Харри поднялся и быстрыми шагами пошел по центральному проходу.
«Ты должен помочь Гуннару и остальным».
Это было похоже на эхо слов, которые она произнесла накануне вечером.
Харри обменялся незаметными кивками с остальными и занял свободное место.
— На счет «три», — тихо сказал Хаген.
Звуки органа наплывали один на другой, словно разбухали.
И они понесли Беату Лённ к свету.
В баре «Юстисен» было полно людей, пришедших после похорон.
В динамиках звучала песня, которую Харри уже слышал в этом заведении. «I Fought the Law»[62] в исполнении группы «Bobby Fuller Four». У названия песни было оптимистичное продолжение: «…and the law won».[63]
Он проводил Ракель на экспресс в аэропорт, и за это время иные из бывших коллег успели набраться. Будучи трезвым наблюдателем, Харри видел почти паническое стремление напиться, словно собравшиеся находились на борту терпящей крушение шхуны. За некоторыми столами люди подхватывали слова песни Бобби Фуллера о том, что закон победил.
Харри подал знак, что скоро вернется, столу, где сидели Катрина Братт и остальные носильщики гроба, и пошел в туалет. Он уже заканчивал, когда какой-то человек занял место у соседнего с ним писсуара. Харри услышал звук расстегиваемой молнии.
— Это место для нас, для полицейских, — прогнусавил стоящий рядом. — Так какого черта здесь делаешь ты?
— Ссу, — ответил Харри, не поднимая глаз. — А ты? Жжешь?
— Даже не пытайся, Холе.
— Если бы я попытался, ты бы не разгуливал на свободе, Бернтсен.
— Берегись, — простонал Трульс Бернтсен, свободной рукой ухватившись за перегородку между писсуарами. — Я могу повесить на тебя убийство, и ты это знаешь. Того русского в баре «Приходи таким, какой ты есть». Всем в полиции известно, что это сделал ты, но я единственный, кто может это доказать. И именно поэтому ты не решаешься пойти против меня.
— Вот что я знаю, Бернтсен: этот русский был наркодилером, который пытался меня устранить. Но если ты считаешь, что тебе повезет больше, чем ему, то вперед. Ты ведь и раньше избивал полицейских.
— Что?
— Вместе с Бельманом. Какого-то гомика, что, не так?
Судя по звуку, у Бернтсена были какие-то проблемы со спуском воды.
— Ты что, снова нажрался, Холе?
— Мм, — ответил Харри, застегиваясь. — Открылся сезон для тех, кто ненавидит полицию.
Он пошел к раковине и увидел в зеркале, что Бернтсену никак не удается заново включить свой кран. Харри вымыл и вытер руки. Направился к двери. И услышал за спиной тихий хриплый голос Бернтсена:
— Я просто предупреждаю: даже не пытайся. Если ты возьмешь меня, я утащу тебя за собой.
Харри вышел в зал. Бобби Фуллер заканчивал. И в голову Харри пришла мысль о том, насколько наши жизни полны случайными совпадениями. Например, когда Бобби Фуллера нашли мертвым в его машине в 1966 году, всего пропитанного бензином, многие полагали, что его убили полицейские. Ему было двадцать три. Столько же, сколько и Рене Калснесу.
Началась следующая песня группы «Supergrass». «Caught by the Fuzz».[64] Харри улыбнулся. Газ Кумбс поет о том, как его ловят легавые, the fuzz, которые хотят, чтобы он стал стукачом. Через двадцать лет полиция слушает эту песню и считает ее хвалебной для себя. Прости, Газ.
Харри огляделся. Он думал о долгом разговоре, который состоялся у них с Ракелью сегодня ночью. Обо всем, что в своей жизни человек может обойти, обогнуть, чего может избежать. И о том, от чего человек не может убежать, потому что в этом и заключается его жизнь, смысл его существования. Что все остальное — любовь, мир, счастье — лишь приложение к главному. Говорила в основном Ракель. Она объяснила ему, в чем его долг. Сказала, что тени смерти Беаты стали такими длинными, что заслонили собой тот июньский день, и не имеет значения, будет ли он солнечным. Что он должен. Ради них обоих. Ради них всех.
Харри пробрался к столу носильщиков гроба.
Хаген встал и выдвинул стул, который они придерживали для него.
— Ну? — спросил он.
— Я с вами, — ответил Харри.
Трульс стоял у писсуара, полупарализованный после сказанного Харри. «Открылся сезон для тех, кто ненавидит полицию». Он что-то знает? Чушь! Харри ничего не знает. Откуда ему! Если бы знал, то не бросался бы так словами, не провоцировал бы Трульса. Но он знал о гомике из Крипоса, которого они избили. А как он мог об этом узнать?
