрическую энергию получали от грейлстоуна. Огромный трансформатор брал энергию три раза в день и посылал ее по алюминиевым проводам в аккумулятор-батакайтор. Батакайтор был изобретен в конце двадцатого века. Этот аппарат мог принимать сотни киловатт в сотые доли микросекунды и мог высвобождать ее с любой скоростью — от десятков ватт до ста киловатт. Построенный аппарат являлся прототипом того батакайтора, который станет приводить в движение машины «Ненаемного». Пока что электрическую энергию потреблял, в основном, сделанный Ван Бумом станок для резки глыб метеоритного железа. Энергия также могла использоваться для плавления металла. Алюминий для проводов и батакайтора был получен в небольшом количестве из алюминиевого силиката, найденного в Пароландо у подножия гор. Но это месторождение быстро иссякло; единственным доступным источником алюминия оставались бокситы Соул Сити.
Сэм сел за свою конторку, выдвинул ящик и достал огромную книгу, переплетенную в кожу; ее страницы были сделаны из толстой бумаги, полученной из стволов бамбука. В этот дневник он заносил все события, день за днем, дополняя их своими размышлениями. Пока что он использовал для записей бумагу и чернила, но со временем, когда электроника в Пароландо станет достаточно развитой, Ван Бум обещал сделать ему диктофон.
Сэм не успел приступить к работе, как частая дробь барабанов прокатилась над долиной. Гулкие удары большого барабана обозначили тире, звонкое сопрано маленького — точки. Для передачи сообщений использовалась азбука Морзе; общепринятым языком являлся эсперанто.
Сэм прислушался. Через несколько минут фон Ритгофен причалит к берегу.
Он встал и посмотрел на Реку. На расстоянии полумили по Реке скользил небольшой бамбуковый катамаран, на котором Лотар фон Ритгофен отплыл десять дней назад с посольской миссией в Соул Сити. Сэм бросил взгляд на дворец короля Джона. В его воротах появилась плотная квадратная фигура с рыжеватыми волосами, окруженная телохранителями и приживалами. Король Джон хотел быть уверенным, что фон Ритгофен не передаст Клеменсу какого-либо секретного послания от Элвуда Хаскинга.
Экс-монарх Англии облачился в похожую на пончо тунику с красными и черными клетками и башмаки из кожи речного дракона. Его объемистую талию охватывал широкий кожаный пояс с ножнами для кинжалов, короткого меча и петлей для боевого топора. В руке он держал стальной жезл, символ своей королевской власти.
Сопровождаемый свитой, Джон двинулся по тропинке, огибавшей длинное низкое фабричное здание. Спустя несколько минут он подошел к жилищу Сэма. Один из королевских телохранителей, здоровенный детина по имени Шарки, дернул за веревку; раздалось звяканье колокольчика, висевшего над дверью дома.
Сэм высунулся в окно и крикнул:
— Подымайся на борт, Джон!
Джон посмотрел на него своими бледными голубыми глазами и жестом велел Шарки идти вперед. Джон опасался убийц и имел для этого основательные причины. Кроме того, он считал унижением собственного достоинства необходимость посещать Сэма. Однако он знал, что фон Ритгофен вначале доложит Сэму результаты своей миссии.
Шарки поднялся по лестнице, тщательно осмотрел «капитанскую рубку» и отправился инспектировать остальные комнаты. Сэм услышал низкий рев, подобный рычанию льва, раздавшийся из спальни Джо. Шарки поспешно вернулся обратно, осторожно прикрыв за собой дверь. Сэм иронически усмехнулся и сказал:
— Джо немного нездоровится, но даже сейчас он может справиться с десятком призовых борцов.
Шарки не ответил. Подойдя к окну, он подал Джону сигнал, что в доме все в порядке.
Катамаран подошел к берегу, и фон Ритгофен, держа в одной руке посольской жезл и чашу — в другой, прыгнул на причал. Через южный иллюминатор Сэм разглядел долговязую фигуру Бержерака, который во главе вооруженного отряда направлялся к южной стене. Ливи не было видно.
Хлопнула дверь, и в комнату вошел Джон. Сэм сказал:
— Бона матено, Джоно!
Джона раздражало, что Сэм наотрез отказался титуловать его как Виа Per Мосто — Ваше Величество. Конституционным обращением к правителям Пароландо являлось Ла Консуло — Консул, но и этот титул не часто срывался с губ Сэма. Сэм настаивал, чтобы граждане называли его Ла Эстро — Босс, Хозяин — что сердило Джона еще больше.
