— Молодец, — сказала мама. — Не растерялась и голос подала. А я на почту пойду и жалобу подам. Хотя — вообще куда ты ходила, интересно мне знать?
— В буфет, — лежа под уютным пледом, призналась я. — Ну мне так есть хотелось!
— Ну вот, — возмутилась мама. — И на какие деньги, позволь спросить?
Я вытащила из кармашка фартука смятые бумажки.
Мама засмеялась.
Она смеялась долго, по нарастающей, и в конце концов заплакала.
— Боже мой, какая мелочь может изменить все навсегда, — сказала она непонятное. — Дам я тебе денег, дам. Только не сиди больше одна во дворе.
Малышка
— Опять родится девочка, — предсказала бабушка.
— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась я, хотя от бабушки можно ждать каких угодно ясновидений.
— Когда мальчик, беременная хорошеет, и живот острый, — туманно объяснила она.
Беременные были для нее особой категорией живых существ — как для меня собаки. Она их всегда замечала, подходила, гладила по голове, благословляла на легкие роды и счастливое материнство.
— Беременная одной ногой в могиле стоит, — сокрушалась бабушка, и, если у нее с собой было хоть что-то съестное, немедленно выворачивала карманы и предлагала так настойчиво, что приходилось ее оттаскивать.
Вот-вот должен был родиться второй ребенок у моей сестры, и в доме шли бурные обсуждения по поводу имени.
— Не надо заранее имя выбирать, — мучилась бабушка, не смея влезать в дела молодых.
— Почему это? — удивилась я.
— Нехорошо, — весомо ответила бабушка. Я подождала более внятных объяснений, но вместо них продолжили открываться тайные знания. — И ничего нельзя заранее покупать, — волновалась бабушка. — Оставили бы младенца в покое, все должно идти своим чередом. Нельзя заглядывать в книгу Господа!
Тем не менее вся семья перебирала имена.
До того как родилась первая племянница, на троне младшего члена семьи восседала я, и ранняя потеря власти меня травмировала. Но с тех пор прошло три года, и у меня было время адаптироваться: они все равно будут рождаться, так что лучше наладить дипломатические отношения. Начала я с участия в выборах имени, предложила вариант «Натия», который мне лично нравился для гипотетической собственной дочери, получила отвод и успокоилась.
Очень кстати чемпионкой мира по шахматам стала Майя Чибурданидзе, и вопрос решился мгновенно — новорожденная будет Майей.
— Вообще-то Майей надо было назвать Тейку, — влезла я. — Потому что она родилась в мае. А эту надо назвать Мартой — потому что родится в марте!
Семья помолчала, потрясенно глядя на меня, и я поняла: эти люди не доросли до моих логических выкладок.
Девочка родилась как пушечное ядро — просыпаюсь я в одно утро, а бабушка меня поздравляет:
— Дважды тетушкой стала!
Так обидно: все самое интересное происходило, как всегда, без меня.
Ночью ребенок решил, что хватит, насиделся, и начал вылезать уже на лестнице — его держали из последних сил, — упорно стремился на волю в такси и все-таки вылетел в приемной роддома.
Мастерски поймав летучего младенца, акушерка возвестила:
— Девчонка, готовьте приданое!
— Наши девочки пятерых мальчиков стоят, — радовалась бабушка, помешивая в огромной кастрюле специальную кашу в честь новорожденной: мука и вода варятся в густую гладкую смесь, потом окунаешь ложку в холодную воду, кладешь на тарелку большой снежный ком каши, делаешь кратер, а внутрь наливаешь растопленного сливочного масла, чуть пережаренного, с коричневым осадком — чтобы пахло орехом. Сверху посыпаешь сахаром, потом берешь ложку, зачерпываешь с края кратера, окунаешь в масло и отправляешь в рот нежнейшее бабушкино лакомство.
— Такую кашу, хавици варят на мальчиков вообще-то, но это предрассудки, — важно рассуждала бабушка, упаковывая кастрюлю для отправки в роддом. — Чем больше народу накормишь, тем больше добра будет ребенку и матери!
Майя оказалась круглая и белая, напрочь лишенная какого-либо волосяного покрова.
— Фантомас, — высказал впечатление ее папа, человек со своеобразным чувством юмора.
— Да-а-а-а, — задумалась мама, пеленая внучку. — Две «Волги» надо в приданое, чтобы ее замуж выдать!
— Фу, некрасивая, на кого похожа, — нежнейшим голосом ворковала бабушка, поднося плотно упакованный сверток к окну.
— Вы все с ума сошли, — не выдержала я, — ослепли, что ли?! Да я красивее ребенка в жизни не видела!