Тот парень пытался клеиться к Микаэлю, пытался поцеловать его в зале заседаний, и Микаэль решил, что кто-то мог это видеть. Там, в гараже, они натянули шапку ему на лицо. Бил Трульс, Микаэль только смотрел, как обычно. Он вмешался, когда Трульс чуть было не перестарался, велев ему остановиться. Но было поздно. Он уже перестарался. После их ухода парень остался лежать.
Микаэль боялся, что они зашли слишком далеко, что парень получил увечья и решится подать на них заявление. Так что это стало первым заданием Трульса-сжигателя. С включенной мигалкой они помчались в «Юстисен», пробрались к стойке бара и потребовали рассчитать их за два пива «Мункхольмен», которое им принесли полчаса назад. Бармен кивнул, сказал, хорошо, что есть честные люди, и Трульс дал ему такие хорошие чаевые, что был уверен: бармен это запомнит. Они взяли с собой чек с пробитым временем оплаты, поехали вместе с Микаэлем в криминалистический отдел, где в то время работал один новичок, который, как было известно Микаэлю, мечтал получить должность следователя-тактика. Они объяснили ему, что, возможно, кое-кто захочет повесить на них нападение и поэтому он должен удостоверить, что они чисты. Новичок провел быстрое поверхностное исследование их одежды и, по его словам, не обнаружил ни ДНК, ни крови. После этого Трульс отвез Микаэля домой, а сам вернулся в гараж. Педрилы там уже не было, но кровавый след указывал на то, что ему удалось выбраться из гаража. Так что, вполне возможно, все было не так уж плохо. Но Трульс все равно очистил место от возможных следов, а потом поехал в порт и выбросил дубинку в море.
На следующий день один коллега позвонил Микаэлю и сказал, что педрила связался с ним из больницы и хочет подать заявление о насилии. Трульс поехал в больницу и в конце своего визита сообщил парню о ситуации с доказательствами и о том, в каком положении окажется он сам, если хоть раз скажет слово на работе или вообще появится там.
Больше парня из Крипоса они не слышали и не видели. Все благодаря ему, Трульсу Бернтсену. Черт бы побрал Микаэля Бельмана. Трульс всегда спасал эту свинью. До сих пор. Теперь о том деле знает Харри Холе, а он совершенно непредсказуемый. Он мог стать опасным, этот Холе. Слишком опасным.
Трульс Бернтсен посмотрел на свое отражение в зеркале. Террорист. Конечно, он террорист.
А ведь он еще только начал.
Он вышел из туалета и вернулся в зал, ко всем остальным, как раз в то время, когда Микаэль Бельман заканчивал свою речь:
— …что Беата Лённ была сделана из того же материала, из какого, мы надеемся, сделаны все собравшиеся. И от нас зависит, сможем ли мы это доказать. Только так мы почтим ее память, как ей хотелось бы. Мы возьмем его. Выпьем!
Трульс смотрел на своего друга детства, когда все остальные подняли бокалы к потолку, как воины, поднимающие копья по команде своего вождя. Он видел их сияющие, серьезные, ожесточенные лица. Видел, как Бельман кивнул, будто они о чем-то договорились, видел, что он тронут, тронут происходящим, своими собственными словами, тем, что они породили, властью, которую они имели над собравшимися здесь.
Трульс вернулся в коридор, ведущий к туалетам, остановился рядом с игровым автоматом, опустил монетку в телефон-автомат и снял трубку. Он набрал номер операционного центра.
— Полиция.
— У меня анонимная информация. Речь о пуле, которая имеется в материалах дела Рене. Я знаю, из какого оружия она была выплу… выпу…
Трульс пытался говорить быстро, потому что знал, что разговор записывается и впоследствии может быть прослушан заново. Но язык не успевал за мозгом.
— Тогда вам необходимо поговорить со следователями из отдела по расследованию убийств или из Крипоса, — прервал его операционный центр. — Но они сегодня все на похоронах.
— Я знаю! — сказал Трульс и понял, что без особой причины повысил голос. — Я просто хотел оставить информацию.
— Вы это знаете?
— Да. Слушайте…
— Я вижу по номеру, что вы звоните из «Юстисена». Вы найдете следователей там.
Трульс уставился на телефон. До него дошло, что он пьян и что он совершил грубую ошибку в оценке ситуации. Если делу дадут ход и станет известно, что звонок поступил из «Юстисена», они могут просто собрать всех присутствующих здесь, проиграть запись и спросить, узнал ли кто-нибудь голос звонившего. А это слишком рискованно.
