— Он не звонил, — сказал Харри.
— Но если…
— Он не звонил, Бьёрн. И по какой бы причине Валентин Йертсен ни пришел посмотреть матч на стадионе «Уллевол», факт в том, что он был там в то время, когда в Маридалене убили Эрленда Веннеслу. А другой факт… — Харри посмотрел поверх их голов на голую белую кирпичную стену, — заключается в том, что мы вернулись на старт.
Глава 34
Аврора сидела на качелях и смотрела, как солнечный свет, словно вода, льется между листьями грушевых деревьев. Во всяком случае, папа упрямо утверждал, что деревья эти — грушевые, хотя никто никогда не видел на них ни одного плода. Авроре было двенадцать. Она была слишком большой, чтобы помнить, и слишком большой, чтобы верить во все, что говорит папа.
Она пришла домой из школы, сделала уроки и вышла в сад после того, как мама уехала в магазин. Папа не придет домой до ужина, он снова начал работать до вечера. А ведь обещал ей и маме, что будет возвращаться домой, как другие папы, что больше не будет по вечерам работать в полиции, а будет только проводить психотерапию в своем кабинете и сразу возвращаться домой. Но теперь он наверняка снова начал работать в полиции. Ни мама, ни папа не хотели ничего рассказывать об этом.
Аврора нашла на айподе песню, которую искала: Рианна пела о том, что тот, кто хочет ее, должен прийти и взять ее. Аврора вытянула вперед длинные ноги, чтобы качели задвигались быстрее. Ноги за последний год стали такими длинными, что, сидя на качелях, ей приходилось поджимать их под себя или вытягивать, чтобы не цепляться за землю. Скоро она станет одного роста с мамой. Она откинула голову назад, почувствовала, как длинные тяжелые волосы приятно оттягивают кожу головы, закрыла глаза и подняла лицо навстречу солнцу, сияющему над деревьями, и веревкам, которыми качели были привязаны к дереву. Она слушала Рианну и слышала, как ветка потрескивает каждый раз, когда качели проходят нижнюю точку траектории. Потом она услышала и другой звук: звук открывающейся калитки и шагов по гравиевой дорожке.
— Мама? — крикнула она.
Глаза открывать не хотелось, хотелось ловить лицом ласковое тепло солнца. Ответа не последовало, и Аврора сообразила, что не слышала звука подъезжающего автомобиля, лихорадочного грохота буксующей машины — маминой синей собачьей будки на колесах.
Она опустила ноги на землю и остановила качели, по-прежнему не открывая глаз; ей не хотелось вылезать из чудесного кокона из музыки, солнца и дневной неги.
На нее упала какая-то тень, и сразу стало холодно, словно туча закрыла солнце в прохладный день. Аврора открыла глаза и увидела, что над ней стоит человек, ей был виден только его силуэт в лучах солнца, образовавшего у него над головой нимб. Какое-то время она просто моргала, растерявшись от мысли, внезапно пришедшей ей в голову.
Иисус вернулся. Он стоит здесь, перед ней. И значит, мама с папой ошибались, ведь Бог действительно существует, как существует и прощение всем нашим грехам.
— Привет, малышка, — раздался голос. — Как тебя зовут?
На этот раз Иисус говорил по-норвежски.
— Аврора, — ответила Аврора, прищурив один глаз, чтобы лучше разглядеть его лицо.
Ни бороды, ни длинных волос у него не было.
— Твой папа дома?
— Он на работе.
— Понятно. Значит, ты одна дома, Аврора?
Аврора хотела ответить. Но что-то ее остановило, она даже не поняла, что именно.
— А вы кто? — спросила она вместо ответа.
— Человек, которому надо поговорить с твоим папой. Но с тобой мы тоже можем поболтать. Раз уж мы оба в одиночестве. Правда же?
Аврора не ответила.
— Какую музыку ты слушаешь? — спросил мужчина, указывая на ее айпод.
— Рианну, — сказала Аврора и отвела качели немного назад. Не только для того, чтобы выбраться из тени, которую отбрасывал мужчина, но и чтобы лучше его разглядеть.
— Вот как, — произнес он. — У меня дома есть несколько ее дисков. Хочешь взять послушать?
— Те песни, которых у меня нет, я слушаю на «Спотифай», — ответила Аврора, отметив про себя, что мужчина выглядит совсем обычно, во всяком случае, ничто в нем не напоминало Иисуса.
— Ах да, «Спотифай», — сказал мужчина, присаживаясь на корточки. Теперь он не просто стал одного с нею роста, но даже ниже ее. Так лучше. — Там можно послушать любую музыку.