— Помолчи, — отрезала бабушка. — Про девочку нельзя говорить, что она красивая, потому что — глаз.
— Чей глаз, наш?!
— А ты думала, только чужие могут сглазить? Да родная мать больше всех глазливая как раз и бывает!
— Да-да, — подтвердила моя мама, человек с высшим образованием и преподаватель естественных наук. Нет, с этими людьми положительно сдвинешься.
Дальше — больше.
Всех прибывающих в дом на смотрины бабушка гнала в ванную мыть руки с мылом. Потом брала спички и обносила гостей огнем. Те покорно стояли, понимая, что возражать — это не тут.
Младенца показывала издали.
— Целовать не надо и дышать на нее тоже не надо. — Куда девались смирение и кротость?!
Гости терялись и целовали сверток там, где были плотно запеленуты ножки.
Купание младенца происходило раз в день и представляло собой отлаженный церемониал, в котором все этапы расписаны посекундно, и все участники знают свои места и роли назубок.
Тазик воздвигался на столе в кухне.
— Вода, — командовала бабушка. Воду поспешно наливали. Бабушка локтем пробовала температуру, ассистент на всякий пожарный кидал градусник — ровно 37! Бабушка наливала приготовленный заранее прозрачный коричневатый травяной отвар — череда и ромашка, размешивала, потом в изголовье укладывала руку со сложенной из пеленки подушечкой.
— Ребенка. — И бессмысленную круглую Майю, голую, как яйцо, приносили к месту процедуры. Голова ее удобно помещалась на бабушкиной ладони, вода поднималась до щечек и измазанного зеленкой страшного пупка.
— Посмотри, как ей нравится, — умилялись все участники церемонии.
— Пусть волей Господа тебе это купание пойдет во благо, — плескала бабушка горстью мелкую волну на животик. Майя таращилась вбок и, на мой взгляд, была готова заорать. Но бабушкино шептание отвлекало, и она вслушивалась, силясь вспомнить что-то очень важное.
— Мыло, — коротко требовала бабушка, и я, как обычно, протягивала ей кусок специального детского мыла.
— В руки нельзя, — который раз поправляла бабушка, и я, спохватившись, бросала его прямо в воду.
Под конец Майку переворачивали, клали животом на руку, голова ее свисала, как у сильно пьющего человека, и поливали прохладной водой из чайника, сверху донизу и обратно.
— Толстей-толстей, расти-прибавляй, медведь худой, а ты здоровая, — приговаривала бабушка, поводя розовым младенцем под струей воды.
— Заканчиваем на голове, — напоминала бабушка, и это тоже что-то значило, а спросить сейчас было некстати.
Разомлевшая Майя вспоминала, что мы давно не слышали ее воплей и вообще рассобачились от хорошей жизни, и начинала кряхтеть.
— Сейчас, сейчас, — ловко присыпая младенца, ворковала бабушка, — сейчас будет тебе еда. Не бойся, голодной тебя не оставим, уже знаем, что бывает, если ребенка неопытной мамаше доверишь!
Когда Майя подросла, у нее появились светлые прямые волосы, и она стала похожа на финского ребенка.
— Вот, а вы говорили — Фантомас, — радовалась я, потому что к этому моменту во мне проснулся дремавший до сих пор материнский инстинкт. С Тейкой я уже подружилась, а Майя стала моей первой живой куклой.
На лето весь курятник выехал в деревню.
— В жизни не видела, чтобы дети одних отца и матери были такие разные! — ужаснулась бабушка, глядя во двор на перемазанную с головы до ног Майю. — Теа как с утра оденется, так до вечера и ходит чистенькая, а это что за цыганенок?!
— Делать тебе нечего, все равно вымажется, — предложила я, не видя смысла в переодевании: бабушка отмывала чумазого поросенка, стаскивала с нее перепачканную одежду, надевала все свежее и выпускала во двор. Через пятнадцать минут сцена повторялась.
— Как можно! — испугалась бабушка. — А если ее родители приедут, увидят своего ребенка неухоженного, скажут — старуха из ума выжила! Ни за что, лучше я лишний раз постираю!
Переодетая Майя басом потребовала перекусить.
— Знаю я, что ты хочешь, — хитро сказала бабушка, вынимая из холодильника пачку масла. Щекастая Майя ждала, как министр взятки.
Бабушка отрезала брусочек и засунула ребенку за щеку. Майя с раздутым на одну сторону лицом деловито пошла во двор.
— Она и так толстая, — рискнула заметить я.
— От масла дети растут, — возразила бабушка. — Пошла я стирать!
Тем временем Майя высыпала себе на голову совок песка.
