— Я все расслышал, леди Фиона, очень хорошо расслышал. Признаюсь, не каждый день ко мне в замок является английская леди с предложением стать моей любовницей.
— Что делать, отчаянные обстоятельства требуют принятия отчаянных мер, — как ни в чем не бывало, ответила она.
— О-о, неужели вы хотите сказать, что я виноват в том, что вы стали блудницей?
Последнее слово неприятно резануло слух Фионы. Она поняла, куда ее может привести та дорожка, на которую она только что ступила. Ей стало страшно.
Не пора ли положить конец этой пытке? Стоит всего лишь признаться, что все сказанное ею совершено от отчаяния, затем извиниться и отступить, сохраняя остатки достоинства.
Гэвин бросил взгляд на ее пухлые чувственные губы и слегка смутился.
Фиона была настоящей красавицей. При внимательном взгляде на ее лицо и фигуру, вероятно, у каждого мужчины перехватывало дыхание. Он тоже ощущал вожделение. Вид у нее был усталый, испачканное грязью платье тоже не прибавляло ей очарования, но, несмотря на это, ее окружал ореол женственности и нечто другое, пробуждавшее в нем влечение к ней.
На миг в его воображении возникло ее обнаженное тело, его чувственные изгибы, им овладело желание испытать всю их сладость. Он слишком долго жил без женщины, а в ней было нечто такое, что отличало ее от других женщин, манило и влекло его, как еда влечет голодного.
В глазах Фионы не было уже ни страха, ни раскаяния, одна холодная решимость.
— Я свободная женщина и вольна в своих желаниях. Держать ответ за все мои прегрешения я буду перед нашим Господом, а не перед людьми.
— Сомневаюсь, чтобы Господь одобрил такой поступок, — смущенно пробормотал Киркленд.
— Никому из людей не дано знать волю Господа, — возразила Фиона. — Господь всеблаг и всемилостив. Ему известно, насколько слаб и порочен человек. Кроме того, что предосудительного в том, что мы собираемся сделать? Никто из нас не женат, значит, брачного обета мы не нарушаем, никого не обманываем и не предаем.
В уме ей никак нельзя было отказать, и Гэвин оценил это. Пусть ее гордость была уязвлена, зато сколько решимости и смелости. Ни одна из известных ему женщин не обладала и десятой долей таких качеств. Но почему он медлит и не соглашается? Да лишь по одной причине. Все это выглядело постыдно и нелепо.
Или это ему просто казалось? Его возбужденный приятель был явно иного мнения, он точно не видел ничего зазорного в происходящем. Напротив, данная часть его тела уже согласилась на предложение и нетерпеливо ждала момента, когда можно будет насладиться чарующей красотой английской леди.
Сердце Киркленда билось гулко и быстро, знакомый жар овладел его чреслами. Хорошо, что на нем была длинная блуза, скрывавшая нетерпение, овладевшее им, а лицом, как правитель и вождь клана, он владел в совершенстве. Выражение твердости и печать забот, как маска, надежно скрывали охватившее его волнение.
Вспомнив о своем долге и опасаясь, чтобы минутное желание не заглушило голос рассудка, Гэвин решил переменить тему разговора, но, несмотря на все усилия, ничто другое ему не лезло в голову. Фиона смотрела на него вопрошающе, впрочем, как и все, кто находился в зале.
«Согласиться», — молнией пронеслось в его голове, отражаясь гулким эхом в его сердце и в том, что находилось ниже. Но что-то удерживало его. Всегда помня о высоте своего положения, Гэвин был на редкость избирателен и острожен в связях с женщинами. Приближенные любили подшучивать и подтрунивать над его щепетильностью в отношениях с женщинами, но всегда за глаза.
Гэвин был женат два раза и всегда вел себя как любящий муж — почтительно и нежно. Он уважал женщину, носившую его имя и бывшую хозяйкой замка. Вместе с тем ему было жалко незаконнорожденных детей. Ничего, кроме жалости, судьба внебрачных отпрысков у него не вызывала.
Благодаря распутному отцу Гэвин всегда имел перед своими глазами свое собственное отражение, нелепое и странное, звавшееся Эваном Гилроем. К сожалению, жизнь его незаконнорожденного брата была исковеркана обидами, унижением и нищетой. Если бы Гэвин признался, что иногда ему жаль своего непутевого несчастного брата, вряд ли кто-нибудь поверил бы ему.
Гэвину не хотелось, чтобы его ребенок оказался в столь незавидных обстоятельствах, чтобы его плоть и кровь столкнулась с житейской несправедливостью. Он надеялся, что однажды Господь подарит ему сына. Столь строгое отношение к самому себе вынуждало Гэвина, когда плоть заявляла о своем, плавать по ночам в холодном озере. И все равно он считал, что лучше плавать, чем грешить, как его отец.