— Тут просто кое-кто решил пошутить, — сказал Трульс. — Извините, у нас тут слишком много пива.
Он положил трубку и пошел к выходу прямо через зал, не глядя ни направо, ни налево. Открыв дверь и ощутив холодное дыхание дождливой погоды, он остановился и обернулся. Микаэль Бельман стоял, положив руку на плечо одного из коллег. Вокруг алкаша Харри Холе собралась группа людей. Одна из них, женщина, даже обнимала его. Трульс посмотрел на улицу, на дождь.
Отстранен. Исключен.
Кто-то положил руку ему на плечо, и он поднял голову. Лицо этого человека расплывалось, будто Трульс смотрел сквозь струи дождя. Неужели он действительно так напился?
— Все в порядке, — произнесло лицо мягким голосом, а рука сжала его плечо. — Выпусти это из себя, мы все сегодня в таком состоянии.
Трульс отреагировал инстинктивно: сбросил руку с плеча и выбежал на улицу. Он тяжело шагал, чувствуя, как дождевая вода просачивается через рукава куртки. К черту их всех. К черту их всех, вместе взятых. Он сам позаботится о транспорте.
Глава 28
Кто-то прикрепил к серой металлической двери бумажку с надписью: «КОТЕЛЬНАЯ».
За дверью Гуннар Хаген констатировал, что только что наступило семь часов утра, а все четверо уже явились. Пятая не придет, ее стул остался пустым. Новенький прихватил с собой стул из зала ожидания в расположенном выше Полицейском управлении.
Гуннар Хаген переводил взгляд с одного на другого.
Бьёрн Хольм выглядел так, будто вчерашний день дался ему очень нелегко, Катрина Братт тоже. Столе Эуне, как всегда, был безупречно одет в твидовый костюм с бабочкой. Новичка Гуннар Хаген оглядел особенно пристально. Начальник отдела ушел из «Юстисена» раньше Харри Холе, и к тому времени Харри все еще пил только воду и кофе. Но, глядя на то, как он сейчас съежился на стуле, бледный, небритый, с закрытыми глазами, Хаген не испытывал уверенности в том, что Холе выдержал весь вечер без алкоголя. Этой группе был нужен следователь Харри Холе. А алкоголик не был нужен никому.
Хаген поднял взгляд на белую доску, при помощи которой они вместе ввели Харри в курс дела. На ней были написаны имена жертв у линии времени, места преступлений, имя Валентина Йертсена, старые убийства были соединены стрелочками с датами и годами.
— Итак, — произнес Хаген. — Маридален, Триванн, Драммен и последняя жертва у себя дома. Четверо полицейских, принимавших участие в расследовании давно совершенных нераскрытых убийств, убиты в те же даты, и — в трех случаях — в тех же местах. Три первоначальных убийства были типичными убийствами на сексуальной почве, и, несмотря на то что они произошли в разное время, во время первого расследования их связывали между собой. Исключением является Драммен, где жертвой стал мужчина, Рене Калснес, и на его теле не было обнаружено следов сексуального насилия. Катрина?
— Если мы исходим из предположения, что Валентин Йертсен стоит за четырьмя первоначальными убийствами и за четырьмя убийствами полицейских, то случай Калснеса представляется интересным исключением. Он был гомосексуалистом, и люди, с которыми мы с Бьёрном беседовали в драмменском клубе, говорят, что Калснес был распущенным интриганом. Он не просто подыскивал себе влюбленных пожилых партнеров, которыми пользовался, как папиками, но и при любом удобном случае продавал секс в клубе. Он был согласен почти на все, если на кону были хорошие деньги.
— В общем, человек, чье поведение и профессия относят его к группе риска номер один, легко мог стать жертвой убийства, — подытожил Бьёрн Хольм.
— Именно, — произнес Хаген. — Но в таком случае разумно предположить, что преступник тоже был гомосексуалистом. Или бисексуалом. Столе?
Столе Эуне кашлянул:
— Преступники вроде Валентина Йертсена зачастую обладают пансексуальностью. То, от чего возбуждаются эти люди, больше связано с потребностью контролировать, с садизмом и возможностью выйти за границы дозволенного, а не с полом и возрастом жертвы. Но вполне может быть, что убийство Рене Калснеса — это настоящее убийство из ревности. Факт, что не было обнаружено признаков сексуального насилия, может на это указывать. Плюс ярость. Его единственного из жертв первоначальных убийств избили тупым предметом, точно так же, как убитых полицейских.
Стало тихо, и все посмотрели на Харри Холе, сползшего по стулу и принявшего полулежачее положение. Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами и сложенными на животе руками. Катрине Братт на мгновение показалось, что он заснул, но тут он заговорил:
— Обнаружена ли какая-нибудь связь между Валентином и Калснесом?