— Почти, — ответила Аврора. — Но у меня доступ только к бесплатному варианту, там между песнями крутят рекламу.
— И тебе это не нравится?
— Мне не нравится, когда там говорят, это мешает сохранить настрой.
— А ты знаешь, что есть такие диски, на которых говорят, и эти разговоры — лучшее, что есть в песнях?
— Нет, — сказала Аврора и склонила голову к плечу.
Ей было интересно, почему мужчина разговаривает с ней таким мягким голосом, ведь ясно, что обычно он говорит совершенно по-другому. Он говорил таким же голосом, каким к ней обращалась подружка Эмилия, когда хотела о чем-то попросить, например одолжить ей любимую одежду или еще что, чего Авроре делать не хотелось, потому что это нарушало порядок.
— Тогда тебе надо послушать диск «Пинк Флойд».
— Кто это?
Мужчина огляделся по сторонам:
— Можем пойти к компьютеру, и я тебе покажу. Ну, пока мы ждем папу.
— Можете просто сказать по буквам, я запомню.
— Лучше показать. А заодно ты дашь мне стакан воды.
Аврора посмотрела на него. Теперь, когда он был ниже ее, солнце снова падало ей на лицо, но оно больше не грело. Странно. Она откинулась на качелях назад. Мужчина улыбался. Между зубами у него что-то блеснуло. Будто кончик языка появился и снова исчез.
— Пошли, — сказал он, поднимаясь, и схватил рукой на уровне головы одну из веревок, на которых висели качели.
Аврора соскочила с качелей, проскользнула у него под рукой и пошла по направлению к дому. Она слышала его шаги у себя за спиной. И голос:
— Тебе понравится, Аврора. Я обещаю.
Вкрадчивый голос, как у священника на конфирмации. Это папино выражение. Может быть, он все-таки Иисус? Иисус или не Иисус, ей не хотелось, чтобы этот мужчина зашел вместе с ней в дом. Но она продолжала идти. А иначе что она скажет папе? Что отказалась впустить в дом и дать стакан воды папиному знакомому? Нет, так поступить она не могла. Она пошла медленнее, чтобы дать себе время подумать, найти причину не впускать его в дом. Но ей ничего не приходило в голову. А поскольку она снизила скорость, он приблизился к ней, и она услышала, как он дышит. Тяжело, будто запыхался, пройдя несколько шагов от качелей. И изо рта у него шел странный запах, напоминающий запах жидкости для снятия лака.
Пять шагов до крыльца. Причина. Два шага. Ступеньки. Давай же. Нет. Они дошли до двери.
Аврора сглотнула.
— Вроде заперто, — сказала она. — Придется подождать снаружи.
— Да? — произнес мужчина и огляделся, стоя на верхней ступеньке лестницы, как будто там, за кустами, хотел увидеть папу. Или соседей.
Она почувствовала тепло его руки, протянувшейся через ее плечо. Он взялся за ручку двери и потянул ее вниз. Дверь открылась.
— Приветик, — сказал он, и дыхание его участилось еще больше, а в голосе появилась легкая дрожь. — Вот как нам повезло.
Аврора повернулась к двери и уставилась в полумрак прихожей. Только один стакан воды. И эта музыка со словами, которые ее не интересовали. Издалека донесся звук работающей газонокосилки. Злобный, агрессивный, настойчивый. Она переступила через порог.
— Я должна… — начала она, но резко остановилась, почувствовав его руку на своем плече, как будто он сунул ее прямо внутрь ее тела.
Она ощутила тепло его кожи у ворота, где начиналась ее собственная кожа. Сердце у нее забилось громче. Заработала еще одна газонокосилка. Которая оказалась вовсе не газонокосилкой, а лихорадочным грохотом маленького двигателя.
— Мама! — заорала Аврора, вырвалась из рук мужчины, проскочила мимо него, одним махом перепрыгнула через все четыре ступеньки крыльца, приземлилась на траву и побежала, прокричав через плечо: — Мне надо помочь ей принести покупки.
Аврора бежала к калитке и прислушивалась, не раздадутся ли позади нее шаги, но скрип ее собственных кроссовок о гравий заглушал все другие звуки. И вот она уже у калитки. Аврора распахнула ее и увидела, как мама выбирается из маленького голубого автомобиля у гаража.
— Привет, дружочек, — сказала мама, глядя на нее с вопросительной улыбкой. — Ну и скорость ты развила.
— Здесь один человек спрашивает папу, — произнесла Аврора и поняла, что гравиевая дорожка оказалась длиннее, чем она думала, потому что она успела запыхаться. — Он стоит на крыльце.
— Вот как?