Он сторонился служанок и крестьянских девушек, чтобы не возбуждать среди членов его рода недовольный шепот и похотливую зависть. Соломенные вдовушки и излишне любопытные девицы тоже не вызывали в нем никакого интереса. Ему оставались только жрицы любви, опытные и желательно чистые. А наилучшим выходом, как ему казалось, было иметь на своем ложе какую-нибудь бесплодную женщину, лучше всего вдову.
Жаль, леди Фиона только наполовину удовлетворяла его тайному желанию.
— Кроме Спенсера, у вас есть еще другие дети?
— Нет. — Она потупилась.
— Вам, случайно, не доводилось хоронить ваших новорожденных детей? — не без участия спросил Гэвин, с болью вспоминая три небольших холмика на кладбище в долине.
Сын Гэвина прожил дольше всего — целых пять дней, пережив всего на несколько часов свою мать. Две дочери, рожденные от второго брака, умерли вскоре после родов.
— Увы, мне не довелось испытать радости материнства. — Голос Фионы слегка задрожал. — Господь не благословил детьми наш брак с Генри.
— А как же Спенсер?
— Он сын от первого брака Генри с леди Кэтрин.
— Значит, он ваш пасынок?
Невероятно! Зачем с такой силой и такой жертвенностью надо было бороться за счастье фактически чужого ребенка?
— Спенсер мой сын, — горячо возразила она. — Я люблю его всем сердцем, и он навсегда там останется.
Неподдельная искренность в ее голосе вместе с верностью своему долгу приятно удивили Гэвина. Он очень высоко ценил в людях такие качества, как верность и благодарность. Судя по всему, Фиона была наделена ими в должной мере. Эта черта характера также располагала в ее пользу.
— Сколько лет вы были женой Генри?
— Десять.
И ни одной беременности? Как странно… Очевидно, она бесплодна. Его интерес к ней сразу возрос: пожалуй, в роли любовницы она подходила ему как нельзя лучше. Во-первых, бесплодна, а во-вторых, вдова. Правда, английская вдова.
Небольшая помеха, которая со временем могла привести к серьезным осложнениям. Гэвин отогнал эту мысль подальше — все это было в будущем — а в данный момент желание иметь подле себя красивую, волнующую его чувственность, готовую на все любовницу перевешивало все опасения.
— Оставьте нас!
Приказ, отданный громким голосом, прозвучал словно удар колокола. Воины, часовые и вскочившие со своих мест слуги и служанки быстро потянулись к выходу. Кое-кто из приближенных Гэвина перед уходом бросил в его сторону любопытный взгляд. И только один Дункан, который выходил одним из последних, подойдя к Киркленду, осмелился прошептать ему на ухо:
— Конечно, она лакомый кусочек, и помочь ей можно, дело как будто выгодное, но принимать такое решение надо головой, а не другим местом.
— Когда мне понадобится совет, я попрошу тебя об этом, — отрезал Гэвин и нахмурился. Черт подери, стоит лишь кому-то позволить говорить правду, так он будет рад любой возможности сказать то, что тебе совсем не хочется слышать.
Оставшись наедине с Фионой, Гэвин подошел к ней вплотную. Она подняла голову и взглянула на него широко раскрытыми глазами. В них не было страха. Скорее, в них сверкала решимость. Она нравилась ему все больше и больше.
— Вы хотите от меня слишком многого, леди Фиона.
— Но ведь я готова отдать взамен еще больше. — Она кокетливо опустила глаза, ее длинные ресницы затрепетали. — Все, что вы потребуете. Все, что захотите.
У Гэвина прервалось дыхание. Желание с непреодолимой силой овладело им. Ее готовность исполнить свое обещание возбудило в нем страсть, пробудило в его воображении чувственные образы и видения, от которых кружилась голова и сладко замирало сердце. Ему уже чудились вкус ее губ, распущенные золотистые волосы и ее обнаженная плоть, осыпаемая его ласками.
Но его терзало и мучило гнетущее сознание собственной вины. Как он мог позволить вдове его бывшего друга так унижаться перед ним? Более того, согласиться на ее условия — значит, дать приют в своем замке ей и Спенсеру, законному наследнику графского титула и земель, лежащих на английской земле. Что тогда подумают о нем вожди основных шотландских кланов, которых он пытался уговорить встать на сторону Брюса?
Такой поступок, возможно, заставит самого Брюса усомниться в его верности!
Итак, если ему хочется оказать покровительство прелестной вдовушке, то для вида ему надо прикрыться какой-нибудь благовидной причиной, у которой не должно быть никакой политической подоплеки. Конечно, никто из шотландцев не станет строго осуждать его за эту слабость. Как известно, прекрасный пол может околдовать сердце любого мужчины.