— Пока нет, — ответила Катрина. — Ни телефонных звонков, ни платежей по карте в драмменском клубе или в Драммене, ни других электронных свидетельств того, что Валентин находился поблизости от Рене Калснеса. И никто из знакомых Калснеса ничего не слышал о Валентине и не видел никого на него похожего. Это не означает, что они не…
— Нет-нет, — сказал Харри, смыкая веки. — Я просто спросил.
В Котельной стояла тишина. Все смотрели на Харри.
Он открыл один глаз:
— Что?
Никто не ответил ему.
— Я не собираюсь сейчас вставать и пускаться гулять по воде или превращать воду в вино, — сказал он.
— И не надо, — произнесла Катрина. — Достаточно, если ты вернешь зрение этим четырем слепцам.
— И это тоже вряд ли мне по силам.
— Мне казалось, руководитель должен уверять своих людей, что возможно все, — сказал Бьёрн Хольм.
— Руководитель? — Харри улыбнулся и подтянулся на стуле. — Ты рассказал им о моем статусе, Хаген?
Гуннар Хаген кашлянул:
— У Харри нет ни статуса, ни полномочий полицейского, поэтому он приглашен просто в качестве консультанта, вот как Столе. Это означает, что он, например, не может получить полицейское водительское удостоверение, носить оружие или производить задержания. И это означает также, что он не может руководить работой оперативной полицейской группы. На самом деле это условие должно быть соблюдено. Представьте себе, что мы поймали Валентина с карманами, полными доказательств, но его защитник вдруг обнаружит, что мы производили задержание не по правилам…
— Такие консультанты… — сказал Столе Эуне, набивая трубку и морщась. — Слышал, они требуют почасовую оплату, размер которой заставляет психиатров чувствовать себя идиотами. Поэтому давайте не будем терять время. Скажи что-нибудь умное, Харри.
Харри пожал плечами.
— Вот, — произнес Столе Эуне с язвительной улыбкой и взял в рот неприкуренную трубку. — Потому что все умное, что у нас есть, мы уже сказали. И у нас давно нет ничего нового.
Харри какое-то время разглядывал собственные руки и в конце концов сделал глубокий вдох.
— Не знаю, насколько это умно, просто не полностью сформировавшаяся мысль, но вот что пришло мне в голову… — Он поднял голову и увидел четыре пары широко раскрытых глаз. — Я понимаю, что Валентин Йертсен является подозреваемым. Проблема в том, что мы не можем его найти. Поэтому я предлагаю найти другого подозреваемого.
Катрина Братт не поверила собственным ушам:
— Что? Мы будем подозревать человека, в вину которого не верим?
— Мы не верим, — ответил Харри. — Мы подозреваем с различной степенью вероятности. И подумайте, сколько ресурсов требуется для того, чтобы подтвердить или опровергнуть подозрения. Мы считаем менее вероятным, что жизнь есть на Луне, чем на планете Глизе 581 d, расположенной ровно на таком расстоянии от своего солнца, что вода там не замерзает и не кипит. И все-таки сначала мы проверяем Луну.
— Четвертая заповедь Харри Холе, — сказал Бьёрн Хольм. — «Начинайте искать там, где есть свет». Или это пятая?
Хаген покашлял:
— Наша задача — найти Валентина, все остальное входит в задачи большой следственной группы. Бельман не позволит ничего другого.
— При всем уважении, — сказал Харри. — К черту Бельмана. Я не умнее никого из вас, но я новенький, и это дает нам шанс посмотреть на дело свежим взглядом.
Катрина фыркнула:
— Черт, ты действительно думаешь, что не умнее?
— Ладно, пока сделаем вид, что да, — сказал Харри, не меняя выражения лица. — Поэтому давайте начнем с самого начала. Мотив. Кто может убивать полицейских, не сумевших раскрыть преступления? Ведь именно это является общим знаменателем, так? Мнения?
Харри сложил руки на груди, снова съехал по стулу и закрыл глаза. Он ждал.
Бьёрн Хольм первым нарушил молчание:
— Родные и близкие жертв.
Катрина продолжила:
— Жертвы насилия, которым полиция не поверила или чьи дела были недостаточно хорошо расследованы. Убийца наказывает полицейских, не раскрывших другие убийства на сексуальной почве.
— Рене Калснеса не насиловали, — сказал Хаген. — И если бы я считал, что мое дело было недостаточно хорошо расследовано, я бы ограничился убийством тех полицейских, которые должны были раскрыть именно мое дело, а не другие.