Мама протянула ей пакеты с покупками, которые достала с заднего сиденья, захлопнула дверцу и вошла вместе с дочерью в калитку.
На крыльце было пусто, но дверь в дом все еще была открыта.
— Он вошел в дом? — спросила мама.
— Не знаю, — ответила Аврора.
Они зашли внутрь, но Аврора осталась в прихожей, держась поближе к открытой двери, а мама пошла мимо гостиной в кухню.
— Эй, есть кто? — услышала она мамин крик. — Есть кто-нибудь?
Потом мама вернулась в прихожую уже без пакетов.
— Здесь никого нет, Аврора.
— Но он был здесь, честное слово!
Мама удивленно посмотрела на нее и рассмеялась:
— Ну конечно, дружочек. Зачем мне тебе не верить?
Аврора не ответила, не знала, что сказать. Как объяснить, что, возможно, к ним приходил Иисус? Или Дух Святой. Во всяком случае, кто-то, кого не каждый может увидеть.
— Он, конечно, вернется, если у него было важное дело, — сказала мама и пошла обратно в кухню.
Аврора стояла в прихожей, где все еще ощущался сладкий удушливый запах.
Глава 35
— Скажи, у тебя вообще нет личной жизни?
Арнольд Фолкестад поднял голову от бумаг и улыбнулся, увидев высокого мужчину, облокотившегося о дверной косяк:
— Не у меня одного, Харри.
— Десятый час, а ты все еще здесь.
Арнольд хохотнул и сложил бумаги в стопку:
— Я-то вот собираюсь домой, а ты только что пришел, и сколько собираешься пробыть?
— Недолго. — Харри шагнул в кабинет и уселся на стул. — И у меня, по крайней мере, есть женщина, с которой я могу проводить выходные.
— Да ты что? А у меня есть бывшая жена, с которой мне не надо проводить выходные.
— Правда? Я не знал.
— Во всяком случае, бывшая сожительница.
— Кофе есть? А что случилось?
— Кофе кончился. Одному из нас пришла в голову плохая мысль, что настало время сделать предложение. С этого момента все покатилось по нисходящей. Я все отменил уже после того, как были разосланы приглашения, и она съехала от меня. Она сказала, что не сможет с этим жить. Это лучшее, что со мной случилось, Харри.
— Мм… — Харри провел по бровям большим и указательным пальцем.
Арнольд встал и снял куртку с крючка на стене.
— Тяжело там у вас?
— Как сказать. Сегодня нас отбросило назад. Валентин Йертсен…
— Да?
— Мы думаем, он Пилильщик. Но полицейских убил не он.
— Уверены?
— Во всяком случае, не в одиночку.
— Их может быть несколько?
— Катрина предложила такую версию. Но факт в том, что в девяноста восьми и шести десятых процента убийств на сексуальной почве убийца действует в одиночку.
— Но значит…
— Она не сдавалась. Сказала, что девушку из Триванна наверняка убили двое.
— Это тогда, когда части трупа были обнаружены на расстоянии нескольких километров друг от друга?
— Ага. Она полагает, что у Валентина может быть постоянный сообщник. И что они могут этим пользоваться, чтобы обмануть полицию.
— Они чередуются: один убивает, другой обеспечивает себе алиби?
— Да. И на самом деле этой схемой раньше уже пользовались: два осужденных насильника из Мичигана нашли друг друга в шестидесятые. Они обставили свои преступления как типичные серийные убийства, действуя каждый раз по совместно разработанному плану. Убийства были точной копией друг друга. Они также походили на преступления, совершенные ими ранее, ведь у каждого из них были свои больные предпочтения, и они попали в поле зрения ФБР. Но когда сначала у одного, а потом у другого обнаружились железные алиби на момент совершения нескольких убийств, подозрения с них, естественно, были сняты.
— Умно. А почему ты думаешь, что подобное не может случиться здесь?
— Девяносто восемь…
— …и шесть десятых процента. Разве это не узколобое мышление?
— Благодаря твоим процентам причин смерти я выяснил, что Асаев умер не по естественным причинам.
— Но по тому делу ты еще ничего не предпринял?
— Нет. Но пусть оно подождет, Арнольд, это дело важнее. — Харри прислонился затылком к стене и закрыл глаза. — У нас с тобой башка устроена почти одинаково, и я ужасно вымотался. Поэтому я пришел сюда лишь для того, чтобы попросить тебя помочь мне подумать.
— Меня?
— Мы находимся у стартовой черты, Арнольд. А у тебя в мозгу есть пара извилин, которых определенно нет у меня.
Фолкестад снова снял куртку, аккуратно повесил ее на спинку кресла и сел.