В ответ на приветствие Сэма, экс-король хрюкнул что-то неразборчивое и уселся за стол. Второй телохранитель, Закскромб, поднес огонь к огромной коричневой сигаре, зажатой в зубах
Джона. Этот темнолицый протомонгол с массивными костями и чудовищными мускулами, жил около тридцати тысяч лет до новой эры в Сибири. Зак, как его называли, считался сильнейшим человеком в Пароландо — исключая Джо Миллера. Правда, можно было бы отметить, что Джо не был человеком — или, по крайней мере, не относился к роду Гомо Сапиенс.
Сэм предпочел, чтобы Джо был рядом с ним. Этот Зак действовал ему на нервы. Но Джо дремал, одурманенный Жвачкой Сновидений. Два дня назад его задела каменная глыба, выскользнувшая из захватов подъемного крана, когда Джо проходил мимо. Машинист клялся, что это была случайность, но подозрения не оставляли Сэма. Его верный Джо мешал кому-то и нетрудно было догадаться — кому.
Сэм выпустил клуб дыма из своей сигары и спросил:
— Слышно что-нибудь новенькое о твоем племяннике?
Джон не шевельнулся, но его глаза слегка расширились. Он
бросил взгляд на Сэма, восседавшего на другом конце стола, и пробурчал:
— Нет, откуда?
— Я только спросил. Думаю, нам следовало бы договориться с Артуром. Не вижу причин, почему вы должны пытаться убить друг друга. Мы не на Земле, ты знаешь это. Почему вы не можете забыть старую вражду? Что с того, что когда-то ты бросил его труп в реку в грязном мешке? Пусть прошлое останется в прошлом. Мы могли бы использовать его лес и известняк, месторождение которого находится в Новой Британии. Думаю, он пойдет на это.
Джон снова бросил быстрый взгляд на Сэма, быстро спрятал глаза и улыбнулся. Хитрый Джон, подумал Сэм. Скользкий Джон. Подлый Джон.
— За поставки дерева и известняка нам придется платить стальным оружием, — сказал Джон. — Я не позволю моему дорогому племяннику получить в свои руки большое количество железа.
— И все же мне хотелось бы пригласить Артура на мирную конференцию. Полагаю, что после обсуждения с тобой я мог бы...
Джон замер, его глаза забегали.
— ...Мог бы поставить этот вопрос на голосование в Совете.
Джон оттаял, насмешливая улыбка скользнула по его губам.
«Ты полагаешь, что находишься в безопасности», — подумал
Сэм. — «Ты заполучил Педро Анзареца и Фредерика Рольфа на свою сторону, и теперь соотношение голосов в Совете пять к трем в твою пользу...»
Он снова подумал о необходимости приостановить действие Хартии, чтобы сделать то, что должно быть сделано. Но это означало гражданскую войну и, вполне возможно, конец его мечты.
Он прохаживался взад и вперед по комнате, почти не слушая Джона, который детально описывал свое последнее рандеву с очередной блондинкой. В Пароландо любая женщина, которая связалась с Джоном, могла винить в этом только себя. Тем не менее, бывший король не испытывал недостатка в любовницах.
Колокольчик над дверью снова звякнул, и Лотар фон Ритгофен вошел в комнату. Длинные белокурые волосы, падавшие на плечи, и мужественные черты красивого лица придавали его облику что-то славянское. Сэм много раз ловил себя на мысли, что фон Ритгофен и Геринг внешне были похожи. Они хорошо знали друг друга, так как во время Первой мировой войны служили под командой барона Манфреда фон Ритгофена, старшего брата Лотара.
— Плохие новости? — спросил Сэм.
Лотар опрокинул стакан бурбона, который протянул ему Сэм, и сказал:
— Синьор Хаскинг только что закончил строительство укреплений. Теперь Соул Сити со всех сторон окружают стены двенадцатифутовой высоты и десять футов толщины. Хаскинг скверно принял меня, очень скверно. Он называл меня офейо и хонки[3] — я не знаю смысла этих слов и не рискнул спросить у него объяснения.
— Офейо, возможно, происходит от английского офел[4], — сказал Сэм, — но я никогда не слышал второго слова. Хонки?
— Вы услышите эти слова много раз в будущем, — сказал Лотар, — если будете иметь дело с Хаскингом. А иметь дело придется. После потока оскорблений, касающихся моих нацистских предков, Хаскинг соизволил перейти к делу. Вы знаете, я ничего не слышал о нацизме на Земле, так как разбился со своим самолетом в 1922 году. Хаскинг казался очень сердитым — может быть, потому, что я спокойно отнесся к его словам. Однако суть его речи была вполне ясной — в любой момент он может отрезать нас от месторождения бокситов.