— Вай чемс мтерс[14], опять голову мыть! — завопила бабушка. — Чтоб ты выросла здоровая, я тебе сейчас покажу, как надо мной издеваться!
И, пошвыряв белье, побежала разбираться с Майей.
Боткина: сокрушительный визит
— Что-то долго болеешь в этот раз, сколько можно, — утомленно говорит мама, всматриваясь в градусник.
— Температура опять? — уточняю я.
Ангины каждую зиму — для меня обычное дело, но в этот раз участковая докторша поставила диагноз «грипп», сунула в карман красную бумажку, от чая отказалась и величественно ушла, пообещав выздоровление дней через пять. А пошла уже вторая неделя!
Не сказать, что я плохо провожу время: у меня книжки, рисование, мамин микроскоп, телефонные разговоры и — главное, можно музыку пропускать. Но вторая неделя — это перебор, стало скучновато.
Мама озабоченно всматривается в меня, пытаясь уловить то загадочное, от чего у меня не сбивается эта дурацкая температура — 37 и одна.
— Легкие проверили, горло чистое, — размышляет она, — воспаление — ну где же оно? Господи, опять тащиться в поликлинику и заново все анализы делать… Подожди-ка! — Мамины глаза тревожно заблестели. — А ну-ка подойди к свету. Ладони покажи. Так я и думала!
Бабушка прибежала на тревожный сигнал.
— И глаза пожелтели, смотри!
Просклоняв докторшу, семечки на улице и инфекционную больницу, в которой только бродячих собак держать, мама с бабушкой предприняли радикальные меры: сделали домашний карантин в кабинете. Я в восторге — теперь еще сорок дней не ходить в школу!
Оказалось, что у меня — не грипп, а желтуха.
— Боткина[15], — сказала новая врачиха. — Дома держать рискованно, вы осилите?
Дом был весь обработан хлоркой, и вход в мою обитель тоже завесили специальной марлей.
— Главное — диета, — сказала мама. — Если ты выдержишь полгода, будешь молодец.
Гречка, творог и мед надоели мне до конца жизни, но главное — я ужасно скучала по одноклассникам.
И под конец заключения они пришли меня навестить.
Этот эпизод вошел в историю семьи как «сокрушительный визит».
Сначала задрожала люстра и зазвенькали рюмки в витрине. Из глубины подъезда донесся глухой гул, как в программе «В мире животных», когда показывали Африку и стаю антилоп гну. Звонок взрезал напряженную тишину квартиры, бабушка открыла двери, и ее затоптала не имеющая глаз, совести и предела толпа четвероклассников.
Я лежала на диване в гостиной, невыразимо счастливая от пребывания в центре вселенной. Одноклассники первым делом высыпали на меня мешок писем-треуголок, которые «Инга Власовна весь шестой урок нас писать заставила!». Затем двадцать семь рук потянулись к вазе с мандаринами и спустя мгновение наполнили ее очистками.
Мама стояла на стреме и на скорость принесла новую порцию, которую постигла та же судьба, что и первую. На шестой порции мандарины кончились, а очистками можно было выложить картину «Последний день Помпеи», и мама восхищенно сказала, пытаясь перекричать двадцать семь молодых глоток: как хорошо, что у нас есть свой мандариновый сад, я на следующий год еще больше для дома оставлю, а твой папа все хочет продать!
Двадцать семь глоток наперебой рассказывали мне один и тот же сюжет: в школе ремонт уже закончился, и мы убирали наш класс, и катались на мастике, а Славик сказал, что он в тебя влюбился, раз тебя так долго не было, и теперь будет провожать до дома! Чтобы не терять времени, девочки бабахали на пианино в шесть рук и пели песню «ВИА-75», а мальчики вертелись на круглом стульчике и свинтили его до конца, свалившись в кучу в дверном проеме. Люстра подрагивала в синкопированном ритме, а соседка снизу набирала номер милиции.
— Это разве домашние дети? Где они выросли?! — шепотом восклицала бабушка.
Мама побежала за орехами.
Орехи постигла та же участь, что и мандарины, только скорлупа усеяла всю гостиную.
— А мандаринов больше нету? — спросили дети на всякий случай.
Мама страшно переживала, что мандаринов точно нету, но если дети подождут, сейчас она сварит котел супа. Дети подумали и засобирались по домам. Гул вырвался из дома, и сделалось страшно за соседей. Спустя минуту стало слышно, как в прихожей скрипит вешалка, покачиваясь на одном гвозде.
— Все отлично, такие у тебя друзья замечательные, я все понимаю, но! где твой ботинок?! — озабоченно вопрошала всклокоченная мама, расставляя потерявшие ориентацию вещи по местам, и щеки у нее пылали как знамя в пионерской комнате.