Кое-кто из строгих блюстителей нравов, возможно, укажет ему на его неумение владеть своими чувствами, но ведь это никак не касается политики. Более того, как только они увидят леди Фиону, все отдадут должное его вкусу.
— Милорд, так вы решились?
Гэвин цеплялся за остатки благоразумия, нельзя же, чтобы его ответ был продиктован одной лишь страстью. В душе он был доволен тем, что сумел найти некоторые разумные оправдания своему решению.
— Хорошо, я поступлю так, как вы просите, — осторожно ответил он, обходя ее кругом и останавливаясь за спиной. Тонкая полоска нежной бархатной кожи на шее выступала из-под платья и возбуждала в нем желание. Ему ужасно захотелось поцеловать ее. Он нагнулся и прошептал ей на ухо: — Итак, в обмен на мою помощь вы обещаете половину урожая хлеба в течение трех лет.
Фиона слабо вздрогнула и так же тихо ответила:
— Да, согласна.
Он нарочно подул на ее кожу, отчего ее золотистые волосы слегка поднялись. Она вздрогнула и слегка напряглась.
— Право охотиться в ваших северных лесах.
— Да.
Улыбнувшись в душе ее бесхитростной, в чем-то даже наивной манере, Гэвин обошел ее кругом и встал прямо перед ней.
— И двадцать кусков вашей ткани из шерсти.
— Да, — ответила Фиона, стараясь не смотреть ему в глаза.
Гэвин нежно приподнял указательным пальцем ее подбородок, и их взгляды встретились. Фиона вздохнула и уставилась глазами на его губы. Вид у нее был трогательный и невинный. Вместе с тем в ее стройной фигуре, уверенной позе чувствовалась не робость девушки, а твердость и решительность настоящей женщины.
— И наконец, моя прекрасная леди, вы сами.
Она смутилась, покраснела и кивнула, но не отвела глаза в сторону.
— Итак, леди Фиона, мы обо всем договорились?
— Да, милорд.
Ее ответ прозвучал очень тихо и, как показалось Гэвину, не совсем уверенно. Слегка озадаченный, он повторил свой вопрос во избежание недоразумения.
— Вы уверены? Вы действительно согласны на все мои условия?
— Да, — промолвила она. Затем, расправив плечи, она громко и отчетливо повторила: — Да, согласна.
Гэвина охватила радость, пробежавшая горячей волной по его жилам. Добившись всего, чего ему требовалось, он поклонился ей. В ответ она сделала реверанс с грацией и достоинством королевы. Выпрямившись, Фиона встретила устремленные на нее глаза Гэвина. По ее лицу он понял, сколько тревожных, неразрешенных мыслей сейчас кружилось в ее голове.
Его сердце сжалось от нежности и жалости к ней. С какой бы твердостью и решительностью она ни согласилась на его условия, по всему было заметно, что ее терзают сомнения. Ему захотелось нежно обнять ее, прижать к своей груди для того, чтобы успокоить, рассеять все ее опасения.
И в тот же миг Гэвин понял, что попал в беду, да еще в какую!
Оцепеневшая, ушедшая в свои собственные мысли Фиона никак не могла поверить в то, что несколько минут назад она сама согласилась стать любовницей Киркленда. Мир сошел с ума, непонятно только, почему она раньше не замечала этого.
Чуть слышный вздох слетел с ее губ. Она только что сама, по своему желанию откинула прочь все нормы добродетели, которые ей внушали с детства. Фиона несколько раз моргнула, чтобы прийти в себя, и с любопытством взглянула на графа, шокирован ли он точно так же, как и она.
— Вы будете жить в покоях соседних с моими, — как ни в чем не бывало заявил он.
Фиона кивнула, но, по правде говоря, ничего не поняла из услышанного. Она слушала и смотрела так, как будто все, что сейчас случилось, на самом деле происходило не с ней, а с другой, не знакомой ей женщиной. Невероятность случившегося спутала ее сознание и чувства, и Фиона утратила чувство реальности.
Да, она получила то, ради чего приехала сюда, она добилась своей цели. Но какой ценой?!
Внезапно ею овладело безудержное желание — отказаться от всего того, чего она с таким трудом добилась, рассмеяться, развернуться и уйти отсюда. Укрыться где-нибудь в тихом и спокойном месте и никогда не вспоминать о прошлом. Весь вопрос был только в том, где такое место? Куда идти?
Увы, ей некуда было податься. Нет, она выбрала свой путь: отныне ее судьба связана с судьбой графа. Ей больше ничего не оставалось, как смириться. Чему быть, того не миновать.