— Харри…
— Да?
— Ты даже не представляешь, как приятно это чувство.
Харри криво улыбнулся:
— Хорошо. Мотив.
— Мотив. Значит, это старт, да.
— Да, на этом мы застряли. Какой у убийцы может быть мотив?
— Пойду посмотрю, не удастся ли раздобыть немного кофе, Харри.
Харри проговорил всю первую чашку кофе, а Арнольд вступил только под конец второй:
— Я считаю убийство Рене Калснеса важным, потому что оно представляет собой исключение, потому что оно не укладывается в рамки. То есть оно укладывается и не укладывается. Оно не похоже на первоначальные убийства с сексуальным насилием, садизмом и использованием колющего оружия. Но оно похоже на убийства полицейских, поскольку у убитого тоже были совершенно разбиты голова и лицо.
— Продолжай, — сказал Харри, отставляя в сторону чашку.
— Я хорошо помню убийство Калснеса, — говорил Арнольд. — Когда оно случилось, я был на курсах для полицейских в Сан-Франциско и жил в гостинице, где всем постояльцам каждое утро под дверь бросали газету «Гейзета».
— Газета для гомиков?
— Убийству в маленькой Норвегии была посвящена вся первая полоса, его назвали убийством из ненависти к педикам. Но вот что интересно: ни в одной из норвежских газет, которые я читал в тот же день, ничего не говорилось о педиках. Мне стало интересно, как американская газета могла так рано сделать уверенные выводы, и я прочитал всю статью. Журналист «Гейзеты» писал, что этому убийству присущи все классические признаки: выбирается педик, который провокационным образом выставляет напоказ свою ориентацию, его увозят в тихое местечко, где он подвергается яростному ритуальному насилию. У убийцы есть огнестрельное оружие, но ему мало просто застрелить Калснеса, сначала он должен разбить ему лицо. Должен дать выход гомофобии, раскрошив слишком красивое, женственное лицо педика. Это убийство хорошо продумано, спланировано и осуществлено на почве ненависти к педикам — такой вывод сделал журналист. И знаешь что, Харри? Мне кажется, его вывод не так уж и плох.
— Мм. Если это убийство педика, как ты его называешь, то оно не укладывается в рамки. Ничто не указывает на то, что кто-то из остальных жертв был гомосексуалистом: ни жертвы первоначальных убийств, ни убитые полицейские.
— Может, и нет. Но здесь интересно другое. Ты сказал, что единственным убийством, в расследование которого тем или иным образом были вовлечены все убитые полицейские, было именно оно, убийство Калснеса, не так ли?
— Крайне малочисленные следователи по расследованию убийств часто пересекаются, Арнольд, так что это вполне может быть совпадением.
— Не совсем, у меня такое чувство, что это важно.
— Не важничай, Арнольд.
Обладатель рыжей бороды сделал обиженное лицо:
— Я сказал какую-то глупость?
— «У меня такое чувство». Я скажу, если наступит момент, когда твои чувства станут аргументом.
— Не многие могут этим похвастаться?
— Лишь единицы. Продолжай, только не зарывайся, хорошо?
— Как скажешь. Но у меня, наверное, есть право сказать, что у меня такое чувство, что ты со мной согласен?
— Может быть.
— Тогда я рискну сказать, что вы должны бросить все ресурсы на выяснение того, кто убил этого педика. Худшее, что с вами может случиться, — это то, что вы раскроете еще одно убийство. А в лучшем случае вы раскроете все убийства полицейских.
— Мм. — Харри допил кофе и поднялся. — Спасибо, Арнольд.
— Это тебе спасибо. Вышедшие в тираж полицейские вроде меня радуются, когда их кто-то просто слушает, знаешь ли. Кстати о вышедших в тираж: я сегодня у проходной встретил Силье Гравсенг. Она пришла, чтобы сдать свой электронный ключ, у нее было… какое-то общественное поручение.
— Профорг.
— Да. В общем, она спрашивала тебя. Я ничего не сказал. Тогда она назвала тебя лжецом. Якобы твой начальник разуверил ее в том, что у тебя была стопроцентная раскрываемость. Она упомянула дело Густо Ханссена. Это так?
— Мм. В каком-то смысле.
— В каком-то смысле? Как это?
— Я расследовал это дело и никого не задержал. Как она тебе показалась?
Арнольд Фолкестад зажмурил один глаз и посмотрел на Харри так, будто целился в него или искал что-то на его лице.
— Да как тебе сказать. Она удивительная девушка, эта Силье Гравсенг. Пригласила меня на тренировку по стрельбе в Экерн. Так, ни с того ни с сего.