На следующее утро ботинок был обнаружен в подъезде на первом этаже.
— Мать моя, это кто такие были? — ошарашенно говорила бабушка. — Вашим учителям надо ставить памятники из золота — эдаких бродяг учить! А девочки-то! Ни тебе здрасте, ни тебе извините… А из мальчиков тебе кто-то глазки строит?
Всю оставшуюся до школы неделю я перечитывала письма с фронта: «Дорогая любимая Тина! Ты так долго балеишь, что мы тибя успели позабыть. Инга Власовна посадила нас писать тибе письма. Новостей у нас много, Гиечка танцовал бальные танцы на полу и поскальзнулся. Наш новый класс самый красивый. Мы поедим на экскурсию. Ну пока. Кагда ты уже выздаровишь?»
А диету я держала ровно год. Именно с тех пор я стала неумеренно интересоваться едой.
Как я училась готовить
— Этот суп я есть не буду, — отрезала я и в подтверждение отодвинула тарелку. Суп ошарашенно выплеснулся на клеенку.
— Прости меня, Господи, но вы зажрались, мои дорогие, — рассердилась бабушка. — Во время войны за такой суп мои дети душу бы продали!
— Сейчас же войны нету, — напомнила я. — Ну надоело мне всякую дрянь есть, в самом деле! Ничего мне нельзя, картошка жареная — и та уже во сне мерещится!
Бабушка вздохнула и стала вытирать клеенку.
— Мне сейчас некогда, надо помидоры сажать, потом жарко будет. Ты сама себе курицу потуши.
— О-о-о-о-о, — заныла я — меня ждали девочки у Цицо, мы собрались сделать себе маникюр из лепестков того красного цветка, что у них возле ворот во дворе растет: точь-в-точь как накрашенные длинные ногти!
— Ну тогда сиди голодная, что мне с тобой делать. — Бабушка нахлобучила свою соломенную шляпу. — Положи кусочки цыпленка в сковородку — он в холодильнике в миске, налей воды до половины и в середину — кусочек масла!
— И всё? — тревожно уточнила я в спину бабушки.
— А что там еще может быть, — удивилась она, — огонь сделай средний, потом маленький. Крышкой накрой. Через полчаса можешь трескать, волчонок! В конце — посоли, но совсем чуть-чуть, тебе нельзя!
Цыпленок меня не подвел, родимый: получился нежнейший, ароматный, лучше, чем у бабушки! Правда, все полчаса я стояла у него над душой и поминутно проверяла, притоптывая ногой от нетерпения.
— Ты смотри, с первого раза усвоила — талант! — одобрила бабушка.
— А ты почему не ешь?
— Я и в молодости мяса не любила, а сейчас — тем более, — хмыкнула бабушка, доставая себе порцию зеленого лобио.
Назавтра мне захотелось продолжить эксперименты на кухне.
— Дидэ, а давай я еще чего-нибудь приготовлю, — пристала я с утра.
— Пюре из картошки сделаешь, — предложила бабушка.
Пюре я не любила категорически. Но каким образом из твердой картошки может получиться каша? Надо попробовать из чистого научного интереса.
Чистка картошки далась мне нелегко, бабушка указывала на толстую кожицу, «глазки» и грязные разводы, но стало понятно — вопрос в тренировке. Пюре получилось так себе, потому что на воде.
Третьим номером нашей программы я выдвинула блины.
— Да ты с ума сошла, — всполошилась бабушка, — какие тебе еще блины?! Они жирные, жареные — ни за что!
— Ну я просто научиться хочу, — сделала я хитрый ход, — папа обрадуется!
— Твоему папе только блинов не хватало для полного счастья! — съязвила бабушка. — Ему худеть давно пора, а то, пока женился, был атлет, а сейчас — как груша!
— Папу оставь в покое, — отмахнулась я, — ну научи, а?
Бабушка быстренько изложила указания и ушла опять в свои огородные дела.
С самого начала все пошло не так.
Молоко и мука никак не хотели соединяться в однородную массу. Сода, которой требовалась всего лишь чайная ложечка, полетела в миску, как в родную, — чуть не пол-пачки.
— Так, ее же надо было уксусом гасить, — озабоченно вспоминала я, — а какая разница? Они же там все равно перемешаются!
И налила уксуса из бутылки — темного винного, щедро, чтобы вровень с содой.
В миске бултыхалась склизкая масса с бурыми пятнами и яркой химической вонью.
— Уй, яйца забыла, — спохватилась я и побежала в курятник за свежими.