Их взгляды встретились, и Фиона вздрогнула, быстро придя в себя. В глазах графа явственно проглядывало нечто такое, от чего мурашки побежали по ее спине. Он смотрел на нее так, как смотрит на блюдо с лакомствами голодный жадный мальчишка, ожидающий разрешения, чтобы тут же, не сходя с места, набить рот сладостями.
Он склонился над ней, пристально глядя ей в лицо. Только не сейчас! Фиона беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь как можно быстрее найти повод, который отвлек бы его внимание. Ее взгляд привлекло красочное пятно под потолком.
— Это цвета вашего клана? — громко спросила Фиона, рукой указывая на стяг, который висел над ее головой.
— Что? — удивился Киркленд.
— Тартан. Многие кланы, как я слышала, имеют свой особенный тартан и девиз. Скажите, милорд, какой девиз у вашего клана? А, теперь я вижу, — торопливо продолжала она. — Invictus Maneo. Остаюсь непокоренным. Верно? Мои познания в латинском очень скудны. Читать и считать я выучилась совсем недавно.
На лице графа отразилась растерянность, смешанная с досадой. Правда, к удивлению Фионы, выражение его лица стало симпатичнее, а весь он как-то ближе и доступнее. Она успокоилась. Ее безостановочная болтовня сыграла свою роль. Неприкрытая страсть в его глазах погасла. Но надолго ли?
— Вы читаете по-латыни, — заметил он. — Для женщины это довольно удивительно.
— Милорд, одинокая женщина должна знать и уметь многое, в том числе и понимать латынь.
— Теперь вы не одиноки. — Его взгляд был долгим и значительным. Граф смотрел на нее так, как будто она принадлежала ему. — Остаюсь непокоренным — не просто слова, это то, чем дышат, живут Маклендоны. Это вошло в нашу плоть и кровь, запомните хорошенько, миледи. Хэмиш, — обернувшись, крикнул Киркленд.
Коренастый человек с редкими седыми волосами возник словно из-под земли.
Фиона в притворном смущении опустила глаза и тут же рассердилась на себя — с ее стороны глупо было вести себя таким образом. Жизнь в замке была ей хорошо известна. Она не сомневалась, что еще до вечера все в замке узнают о новой любовнице своего господина. Более того, вскоре об этом, вероятно, узнают и те, кто живет за стенами замка.
— Хэмиш — дворецкий, — коротко объяснил граф. — Он проследит за тем, чтобы ваша жизнь здесь была удобной и приятной.
— Добрый день, Хэмиш, — приветливо произнесла Фиона. Дворецкий склонил голову, с любопытством поглядывая на нее.
— Леди Фиона наша гостья, Хэмиш. Приготовьте для нее покои рядом с моими.
Усмешка проступила в уголках губ Хэмиша.
— Леди будет долго у нас гостить?
Краска бросилась в лицо Фионы, ее гордость была уязвлена. Нельзя было сказать, что в замке брата ее встретили радушно. Тем не менее там никто не позволял себе презрительных намеков. Столь пренебрежительное отношение задевало и обижало ее. Придется терпеть и как можно быстрее найти общий язык с прислугой, если она намерена жить здесь, причем долго.
Выражение лица графа стало твердым. А голос жестким.
— Хэмиш, я надеюсь, что леди здесь понравится. Вам все ясно?
— Да. — Дворецкий выпрямился.
Похоже, он все понимал, хотя и не одобрял. Фиону обрадовало распоряжение графа поселить ее в отдельных покоях: это позволяло ей сохранять достоинство. Вместе с тем граф вряд ли мог заставить своих людей относиться к ней с уважением.
— Что подумает обо мне ваша прислуга? — спросила она, как только Хэмиш вышел.
— Им будет велено относиться к вам и к вашему сыну как к почетным гостям.
— Сэр Джордж, вероятно, захочет услышать обо всем, о чем мы тут договорились, лично от меня.
Граф одобрительно закивал головой.
— Любой настоящий, преданный рыцарь поступил бы на его месте точно так же. — Киркленд весело улыбнулся, и его лицо волшебным образом преобразилось. — Не хотите ли написать сэру Джорджу несколько строк? Я велю дать вам пергамент и перо.
Фиона не могла сдержать улыбку.
— Конечно, я с удовольствием написала бы сэру Джорджу, но, увы, он не умеет читать. Как бы там ни было, я глубоко благодарна ему и, отпуская его, должна сказать ему об этом. — Фиона вдруг запнулась, словно ей в голову пришла неожиданная мысль. — Разве только вы не позволите ему остаться здесь тоже. Он безземельный рыцарь, очень опытный и храбрый, он будет верно служить тому, кто возьмет его на службу.